Эдуард Ростовцев - Час испытаний Страница 16

От кофейни через дорогу бежали солдаты. Наткнувшись на труп товарища, они остановились, растерянно потоптались на месте, а потом, разделившись на две группы, бросились на поиски румына.

— Быстро уходить! — сказал Гордеев.

К Галкиному дому они подошли нескоро. Через проходной двор, о существовании которого Галка даже не подозревала, Гордеев вывел ее на какую-то улицу, оттуда — снова через проходные дворы — прямо во двор общежития мореходного училища. Там уже девушка сориентировалась сама: через дыру в забое пролезла в соседний двор. Гордеев не отставал от нее. Не выходя на улицу, они преодолели еще два забора и, наконец, очутились в саду Ортынских.

Галка устало опустилась на скамейку. Происшествие в «Веселой пучине» захватило ее воображение. То, что произошло в кафе, не было похоже на обычную потасовку пьяных офицеров. Слишком уж энергичные средства были пущены в ход: пистолеты, автоматы. Кроме того, румынские кавалеристы не был пьяны. Галка могла бы поручиться за это, хотя видела их мельком и даже не разглядела лиц. Во всяком случае, тот, который прыгнул с балкона, был абсолютно трезв. Не были пьяны и немцы, преследовавшие его. Нет, то была не простая драка. Похоже, что гестаповцы поджидали румын. Засада? Пожалуй, так. Тогда кто, же эти три в румынской форме?

— Вот что, Галина. — Гордеев поймал в кулак бороду и слегка дернул ее. — Если что услышишь о Георгиосе, постарайся запомнить.

— Хорошо.

— Но учти, никто не должен догадываться, что ты интересуешься судьбой хозяина «Веселой пучины». Ты меня поняла?

— Да. Только у меня есть один вопрос.

— Спрашивай.

— Георгиос — партизан?

— Нет.

— А кто же?

Гордеев внимательно посмотрел на нее из-под косматых нависших над глазами бровей. Потом сказал тихо:

— Он выполнял специальное задание нашего командования.

— А те трое в румынской форме?

— Понятия не имею, — пожал плечами Леонид Борисович. — Георгиос не считал нужным информировать нас о своих действиях, а его людей мы вообще не знали. Но все это тебя не касается, — вдруг рассердился он.

Он встал и затянул на мундире ремень.

— Через три—четыре дня я загляну к тебе.

Человек в форме румынского офицера бежал через парк. Он не выбирал дороги. Ветви кустов хлестали его по лицу, торчащие, казалось, отовсюду сучки невидимых в темноте деревьев рвали одежду, шпоры сапог путались в высокой, ни разу не кошенной за лето траве. Человек спотыкался о корни, скользил да настилу прошлогодних листьев и уже дважды падал, рискуя разбить лицо, сломать руку, выколоть глаз, но, поднявшись, снова бежал напролом. Разноголосый лай рвущихся с поводков собак преследовал его. Человек тяжело дышал. Он бежал уже долго, перелезая через какие-то попадавшиеся на пути заборы, ныряя в проломы стен разбитых домов. Несколько раз ему казалось, что он наконец-то оторвался от погони, но не успевал отдышаться, как лай идущих по следу собак настигал его вновь.

Неожиданно деревья расступились, и человек ткнулся в решетку парковой ограды. За оградой была видна широкая улица. Не раздумывая, человек подтянулся на руках, на какое-то мгновение поднялся над острым частоколом решетки и спрыгнул на тротуар. Предательски звякнули шпоры. Человек прижался спиной к ограде и быстро огляделся по сторонам. Несмотря на второй час ночи, на улице было достаточно светло — полная луна стояла над самой головой. На перекрестке в каких-то пятидесяти шагах от себя человек увидел полицейских — двух парней в черных картузах с немецкими автоматами за плечами. Человек тихо выругался. Проклятая луна! Стоит только отойти от ограды, как полицаи заметят его. А собаки уже совсем близко. Человек скрипнул зубами. Если бы у него было хоть какое-нибудь оружие. Он прикинул расстояние, отделяющее его от противоположной стороны улицы. Эх, была не была!

Сердито ворча, мимо проехал восьмитонный «бюссингман», за ним — другой, третий. А что если?.. Человек сжался, как заведенная до отказа пружина и, едва несуразно большой крытый брезентом кузов последнего грузовика поравнялся с ним, метнулся к машине. Подпрыгнув, он ухватился за борт, уперся во что-то ногами, рванул край брезента и, царапая руки, ударяясь о какие-то ящики, протиснулся в кузов. Только он успел это сделать, как грузовик повернул вправо, обращая задний’ борт к стоящим на перекрестке полицейским. Те проводили машину равнодушными взглядами.

Кузов подбрасывало на ухабах, и ящики в высоких штабелях двигались словно живые, грозя обрушиться на голову, но человек в кузове не обращал на это внимания. Он стоял, прислонившись спиной к какому-то брусу и, устало закрыв глаза, чему-то улыбался. А когда колонна неуклюжих «бюссингманов» повернула в узкий, темный переулок, человек отбросил брезент и спрыгнул на дорогу.

Примерно через полчаса в тот же переулок неслышно проскользнула юркая легковая машина. Бросая на мостовую тусклый свет маскировочных фар, машина остановилась у подъезда аляповатого дома с колоннами. Из подъезда к машине, семеня ногами, выбежал высокий худощавый парень с каким-то свертком в руках.

— Получай свой марафет, — просовывая сверток в кабину, развязно сказал он, но тут же, смущенно хихикнув, поздоровался: — Гутен нахт, герр гауптман. Пардон, как говорится, не приметил вас сразу.

— Чего орешь, идиот? — не очень любезно, спросил кто-то из машины.

Разговор перешел на шепот. Впрочем, говорили недолго. Вскоре машина тронулась, а высокий парень, оставшись на тротуаре, с довольной ухмылкой сунул в задний карман толстую пачку денег.

— Ауфвидерзейн вашей маме! — хихикнул он и дурашливо помахал рукой вслед машине.

— Кокаин загнал или опий? — негромко спросил голос за его спиной.

Парень вздрогнул, съежился и не оглядываясь быстро сунул руку в карман.

— Ну, это уж напрасно, — все так же негромко произнес голос. Парень почувствовал, как чьи-то руки сильно сжали его локти, и выронил пистолет. Когда же ему наконец удалось повернуть голову, он увидел позади себя широкоплечего здоровяка в форме румынского офицера.

— А пистолетик-то дрянь, — критически заметил офицер, поднимая оружие. — Разве что слабонервных пугать. Но, но, но! — погрозил он пальцем. — Без фокусов.

— Г-господин офицер, — с трудом выдавил из себя парень, — с чего вы в-взяли, что я торгую марафе, то есть, простите, наркотиками?

— Зайдем в парадное — поговорим, — удерживая его за локоть, сказал офицер.

В подъезде офицер коротко приказал:

— Раздевайся!

Единственная, полностью уцелевшая стена разрушенного дома бросала густую тень на громоздящиеся у ее подножия обломки камня, груды битого кирпича, штукатурки и пепла. Водопроводные трубы мертвыми змеями свисали со стены. Судя по всему, дом был большой — его руины занимали добрую половину квартала.

У каменной полуарки, оказавшейся при ближайшем рассмотрении пролетом рухнувшей лестницы, человек в мундире румынского офицера остановился. Перебросив через уцелевшие перила гражданский костюм, который он до того держал на руке, и достав из-за пазухи полуботинки, человек стал переодеваться. Туфли пришлись ему впору, зато пиджак чуть не лопнул в плечах. Поневоле пришлось сгорбиться. Человек вспомнил заплетающийся лепет бывшего владельца костюма и брезгливо поморщился. Он попытался убедить себя в том, что у него не было другого выхода, но это мало помогло — на душе остался какой-то неприятный осадок.

Человек вытащил из кармана уже отслужившего свое мундира резиновый бумажник, открыл его и наощупь проверил находящиеся в нем документы. Все в порядке. Теперь можно подумать о дальнейшем. Капитана кавалерии Радолеску больше нет. Под каким же именем он выйдет утром отсюда? Документы, которыми его снабдили, позволяют делать выбор. На чем остановиться? Аусвайс немецкого колониста? Но он не очень чисто говорит по-немецки. Итальянским владеет лучше. В бумажнике лежит удостоверение итальянского моряка. Но где раздобыть форму? А может, использовать третий, наиболее надежный, но наименее удобный для действий документ? Надо хорошо подумать. До утра еще много времени.

Он уже успел зарыть в кирпичном мусоре под лестницей атрибуты румынского кавалериста, когда услышал шум отдаленной стрельбы. Человек прислушался. Вскоре он уже различал частую дробь станковых пулеметов, сухой треск автоматов, ухающие взрывы гранат. Звуки ночного боя неслись с противоположного конца города, из района Старых каменоломен. «Партизаны», — догадался человек. Он подумал, что на худой конец можно будет податься в каменоломни, но тут же отогнал эту мысль. Пока еще рано думать об этом. Надо попытаться сделать то, ради чего он пришел в город. Он отдает себе отчет в том, что затевает почти безнадежное дело: его двое товарищей, с которыми он перешел линию фронта, погибли, а он сам едва ушел от погони. Но хуже всего, что немцы узнали о кофейне. И все-таки он не отступит. Он еще не знает, что предпримет, не знает даже, где проведет следующую ночь; но он должен сделать все, что сможет, а может он не так уж мало. Он не верит в предчувствия, но какой-то голос говорит ему, что гестаповцы не докопались до главного, что им ничего не известно о Большом гроте…