Анатолий Белинский - Дорогами войны. 1941-1945 Страница 15

Наша дивизия стояла в горловине этого прорыва, а лучше сказать, в горловине мешка, в который втянулась Вторая ударная и билась смертным боем с отборными частями группы Венделя. Дверь в коридор то открывалась, то закрывалась.

В самый разгар боев в окружении оказались десять стрелковых дивизий и несколько дивизий из других армий, семь стрелковых бригад, гвардейский минометный полк «катюш», артполки РГК, множество дорожных, саперных, автомобильных батальонов, медсанбатов и полевых госпиталей – всего до сорока отдельных боевых частей. На их долю выпало изведать все ужасы, которые обычно выпадают на долю окруженных частей. Но тяготы и ужасы, выпавшие на долю окруженных частей Второй ударной армии, не знал ни один фронт Отечественной войны. В боях за вызволение наших войск, попавших в окружение, принимало участие множество частей и соединений, в том числе и наша 65-я стрелковая дивизия. Обе стороны дрались с небывалым упорством и ожесточением.

Однажды я стоял возле дороги, по которой непрерывным потоком шли машины с боеприпасами, продовольствием, горючим, и встретил своих друзей из 172-го гаубичного артполка, который после боев под Тихвином был выведен в резерв. Они проходили мимо меня бодрые, веселые, отпускали в мой адрес шутки. Птичкин, Арсеньев, Рутченко…

– Однако неплохо устроились тут, смотрите, не пролежите бока!

– Дожидаетесь, когда для вас проход прорубят!

Они погибли, все до единого, в окружении…

Пехотные части дивизии несли большие потери. Восполнять их пришлось за счет тыловых частей и артиллерии. Пополнение поступало редко. Поэтому я не удивился, когда в батарею пришел приказ срочно направить одного командира с переносной радиостанцией в штаб 60-го стрелкового полка, который разместился в одном из домов Мясного Бора. Из командиров на огневой позиции был только я. Сборы были недолги. Я вызвал старшину, приказал ему захватить с собой рацию. Старшина оказался сметлив, ему можно было дать приказ взять, а отдать что-либо – это было выше его сил. Он просто сказал, что батарейки сели, и если требуется рация, штаб пехотного полка найдет ее, у них есть. Я отправился в штаб без рации.

Пришел на станцию Мясной Бор, увидел улицу вдоль железной дороги и ни одного человека на ней. Я шел по улице безмятежно, намереваясь зайти в какой-нибудь дом спросить, где расположился штаб 60-го полка. Вдруг увидел выбежавшего из дома командира в полушубке. Он юркнул на задворки и, пригнувшись, приготовился бежать к лесу. Увидев меня, махнул мне рукой, и я бросился за ним в направлении к лесу.

– Нашей пехоты впереди нет, прозевали мы, – говорил он на ходу.

Мы бежали, пригнувшись, до самого леса, и только углубившись в него, передохнули. Я начал ему рассказывать о приказе.

– Какой тебе, к черту, приказ: немцы за полотном дороги стоят! Если выглянуть из-за насыпи, пулю влепят. Я заскочил в дом бумаги кое-какие забрать. Идем скорее. Мне в штаб дивизии надо. Учти, пехоты впереди нет.

Орудия только ваши стоят.

Он рассказал мне о ситуации, сложившейся в данный момент. Пока принимали решение обеспечить связь 60-го полка со штабом дивизии, немцы перешли в наступление и захватили одну сторону деревни, за железной дорогой. Передовая теперь проходит в двадцати метрах от линии домов.

Мы решили, что надо предупредить пушечные батареи, которые стояли впереди шестой батареи, чтобы организовали оборону. Расстались, пожав друг другу руки. Я быстро пошел передавать указание, чтобы выдвинули пушки для стрельбы прямой наводкой, и направился в свою батарею с этой новостью.

Положение в самом Мясном Боре было восстановлено. Противника отбросили от железной дороги километров на пять, и мы заняли новую огневую позицию. По вспышкам немецких осветительных ракет ночью можно было точно определить сам коридор прохода во Вторую ударную армию. Он за последние дни сузился и был шириной всего метров 700-800.

Новая позиция мне понравилась тем, что это было относительно сухое место. Мы простояли там долго, примерно месяц. Немцы получили подкрепление – баварский корпус. Одна 65-я дивизия была не в силах сдерживать наступление частей группы Венделя. Противник шаг за шагом приближался к огневым позициям батареи.

Мы вели огонь по деревням Копцы, Любцы, Теремец Курляндский. От этих деревень остались одни названия. На месте Любцов стояла одна полуразрушенная печка. Говоря словами Твардовского:

Там в щебенку каждый камень,В щепки каждое бревно,Называлось там ЛюбцамиМесто голое одно.

Кстати, деревень с таким названием – Любцы – встречалось немало на нашем пути. Люди селились возле красивых мест. Деревня Любцы возле Мясного Бора прославилась тем, что переходила из рук в руки несколько раз. Однажды, когда поступил очередной приказ взять эту печку во что бы то ни стало, командир роты автоматчиков умолял вышестоящее начальство дать ему срок несколько часов, до наступления темноты, доказывал, что возьмет эту печку к утру – пошлет «пластунов» в обход пулеметов, они вырежут ножами немецких пулеметчиков. Но старшие командиры были непреклонны: взять Любцы и никаких гвоздей!.. Оперативные задачи решались наверху, какие квадратные метры являются главными, когда речь идет о судьбе армии. Мне разведчик лично рассказывал, как рота автоматчиков – 150 человек, отобранных как на подбор, одетых в полушубки, ходила в атаки на пулеметы, пока все не легли на поле боя во главе с командиром. Потом три дня шел бой за овладение теплой одеждой, дрались за то, чтобы раздеть автоматчиков, за полушубки и валенки. Свирепые морозы зимой 1941/42 года, когда температура понижалась до минус 42 градусов, заставляли солдат отчаянно рисковать своей жизнью.

Описывая военное лихолетье, а лучше сказать лихозимье, 1942 года, я не могу не сказать о непередаваемой красоте зимнего ночного леса. Лунная ночь. Я прохаживаюсь возле орудий – сегодня моя очередь дежурить. Вдруг мимо меня проследовало человек двадцать лыжников. Одетые в белые маскхалаты, они двигались почти бесшумно, как призраки. Только снег слегка поскрипывал под лыжами, да слышалось учащенное дыхание людей. Шли с автоматами и рюкзаками, видимо, в немецкий тыл. Они шли так быстро, что я увидел всю группу, когда она начала втягиваться в лес. Было видно, что группа хорошо тренирована – шли след в след. Я успел тихо сказать последнему лыжнику: счастливого пути и благополучного возвращения. Он не проронил ни слова, но мне показалось, что он ответил легким кивком головы.

Находясь на огневых позициях, наша батарея подвергалась обстрелу из минометов и тяжелых орудий. Во время одного такого обстрела я и солдаты укрылись в блиндаже. Солдат из другой батареи, которого минометный обстрел застал, когда он проходил мимо нашего блиндажа, был тяжело ранен. Осколок перебил ему руку выше локтя. Мы втащили его в блиндаж и при свете коптилки стали гадать, что делать.

– Надо наложить жгут, перетянуть руку, что-нибудь дайте.

– Рука держится на тонком кусочке мышцы. Ее можно вертеть и так и эдак. Дайте нож, я отрежу ее, тут все равно не приживет, – подавал совет другой.

– Нет, надо в медсанбат. В госпитале приделают, я видел!..

Мне от близкого созерцания этого ужасного ранения, обилия крови, переломанных костей стало плохо. Я считал, что ее надо отрезать и забинтовать. Сам раненый просил не отрезать. Наложить какую-нибудь шину не было возможности. Шел обстрел, и мины рвались у самой землянки. Сделали жгут из бинта и наложили выше перебитого места. Обмотали кое-как бинтами окровавленные части руки. Чтобы она не оторвалась под собственной тяжестью, сунули руку в карман. Как только закончился обстрел, отправили солдата в медсанбат, который находился недалеко от нас.

Однажды при ведении огня один наш снаряд разорвался вблизи нашего наблюдательного пункта. Комбат попросил меня проверить заряды. Мы сверили свои записи. Огонь точно велся в соответствии с передаваемыми с НП командами.

– Значит, сам где-то напутал, – сказал он.

На огневых позициях у меня тотчас появился сотрудник СМЕРШа.

– Вы что тут стреляете по своим? – обратился он ко мне, как к старшему на батарее.

– Стреляем согласно командам, которые передаются с НП.

– Что ты мне суешь свои записи? Ударили по своему НП, чуть в блиндаж командира батареи не попали!

– Садись и сам пересчитывай мешочки с зарядами или иди на НП, разбирайся там.

Это вызвало у него приступ озлобления. Мне рассказали, что он как огня боится передовой.

– Проверим, если надо будет.

Он был старше меня по званию всего на один кубик. Я, боевой командир, в такой ситуации относился с легким оттенком превосходства к работникам тыловых частей и был уверен, что он ни за что не пойдет на передовую.

– Вот иди и проверяй записи комбата. Потом придешь и расскажешь, куда он тебя послал.

– Ладно, разберемся.

Он ушел. К этой истории возвращения не было. А может быть, и было. В списки награжденных, которые визировались начальником особого отдела, за все время пребывания на фронте ни один солдат и командир нашей шестой батареи так и не попал, хотя в соседней батарее все 32 красноармейца во главе с командиром Рясиным были награждены орденами Красного Знамени.