Геннадий Семенихин - Над Москвою небо чистое Страница 17

Когда по мосту через реку вихрем проносился московский курьерский, оставляя в настоявшемся речном воздухе грохот чугунных колес, мальчикам грезились далекие города и просторы и новая жизнь, совсем иная, чем на их Вятской улице, где знакома каждая калитка, каждый куриный лаз в чужом заборе и подсчитано количество спелых яблок в соседских садах.

– Поезд, он что, – выплевывая изо рта семечную шелуху, разглагольствовал Мишка Смешливый. – Есть штука и побыстрее. Аэроплан называется. Видал, Леха? Только вблизи, а не в небе. В небе он вроде жучка-носорога, не боле.

Алеша с сожалением качал головой:

– Только на плакате видел.

– Тю, – презрительно косился на него Мишка. – Ты бы в натуре его посмотрел. С мост будет, не меньше. Вот тебе честное-пречестное.

Мишка клялся повторно, видя, что недоверчивые глаза товарища наполняются смехом.

– Ну не с мост, может, – сопя, отступал он, – чуть мене. С новый кинотеатр, что на Красном проспекте построили. Вот вырасту и летчиком стану – узнаешь.

– А я на завод куда-нибудь подамся, – вслух мечтал Алеша, – буду маме своей получки посылать. Встретимся: ты летчик, а я слесарь шестого разряда. Все равно дружки. Ты тогда покатай меня на своем самолете.

– Мне что, я человек не гордый. Слово залог – свидетель бог, – бахвалился Мишка, – всегда выручу кореша. С завода прямо к твоей мамане с получкой доставлю. Ж-ж-ж над крышей – и на дворе!

Но прошли годы, и судьба поставила все на дыбы, лишь бугор сохранился на старом месте, будил в сердце хорошие воспоминания. Мишка Смешливый стал монтажником на местном заводе, работал на сборке комбайнов, Алешу судьба забросила в небо, и он там прижился и далее полюбил суровую, полную романтики жизнь авиаторов. Дружба осталась прежней. Хотя Мишка Смешливый и поспешил жениться на своей подруге детства, их сверстнице Любе, был он все таким же малоповзрослевшим, незлобиво-веселым парнем, доверчивым и простодушным. Встречаясь, говорил:

– Видал, как оно получилось? Не по уговору. – И смеялся. Он явно гордился своим другом и, если Алеша во время городских увольнений заходил к нему в гости, кричал с напускной солидностью жене:

– Мать, закуску готовь! Не видишь, что ли, какой у нас гость? Поторапливайся, мать.

– Тоже мне отец нашелся, – смеялась Люба, радушно протягивая Алексею сразу обе руки.

Как все было свежо в памяти! А теперь один лишь Коля Воронов остался с ним из того, казалось, далекого, доброго и открытого юношеского мира, что кончился на аэродроме под Новосибирском в тот час, когда погрузили их в зеленый военно-транспортный ЛИ-2 и, взвихривая пыль, оторвался он от родной сибирской земли.

…Где сейчас Коля? Ему завтра не лететь на рассвете в бой. Вот бы с кем свидеться и поговорить! Но Коля, наверное, уже спит, и Алексею теперь до самого утра быть наедине с самим собой.

Алеша подумал, что всего несколько часов отделяют его от того нового, еще не изведанного состояния, имя которому «бой». «Полет завтра сложный. Сложный – значит опасный. А вдруг собьют?»

Алеша представляет себе, как в хвост его «ишачку» заходит тонкий, с осиным фюзеляжем «мессершмитт», дробной очередью прошивает его машину. Вспыхивает бензобак, рули заклинило. Педали не в состоянии приостановить падения подбитой машины, и она, крутясь, несется вниз. За кабиной то земля, то небо. Страшный удар, которого он уже не услышит, и вечные потемки. Был лейтенант Стрельцов – и нет лейтенанта Стрельцова. Алеша зябко поежился от неожиданной дрожи, строго спросил себя: «Боюсь?» И сам себе ответил: «А если все сложится не так? Может, они пронесутся над вражеским летным полем, он сбросит «эрэсы», зажжет очередями несколько стоящих на земле «юнкерсов» и вернется домой без единой царапины».

«Смерть – вздор! Смерти нет, – весело подумал Алеша, – есть жизнь и еще есть победа жизни над смертью». – «А Хатнянский? – зло посмеиваясь, спросил его другой, чужой и несговорчивый голос. – Разве ему хотелось умирать, этому красивому молодому парню, любившему жену, детей, однополчан?» – «Врешь, – вскипел Алеша, – Хатнянский не умер. Почти перед каждым полетом о нем говорят и говорят, изучают его приемы воздушного боя, проводят во всех эскадрильях беседы о его подвиге. Его никогда не забудет полк! Значит, это уже бессмертие, и шагнуть в него может всякий. А я обязательно буду смелым!»

Ему со страшной силой захотелось быть таким, как генерал Комаров, который живым, с тремя боевыми орденами вернулся из Испании, или как капитан Боркун, или как насмешливый Султан-хан, успевший одержать в этой войне много побед и ни разу не раненный. Нет, страха не испытывал больше Алеша, и дыхание его во сне было спокойным.

Глава пятая

Четыре тупоносых истребителя И-16 озверело рубили винтами прохладный сентябрьский воздух. Тонко высвистывали моторы однообразную песню, сливаясь в один мощный голос. Стартовали самолеты рано, когда едва рассвело и на востоке, за гребенкой леса, только-только обозначилась алая полоска зари. В этом и заключался замысел Султан-хана, разработавшего тактический план штурмовки вражеского аэродрома. Накануне полета он, водя пальцем по сгибу карты, горячо доказывал сдержанному начальнику штаба Петельникову:

– Немец педант. Мы уже на собственном горбу это проверили. В шесть ноль-ноль у них подъем и завтрак, потом они начинают много-много больших и малых неприятностей нам делать. Но без четверти шесть мои джигиты застигнут их врасплох. Я еще раз повторяю: немецкий летчик от своих правил не отступает. Завтра Султан-хан с вашего разрешения этим и воспользуется.

– Убедили, – согласился Петельников, умевший быстро оценивать обстановку.

…Сейчас самолеты шли клином. Несколько вырвавшись, летел впереди на своей «единице» Султан-хан; слева от него вел истребитель лейтенант Барыбин, веселый курчавый парень с раздвоенной от осколочного ранения губой; справа сквозь плексиглас козырька обозревал горизонт мрачноватыми, словно остановившимися, зелеными глазами старший лейтенант Красильников; и, наконец, замыкающим в группе шел Алеша Стрельцов. Мотор его латаной машины работал бесперебойно, и стрелки на доске приборов подтверждали, что поношенный организм машины способен провести в воздухе еще немало часов.

Шли на бреющем почти над самой землей. Алеша любил такой полет: в нем особенно полно ощущаешь скорость и свою власть над машиной. Сейчас он косил глазами влево на хвост соседнего самолета, потом переводил взгляд вперед. Этот настороженный взгляд так и ощупывал землю: нет ли на маршруте опасного по высоте препятствия? Кто его знает, может ведь внезапно появиться высокая колокольня или какая-нибудь неожиданная горушка. Их четверка то взмывала над замаячившими впереди холмами, то припадала снова к земле, если под крылом была равнина.

В девяносто пятом истребительном полку, длительное время выполнявшем разведывательные задания, в отличие от других полков фронта на многих машинах уже были радиостанции. На Алешину машину почти перед самым вылетом тоже установили радиостанцию, но без передатчика. Передавать Алеша ничего не мог, зато каждую команду Султан-хана слышал сквозь треск эфира довольно сносно. Его растрогало, что в этом трудном даже для опытных летчиков полете капитан успел справиться чуть насмешливо, ласково и о нем:

– Ну как, самый маленький? Качни крыльями, если не устал.

И Алеша, выполняя команду, два раза с крыла на крыло наклонил свой «ишачок», давая понять: нет, не устал.

Давно уже растаяли в утренней дымке взбежавшие на холм позолоченные купола городских церквей.

Алешу удивило, что, насмешливый и вспыльчивый на земле, Султан-хан в полете становился добрее и спокойнее.

– Самый маленький! – вновь окликнул он Алешу. – Не рви сильно ручку. Подходим к линии фронта. Зенитки ударят – не шарахаться. Внима-а-ние!

Алеша увидел под левой плоскостью своего истребителя шоссе, косо перечеркнувшее лес. Вблизи города оно было оживленным, забитым движущимися на фронт и в тыл автомашинами и повозками. Сейчас его необычная пустынность неприятно царапнула по сердцу. В редких лесочках по склонам балок, прикрытые маскировочными сетями, стояли артиллерийские орудия. На такой большой скорости Алеша их, может, и не рассмотрел бы, но суетившиеся на огневых позициях солдаты махали им пилотками. «Счастливого пути желают», – улыбнулся Алеша, и от этого ему стало и спокойнее и теплее.

Еще через две минуты, не более, он увидел на крутом откосе всю в желтых осыпях зигзагообразную траншею, и больше ничего. «А где же передовая, где войска?» – спросил он себя тревожно.

Скользнула под крылом узкая белобрысая речушка в зарослях ивняка, и Султан-хан прокричал:

– Прошли линию фронта! Не зевай!

Истребитель уносил Алешу все вперед и вперед, земля под крыльями казалась необжитой, словно вымершей. «Пугает, – подумал Алеша про Султан-хана, – какой же тут фронт!»