Йозеф Секера - Чешская рапсодия Страница 17

— Куда теперь? — спросил Шама Даниела.

— В Тамбов, конечно.

Пулпану и Даниелу некогда было болтать. Они пересчитали добровольцев, усадили их в вагон, и поезд вскоре тронулся. По дороге добровольцы начали было поверять друг другу, правда с некоторым недоверием, перипетии службы в австрийской армии и пребывания в плену, но скоро бросили.

Шама и Петник глядели в окно на заснеженные поля. Волнующимся белым морем простирались они вдоль железной дороги, уходя в бесконечность. Местами из-под глубокого снега торчал одинокий хутор или небольшой лесок, а надо всем в сверкающем воздухе кружили степные орлы.

— До каких мест допустили степь! — проговорил Петник.

— Я сказал бы другое, — отозвался Шама, — как это у господ хватало денег на шампанское, а вот на паровые плуги нет! Наш Шварценберг тоже пил шампанское, но в меру и поэтому на каждые три двора имел по одному такому плугу. Пахал я таким. Неплохая машина.

Ян разговорился о молотилках, сенокосилках да о красном флажке, который управляющий княжеским имением запретил прикрепить над воротами сарая, где он, плотник Шама, и кузнец Неезхлеб чинили зимой машины, повозки, короче, все, что нужно.

— Не думаю, — продолжал Шама, щуря зеленоватые глаза, — что нам, деревенским ремесленникам, жилось лучше, чем вам, портновским подмастерьям, но одно у вас лучше: дождь не льет и хозяин должен отапливать мастерскую, чтобы иголки из пальцев не выпадали. Только война эта уравняла нас. Оба мы валялись в окопах, потом в лагерях, а теперь, когда у нас прояснилось в голове, собираемся с равным мужеством мерить ногами эту вот степь да выбивать из нее беляков, как выбивали вшей из рубах. Но мы никакой работой не брезгуем, спасибо царскому гостеприимству.

Петник насмешливо наморщил нос и сказал:

— Ян, я рад, что мы друг друга понимаем.

К полудню добровольцы проголодались, а к вечеру уже всякие разговоры перестали их занимать. Даже острить пропала охота. На остановках Пулпан и Даниел носили чай, но теплая вода для пустого желудка все равно что ничего.

— Нам тоже есть хочется, — разразился речью Отын Даниел, по животику которого видно было, что он умеет управляться с полной миской. — Но мы еще не так обеспечены, чтобы организовать питание в дороге. Потерпите, товарищи, как приедем в Тамбов, получите столько еды, что и не съедите.

Петник и Шама закрыли глаза, а вскоре уснул весь вагон. Только Даниел с Пулпаном бодрствовали, тихо разговаривая. После полуночи они разбудили свою команду. Поезд стоял. Тамбов! Через путаницу рельсов, которые в белой мгле казались еще более перепутанными и холодными, добровольцев повели к составу, стоявшему отдельно, далеко от вокзала, на запасном пути.

— В этом вагоне сложите вещи и приходите с котелками к первому вагону, там ждет нас кашевар с ужином, — весело сказал Даниел.

Повторять не понадобилось — все ринулись в вагон, но так и застыли на пороге: спальные диваны в купе обиты красным и синим плюшем, и почти весь вагон пуст — лишь кое-где спало несколько солдат. Шама с Петником забрались в купе с красной обивкой, довольно ярко освещенное вокзальным фонарем.

— Ваше благородие, — засмеялся Петник, — вот на это мы согласны, не так ли?

— Конечно, в любое время, ваше превосходительство! — ответил Ян Шама и с размаху плюхнулся на мягкий диван. — Не хватает только горничной, чтобы носила на подносике жратву и водку!

Днем тамбовский вокзал показался куда приятнее. Ян Шама вышел из вагона разведать обстановку. Обошел всю станцию, расспрашивая, какие куда проходят эшелоны. В одних составах ехали легионеры, в других — красноармейцы. Одни эшелоны шли к границе Украины, другие на север, в Россию. Это занимало Шаму. На большинстве товарных составов красовалась надпись «мука», и они направлялись в Курск. Шама остановил низкорослого железнодорожника в тулупе до пят и в лохматой шапке.

— Что это значит, почему мука отправляется именно в Курск? Надо бы вам присмотреться…

Железнодорожник выпучил на него глаза.

— Дурак, я-то знаю, в чем дело, тут замешана контра. Идет, скажем, состав в Москву, а в Козлове его поворачивают на юг — и он в два счета оказывается на Украине. А попадет он туда, ну, ты и сам знаешь как — контрабандой, германского солдата, видите ли, нельзя заставлять голодать! Соображаешь? «Давайте что можете, — приказал атаман казакам. — Германец нынче наш союзник».

Ян Шама покачал головой. Он все думал, почему же лицо железнодорожника по мере рассказа все явственнее выражает негодование, — это у Шамы никак не увязывалось со смыслом его слов.

Вдруг железнодорожник схватил Шаму за ворот черной замасленной рукой и пролаял:

— А ты-то кто такой? Большевик, красногвардеец? Шама спокойно кивнул. Железнодорожник поднялся на носки валенок. Его дыхание, профильтрованное через пышные усы, отдавало водкой и луком.

— Порядок, товарищ! Беги прямо к своему начальнику, его это так же тревожит, как и нас, скажи ему, что эту муку мы будем обливать керосином, если составы не повернут на Царицын. Краснов хитер, как и Каледин и все прочие, которые только и думают, как бы вернуть себе барскую жизнь, продажные сукины сыны!

Он умолк, словно отрубил, и мигом затерялся в сутолоке у пассажирского поезда. Молодой деревенский плотник из Чехии опять покачал головой и глубоко вздохнул. В полдень он рассказал все Петнику, но и тот ничего не мог объяснить. Может быть, это какой-то натуральный обмен.

— Эх, брат, брат, многого мы здесь еще не понимаем, — сказал портняжка. — Для этого нужно время, а главное — жить среди русских и украинцев. Тогда с открытыми глазами можно подбавить свой пот к их работе. Ты, Ян, покажи мне этого железнодорожника, он наверняка знает больше…

Они походили по станции в поисках низкорослого железнодорожника, но тот как в воду канул. Стояли у вагонов с надписью «мука», качали головами, расспрашивали — и всякий раз им коротко отвечали, что это не их забота, перевозками де ведают начальники станций.

Чехословацкие легионеры отступали перед немцами, которые все дальше пробивались на Украину, и эшелоны их без остановок докатывались до самого Тамбова. Тамбов — губернский город, центр хлебородного края и большой торговли. Купцы не смотрят, какая форма на солдате, их интересует, не фальшивые ли у него рублики.

Петник и Шама подсаживались к «братьям легионерам» то в зале ожидания, то заходили к ним в теплушки, а то встречались в солдатском кинотеатре. Оба выступали уже как красноармейцы, призывали легионеров в ряды Красной Армии, и порой спокойный разговор переходил в ссору. Шама не умел обуздывать себя, и часто по его вине дело едва не доходило до драки.

— Ослы вы и ослами останетесь! — кричал он в ярости, когда его насмешливо спрашивали, что делать чешской шкуре на большевистском барабане. — Да вы сами подумайте, ребята, разве не быстрее бы дело пошло, если погнать немца с Украины прямо через Краков и Варшаву, затем через Моравию и Чехию, прямиком на французские штыки?

Карелу Петнику приходилось усмирять эти ссоры.

— Кто знает, на каких суденышках вам плыть, и все равно моряков из вас не получится. Что, если вас высадят в одной из французских колоний и заставят там наводить порядок?

Петник при этом всегда улыбался. Однажды он Шаме сказал, что улыбка — лучшая приправа к горькой правде. Рядом с верзилой Шамой Карел Петник казался хрупким, как девушка, он хорошо выражал свои мысли, и может быть, успеху его способствовало и то, что он не пылал, как Шама. Отведя какого-нибудь легионера в сторону, толковал с ним о разных разностях, и ему удавалось подойти к человеку ближе. И потом он приводил этого человека, да с оружием, в мягкие вагоны чешских красноармейцев.

На станции Легия держала своего офицера, чья задача была добиваться отправки легионерских эшелонов. Поэтому перебежчикам из Легии приходилось скрываться до тех пор, пока их поезд не отходил дальше в сторону Пензы. Тогда уж им все становилось нипочем, они снимали с шапок красно-белые ленты и заменяли их красной. Многие из них потом ходили вместе с Петником и Яном Шамой в другие легионерские эшелоны потолковать, чайку попить и заводили там дискуссии, подобные тем, какие с ними самими недавно проводил Петник. А Ян Пулпан умело руководил набором и вскоре составил из бывших легионеров несколько взводов. Чехи из отрядов Красной гвардии, которые после боев на пути от Киева до Харькова сосредоточивались тоже в Тамбове, присоединялись к землякам, и так возникло два батальона второго Чехословацкого полка одной из стрелковых дивизий Красной Армии.

В начале мая в Тамбов прибыл бесконечно длинный товарный состав. Большинство вагонов были опломбированы и заперты на навесные замки. На стенках некоторых из них опять белели надписи: «Мука». Мука! А станция назначения не указана, она значилась только в сопроводительных бумагах начальника поезда. У красноармейцев лопнуло терпение.