Олдржих Шулерж - Всегда настороже. Партизанская хроника Страница 16

Светлана знала, что, если она станет с ним говорить об этом, он ее не послушается, и поэтому пошла в деревню и рассказала о своих опасениях священнику. Она чувствовала, что священник и Янек связаны каким-то общим делом — то ли Янек о том проговорился, то ли сама она догадалась. Священник не поленился и, несмотря на одышку, взял свой могучий посох и поднялся на Вартовну.

С тех пор как объявили, что оружия из Лондона не будет, Янек уже не верил местным деятелям. Ему удалось связаться с членами подпольной группы «Чапаев» в городе Злине. Они привлекли его тем, что хотели сражаться с врагом, хотя пока оружия у них было очень мало и они не могли предпринимать серьезных действий. Янек получал от подпольной группы нелегальные выпуски злинской «Правды» и брненской газеты «Моравска ровност», распространял их среди местных жителей. С подпольщиками его связал Танечек. Он устроил Янеку первую встречу, а потом уже все пошло само собой. Они собирались в разных местах, но большей частью в лесных зарослях у подножия горы. Чаще других приходили Старый, счетовод с ратиборжской лесопилки, и семнадцатилетний Славек Челеду, с долинских выселок под Марушкой, у которого немцы уничтожили почти всю семью.

Священник ничего об этом не знал. Он поднялся к Горнянчину на Вартовну и, пока Светлана готовила угощение, пошел с Янеком в мастерскую, чтобы поговорить с ним с глазу на глаз.

Начал он издалека: жизнь, мол, это великий дар, и им нельзя пренебрегать даже при самых тяжких обстоятельствах — выход всегда найдется; и потом, нельзя забывать про жену, детей, все в конце концов обойдется, надо только сохранять веру… И пошел, пошел…

— Что это вы вздумали читать мне здесь проповеди, — обозлился Горнянчин. — Откровенно говоря, я не понимаю, в чем дело, я ведь вас не звал.

К этому священник был готов — от Горнянчина он и не мог ожидать ничего другого, это же известный безбожник. Но священник был не из робкого десятка. Стукнув о пол посохом, он прикрикнул на Янека.

— Да не проповедь я читаю, а втолковываю тебе, чтоб не посягал на жизнь свою, упрямец ты эдакий! А ты мне такие злые слова говоришь.

Горнянчин недоумевающе поглядел на него и рассмеялся.

— На жизнь посягаю, говорите? Что вы, я жизнь люблю!

— А для чего бритву зашил в пиджак?

— Бритву?.. — смутился Янек. — А-а, бритву! Ну мало ли что бывает, сгодится.

— Выкинь это из головы! — стукнув посохом, оборвал его священник. — Ничего страшного не происходит…

— Вот именно не происходит, — сказал Янек с издевкой.

Священник почувствовал это.

— Я понимаю, на что ты намекаешь, Янек. Мы немного поторопились с этим делом… А это все не так-то просто.

— Значит, вы считаете, что это правильно: никаких активных акций, надо выжидать, да?

— Пока да, — стоял на своем священник. — Ну что толку, если немцы снова начнут репрессии? Снова казнят лучших учителей, лучших священников, лучших старост из наших деревень… Нет, надо дождаться подходящего момента. Тогда восстанет вся страна, сразу вся. У нас уже есть радиостанция, пройдет немного времени, и мы получим оружие.

— Вот именно! — взорвался Янек. — Мы уже получили… кукиш.

— Я же говорю тебе, что мы поторопились. Восстание было отменено. Сам пан президент прислал из Лондона шифрованную депешу. Он призывает сохранять спокойствие, не проявлять никакой поспешности, согласовывать все заранее. Никаких там местных переворотов, которые не связаны со всем сопротивлением в целом и с политической программой правительства. Что ж, это разумно, ничего не скажешь!

— Разумно! — фыркнул Горнянчин злее, чем обычно, потому что священник вывел его из себя. — Они должны были доставить оружие, а остальное — не их забота, раз у них поджилки трясутся!

— Тут дело не в храбрости, Янко! Если мы станем действовать по-разбойничьи, толку будет мало — только людей ввергнем в беду. В депеше говорится, что сейчас надо заботиться о том, чтобы, к тому времени когда передвинется линия фронта, в общинах была налажена экономическая жизнь, надо подготовить национальные комитеты, обеспечить политическую власть в государстве…

Горнянчин не дал ему договорить:

— Вот что для вас главное! Потому-то вы и просиживаете ночи у старосты, разговорчиками занимаетесь, обсуждаете положение. Закроете поплотнее окна, двери да Лондон слушаете. Знаю. Вы давно уже село поделили между собой, заботитесь о своей кормушке! Вот почему у вас нет времени на борьбу.

— Что ты плетешь, Янко! — не на шутку рассердился священник и резко поднялся, стукнув посохом о пол, словно норовистый конь копытом.

— Если вы Хмеларжа да Сурына-Сребреника к себе в компанию взяли… какая тут может быть борьба!..

— Да пойми ты… — хотел было продолжать объяснения священник, но Горнянчин прервал его:

— Прошли те времена, когда бедняк должен был за кусок хлеба кланяться вам в ноги. Болтовней войну не выиграешь. Пусть лучше ваши политики вместо красивых слов дадут нам оружие, а мы сами разберемся, что к чему.

Так они ни о чем и не договорились. Поняв, что нашла коса на камень, священник вновь перешел на дела духовные — тут он чувствовал себя увереннее. Горнянчин стоял у окна и упорно молчал.

Вошла Светлана с корзинкой терновника. Священнику и в голову не пришло отказываться от ягод, он считал такое подношение в порядке вещей.

— Подумать только, до чего ж все переменилось на нашем грешном свете! Уже и на высшее духовенство поднимают руку! Я получил сообщение, что арестовали нунция его святейшества папы. Его не спас даже дипломатический паспорт. Но попомните мои слова, Ватикан вмешается в это дело, Ватикан этого так не оставит!

Священник простился и ушел. Он и не подозревал, что Горнянчин засунул ему под ягоды несколько листовок.

Некоторое время спустя они повстречались в деревне. Священник отвел Горнянчина в сторону и стал корить его:

— Ну и удружил же ты мне! Когда я шел от вас, меня остановил патруль. Хорошо еще, что не задержали. Я потом ужаснулся дома, когда высыпал ягоды из корзины. Если бы они нашли!

— Не сердитесь, — усмехнулся Горнянчин. — Тогда всех останавливали и обыскивали. Из-за того, что у пьяного офицера парни вытащили в корчме пистолет… А мне во что бы то ни стало надо было переправить листовки в деревню. Вот я и положил. Ну что, пришли за ними?

— Пришли… Дело не в этом. Но почему ты мне ничего не сказал?

— Вы бы не захотели взять их, — откровенно признался Горнянчин.

Священнику было явно не по себе от этих слов. Он стоял, постукивая посохом по водосточной трубе. Потом вздохнул:

— Знаешь, Янко, мало ли что может случиться… Всякое бывает… В другой раз прихвати мне из дому лезвие. Хватит и половинки. Суну его куда-нибудь в шов.

На этом они и расстались.

Лейтенант Духров зашел за Павлиштиковой в школу. Ее вызвали с урока в коридор. Она вышла взволнованная, но, когда увидела Духрова, остановилась в замешательстве, не в силах скрыть разочарование. Они стояли в коридоре у подоконника, заставленного цветами, где-то внизу раздавался голос школьной сторожихи и чьи-то удаляющиеся шаги, из класса долетал шум и крик детей, оставленных без надзора.

Таня гладила листочек фуксии и смотрела в окно, чтобы не видеть смущенного лица лейтенанта.

— Милостивая пани… — начал было Духров, но тотчас же умолк. Он нервно постукивал ключом по оконной раме и напряженно глядел во двор. Вдруг, словно набравшись решимости, Духров снова обратился к ней:

— Милостивая пани…

— Зачем вы пришли сюда? — перебила его Таня. — Вам мало того, что вы причинили мне столько неприятностей?

Духров растерянно заморгал и выпрямился.

— Извините, — сказал он, — я не предполагал…

— Вы не предполагали! — зло повторила Таня. — Вы восстановили против меня всех в школе, во всей округе.

— Извините, — прошептал он в смятении. — Теперь все изменится. Меня переводят. Я уезжаю из Липтала…

Таня удивленно взглянула на него.

— Поэтому вы и пришли? Проститься?

— Да.

— Ну тогда давайте простимся, — сказала она жестко и поспешно протянула ему руку.

Но Духров медлил.

— Я хотел вам сказать, что… для вашего мужа я ничего не смог сделать. Тут никто ничего не сможет сделать.

— Как это так? — спросила она, подумав о Бельтце.

— Ваш муж умер, милостивая пани. Таня ухватилась за раму.

— Когда это случилось?

Он сказал, что вахмистр Павлиштик в первую же ночь повесился во всетинской тюрьме.

Оставшись одна, Таня прижалась лбом к холодному оконному стеклу. Почему он это сделал? Почему?

В класс она уже не вернулась и пошла прямо в учительскую. В душной комнате за длинным столом сидели учителя, склонившись над тетрадями. Ее встретила враждебная тишина.