Владимир Коротких - Броневержец Страница 15

— Чеки, что ли? — переспросил солдат. — Их за речкой нашим дают вместо денег. Я их уже видал. Никакого сравнения с настоящими деньгами! Как лотерейные билеты! Так, фигня какая-то несолидная! Но говорят, что на них можно хорошо дефицитом отовариться. Для этого специальные магазины в больших городах существуют — «Березка» называются. Вот их местные у наших военных и скупают. Этих скупщиков тут чекистами зовут.

— Ясно. — Леха поднял чемодан и пожал солдату руку. — Ну, пойду. Спасибо тебе. Долго еще служить?

— Еще целый го-о-од, — протяжно ответил регулировщик. — Счастливо вам. Там, на окраине, харчевня есть — столовка.

Леха неспешно зашагал по хорошо обрисованному маршруту. Снег закончился, небо посветлело. Утренний туман, до этого укрывавший город плотной пеленой, постепенно таял. В это время он впервые почувствовал на себе силу южного азиатского солнца, которое даже сквозь облака стало довольно ощутимо пригревать. Вскоре он уже хорошо вспотел, расстегнул бушлат и снял шапку. Облака поредели, и сквозь голубые проплешины на небе, как широкие прозрачные опоры, в землю воткнулись мощные солнечные лучи. Потеплело, а хлюпающая под сапогами снежная жижа быстро таяла и ручьями стекала на обочину дороги. Леха с наслаждением вдыхал поднимающийся от сохнущего асфальта пар и шел, блаженно подставляя солнцу лицо. Времена года, как в сказке, менялись на глазах. Ничто уже не напоминало ему о неважном настроении, навеянном тоскливым хмурым утром. Тревога, саднящая в груди, улетучилась сама собой. Было светло, ново и от этого даже как-то беззаботно весело.

Окраина города, улицами которой шел Леха, оказалась сплошь наводнена военной техникой и солдатами. Техника в большинстве своем была новая. Колонны ее, сверкающие свежей краской, еще без номеров на броне, беспрестанно двигались в разных направлениях, сотрясая грохотом двигателей и лязгом гусениц землю, невысокие жилые постройки, заставляя до боли вибрировать ушные перепонки непривычного к этому реву местного населения. Любопытных детей, бегавших, как водится, посмотреть на танки и бэтээры, на улицах не было. Судя по всему, за последнее время горожане насмотрелись этого железного добра с лихвой.

Когда Леха уже прошел весь город, то увидел на другой стороне улицы небольшой стеклянный павильон. Это была типовая общепитовская столовая, про которую ему говорил солдат. Он направился к ней. С утра поесть еще не довелось, а потому столовая была весьма кстати. Сбоку от павильона стояли несколько мужчин и о чем-то оживленно говорили.

Подойдя ближе, Леха разочарованно понял, что сытный завтрак, на который так рассчитывал его давно митингующий желудок, откладывается на неопределенное время по чрезвычайным обстоятельствам. Стекла столовой были побиты, крыша местами сильно провисла внутрь, а угол самого строения был сильно покорежен чем-то очень мощным, оставившим зеленую защитную краску на вывернутых из земли металлических швеллерах конструкции и следы гусениц на хорошо взрыхленном грунте.

— Угу-у-у, — досадно констатировал Леха. — Танкисты, значит, ночью поворот проспали. Бывает…

Мужчины, стоявшие у кафе, странно недружелюбно посмотрели в его сторону, словно это он тут ночью гулеванил и невзначай разнес эту холобуду. Не останавливаясь, Леха прошел мимо них и снова перешел на другую сторону дороги, которая была посуше. Впереди уже виднелись последние городские постройки. За ними дорога вырывалась на степной простор. На его удачу последним городским строением в этом направлении был небольшой продуктовый магазин, куда Леха и влетел на крыльях минутного счастья.

Однако ассортимент товаров народного потребления был крайне скуден. Скучающий молодой продавец покуривал, сидя на прилавке, и стряхивал пепел на пол. У него, видно, даже язык не повернулся произнести обычный вопрос: «Чего желаете?», потому что продавать было практически нечего. На полках лежали лишь хлебные лепешки, карамель с повидлом, два красных елочных стеклянных шара и войлочные ботинки черного цвета с молнией вдоль подъема, именуемые в народе «Прощай молодость!».

Леха несколько раз осмотрел полки, но, не найдя ничего нового, обратился к продавцу:

— У вас тут что, голодомор? Даже мухам, я смотрю, жрать нечего.

Продавец слез с прилавка, подошел к двери, выбросил окурок на улицу и нехотя ответил:

— Что есть, вот… — он указал на полки, явно не желая вести дальнейших бесполезных разговоров. Но потом с некоторой долей язвительности добавил: — Вояки все пожрали.

Леха, впрочем, тоже был не настроен на выяснение экономической ситуации, а потому только и сказал:

— Одну лепешку и триста граммов карамели.

Приняв деньги, продавец подал Лехе товар и походя негромко обронил:

— Были бы чеки, я бы за колбасой сбегал…

Леха напрягся, но, спокойно ссыпав в карман конфеты, ответил:

— Нет у меня никаких чеков. — И глядя на продавца, злобно выдавил: — Хотя один елочный шар, похоже, я у тебя все же сейчас куплю.

Продавец удивился:

— А зачем тебе шар?

— Чтоб его об башку твою разбить! — сказал Леха, покидая магазин.

Он вышел за городскую окраину, опустил на дорогу чемодан, достал карамельку, быстро освободил ее от фантика, сунул в рот и стал с жадностью жевать. Но спустя несколько секунд скривил лицо и выплюнул ее на дорогу.

«Ох, е-к-л-м-не-е-е! Это что же за жориво такое?! С чем конфетки?!»

Начинка из повидла была такого гадостного кисло-соленого вкуса, что Леха старательно и долго отплевывался, тщательно вытирая ладонями губы. Закончив эту процедуру, он вынул из кармана следующую карамельку и стал рассматривать фантик.

«Так, что тут написано? Карамель тома-а-а-а-тная! Томатная?! Ни хрена себе, изобрели! Томатную пасту девать некуда?! Тьфу! — Он смачно сплюнул на асфальт. — Надо им еще идейку подкинуть — карамельки „Мойдодыр!“ с повидлом из хозяйственного мыла — 70 %-ной жирности, питательные! Тьфу, бляха кислая! Тьфу! Тьфу!»

Он подозрительно осмотрел хлебную лепешку и понюхал ее. Убедившись, что здешние хлебопеки, в отличие от кондитеров, не так изобретательны, стал с аппетитом уплетать ее всухомятку. Запивать было нечем да и не очень хотелось. Молодецкий голодный Лехин организм давал столько слюны и желудочного сока, что мог бы вполне переварить и подошву.

Так он добрел с чемоданом в одной руке и лепешкой в другой до поваленного столба. В стороне снова показались железнодорожные пути, забитые военными составами. На первом пути стояли пассажирские вагоны, стекла которых были наглухо заклеены бумагой и газетами. Из дверей вагонов выглядывали солдаты.

— Ничего себе, — удивился Леха. — Аж из-за границы войска перебрасывают!

Он без труда определил это по форме солдат. Вместо хлопчатобумажного обмундирования и кирзовых сапог, что выдавались в Союзе, на них была добротная полушерстяная форма и юфтевые сапоги.

Подойдя ближе, он остановился и спросил у сержанта, курившего на ступеньках вагона:

— Откуда пригнали?

Тот, некоторое время помолчав, все же ответил:

— Из Чехословакии — Центральная группа войск. А вы откуда?

— С Украины. — Леха поставил чемодан на землю. — Долго ехали?

— Сначала летели несколько часов до Ташкента с посадкой в Астрахани для дозаправки, а потом от Ташкента несчастных триста километров поездом больше суток пилили, от столба к столбу. Тут уже со вчерашнего вечера стоим.

— А разгрузочные платформы далеко?

— Там, дальше, примерно в километре, — махнул сержант. — Слышите, моторы гудят?

Леха мерно ступал по источающим густой креозотовый дух шпалам. Небо опять затянули плотные облака. Стало ветрено, заморосил мелкий дождь. Леха все чаще перехватывал тяжелый чемодан из руки в руку. Пальцы занемели от рукоятки, которая в конце концов прогнулась и оторвалась от креплений. Тогда он взвалил чемодан на плечо и, ссутулившись, глядя себе под ноги, медленно пошел на гул двигателей. Монотонная ходьба, однообразный вид шпал и собственных, забрызганных грязью сапог скоро приглушили раздражение на легкую отечественную промышленность, производящую такие вот дурацкие чемоданы. Дождливая серость действовала успокаивающе, подвигая его к некоторым размышлениям: «Интересно, чего там Танька мне в последнем письме написала? Может, надо было все же прочитать? А потом аккуратно заклеить и обратно отправить, с понтом — и не читал вовсе. А чего тебе, товарищ прапорщик, баба напишет, которая тебя, как кизяк через плетень, зашвырнула?» — Леха остановился, перекинул чемодан на другое плечо и продолжил ходьбу с попутными раздумьями: «Чего напишет? Да того: здравствуй, мол, милый Леха! Ты там еще не сдох от тоски без меня? Смотри, не повесься, а то я не вынесу утраты! Эту херню небось и написала! Они всегда в армию пацанам одно и то же пишут, успокаивают, когда сблудиться надумают. А мы че, дураки? Так, бляха, все и вешались бы! Щас тебе, разогнался, где веревка?! Пусть лучше меня блохи в окопе до смерти закусают, чем я сам повешусь! Или лучше сдохну, например от какой-нибудь азиатской неизлечимой болезни, лучше венерической, чтоб как настоящий мужик. Я, может, наоборот, полный радости и веселья, что руки мои теперь только чемоданом занятые, но в моральном смысле вполне свободные. Если вся армия через бабье перевешается, то кто их от китайцев защищать будет?» — Он снова перебросил ненавистный чемодан на другое плечо и сменил уклон в теме рассуждений: «А может, написала все же, что соскучилась и большая дура была? Написала, что любовь проснулась в ней от разлуки?! Мол, поняла своими улиточными мозгами, что жизнь, милый Лешенька, без тебя теперь не жизнь, а просто говно! А? Бывает ведь такое? Ни с того ни с сего — раз, и уже любовь! Бывает. Но чего-то, когда она уезжала из села, то не сказала мне, что насовсем улепетывает. Письма опять же в основном про погоду писала, будто я, блин, синоптик ученый и сведения про погоду на всем земном шаре коллекционирую. На хрена мне знать, какая у тебя там в городе погода выдалась? Мне что, от этого жить веселее будет? Точно, блин! Когда в город ехала, думала, сразу там красавца найдет, гения в очках и с большими толстыми ушами, а я для нее вроде разминки был, как конь гимнастический, с ручками на горбу! Че? Не нашелся, блин, красавец?! Значит, иди, Леха, опять сюды?! Буду снова на тебе скакать, за ручки держаться! А может?! — Леха остановился, опустил чемодан, и даже задержал дыхание. Он вытащил сигареты, закурил и продолжил обдумывание внезапно посетившей его догадки: — Да ну, не может быть! — Он глубоко затягивался и выпускал клубы дыма, как небольшой маневровый паровоз, отчего сигарета быстро сгорела, а во рту собралась никотиновая горечь. — Нет, не может быть! Откуда там чему взяться, если от ее отъезда до письма полгода прошло? Да если там чего и завелось, то я в этом случае уже ни при чем. Небось гений очкастый постарался? Ну, тут уж, как говорится, кто-то теряет, а кто-то находит. Я при последней встрече в ресторане даже портянок снять не успел! А поцелуйчик в щеку к таким катаклизмам не приводит!» — Он снова взвалил чемодан на плечо и резво, будто убегая от последней мысли, зашагал по путям. Вдали уже виднелись платформы с техникой.