Алексей Леонтьев - Белая земля Страница 17

Мы встали рядом в упряжку. Вероятно, сытый я добрее, потому что на спину Риттера я сейчас смотрю с меньшей неприязнью, чем обычно. Мы вместе шагнули вперёд.

5

Внезапная острая боль в желудке заставила меня остановиться. Риттер тоже встал. Не оборачиваясь, он протирал очки. Новая спазма. Я невольно охнул. Риттер резко обернулся. Взгляд его неприкрытых глаз будто ожёг меня. Но в следующую секунду он уже надел очки.

— Что случилось?

Я не ответил. Мне было не до разговоров. Я скинул лямку и заплетающимися ногами пошёл в сторону. Риттер двинулся за мной.

— Ни с места! — крикнул я.

Я сделал ещё несколько шагов. Спазма подступила к горлу. Меня вырвало. Когда я поднял голову, Риттер шёл ко мне. Я вынул пистолет. Риттер остановился.

— Возвращайтесь к саням! — приказал я. — Ну?!

Риттер вернулся. Меня снова вырвало. На лбу выступил липкий пот. Ноги подгибались. Пришлось сесть на снег. Может быть, я просто слишком много съел? Риттер сидел в отдалении на санях. Новая схватка скрутила меня. Очень хотелось пить. Я положил в рот щепотку снега. Я слышал как-то, что при отравлении врачи предлагают больному перечислить всё, что он ел накануне. Причина отравления неизбежно вызовет приступ тошноты. Организм сам даст правильный ответ.

Я мысленно повторил весь наш немудрёный завтрак и обед. При воспоминании о печени морского зайца меня сразу вырвало. «Берите ещё, лучшее средство против цинги…». Значит, это всё-таки была печень. Риттер знал, что она ядовита.

Кружилась голова. «Чёрные канарейки… Наследственная страсть… Берите ещё…».

Риттер поднялся с саней.

— Ни с места!

Я заставил себя встать. Пошатываясь, направился к саням.

…«Выпьем за Сталинград!..», «Где мой автомат?..», «У вас больные глаза…» Дым над зимовьем… «Берите ещё…» Тяжёлое тело Дигирнеса на снегу…

Я спустил предохранитель пистолета.

Риттер стал пятиться назад. Его глаза, не отрываясь, следили за пистолетом. Он сделал ещё шаг назад, запутавшись в лямке, споткнулся и сел на землю. Он не вставал. Он сидел на снегу и смотрел на меня. Он ничего не говорил. Подняв голову, он смотрел мне в лицо. Если бы он был в очках, я бы, наверное, выстрелил сразу. Но на меня смотрели безоружные глаза смертельно испуганного человека.

В памяти всплыло бледное лицо радиста в рубке «Олафа». Норвежский флаг, ползущий по нависшему над водой флагштоку. Крики людей…

Я опустил пистолет. Меня бил озноб.

— Возьмите жир, — сказал я, — разведите огонь. Вскипятите воды.

Риттер не двинулся с места.

— Слышите? — я тяжело рухнул на сани. — Как можно больше воды…

Риттер, косясь на пистолет, поднялся. Резь в желудке не унималась. Голову будто стянуло обручем.

Риттер набросал в миску с жиром мелко наструганных щепок, попросил спички. Я кинул коробок. От резкого движения меня снова вырвало. Когда я лежал спокойно, было немного лёгче. Я лежал и смотрел на спину Риттера, пока он разводил огонь. «Чёрные канарейки… голуби… редчайшие попугаи…»

6

Меня спасло то, что у нас было много топлива и свежего мяса. С Риттера я не спускал глаз, но он беспрекословно выполнял все приказания. Вырыл снежную яму, грел воду, варил бульон.

Через три дня я почувствовал себя сносно. Правда, ещё болела голова и шелушилась кожа на руках. Я приказал Риттеру собираться в путь. Он с недоумением посмотрел на меня.

— Вы не хотите ещё несколько дней отдохнуть?

— Нет. Собирайтесь.

Дорога ухудшилась. Я был слишком слаб, чтобы тащить сани, поэтому Риттер один впрягся в лямки, а я подталкивал нарты сзади. Плохо, что нарты не приспособлены к глубокому снегу. У них узкие полозья, и у торосов они проваливаются по самый передок в глубокий рыхлый снег. В день мы проходим не больше трёх-четырёх километров. Тому, кто идёт впереди, тяжелее. К вечеру Риттер едва передвигает ноги.

7

Риттер, безучастный ко всему, сидит у саней. Глаза его закрыты. Он даже не снял лямки. У меня тоже нет сил развести огонь. Открываю банку консервов. Но Риттер так устал, что не может есть.

— Оставьте, — бормочет он, не открывая глаз. — Не хочу… Ничего не хочу…

Но я не могу оставить лейтенанта в покое. Он совсем ослабнет, завтра предстоит такой же трудный день. Я вкладываю в его руки комок замёрзшего мяса и галету. Риттер машинально откусывает кусок галеты. Медленно жуёт. Тяжело приподымает веки. Смотрит на меня отсутствующими воспалёнными глазами.

— Откуда, — бормочет он. — Откуда вы? Кто вы такой?.. Непостижимо…

Он говорит ещё что-то по-немецки.

— Ешьте, — устало говорю я. — И ложитесь спать…

Риттер подымает голову.

— Ненавижу, — шепчет Риттер. — Не думай… Убью… Всё равно убью при первом…

— Заткнитесь, Риттер, — говорю я. — Я хочу спать.

Лейтенант затихает.

— Я презираю себя. Почему ты не убил меня? Почему? Зачем я тебе нужен?

Лейтенант пытается встать, но ноги не слушаются. Снова валится в снег.

Я кидаю ему одеяла. Слышу, как он возится, устраиваясь на ночлег. Я знаю, как он будет спать: на правом боку, подтянув колени к самому подбородку. Спит как мёртвый, ни разу не повернувшись за ночь. Во сне тяжело дышит, иногда хрипло кашляет.

Я знаю каждый его шаг, каждое движение, каждый вздох. Я знаю о нём очень много и очень мало.

Странная судьба свела нас вместе. Кругом тысячекилометровый простор, а мы боремся насмерть за право быть первым на узенькой тропе.

Глава шестая

1

Приближалась полярная ночь. Днём солнце словно нехотя подымалось над горизонтом и исчезало, описав невысокую дугу. Наступали долгие светлые сумерки. До полной темноты мы успевали пройти ещё несколько километров.

Ветер по-прежнему устойчиво дул с юга. Однажды утром мне пришла в голову счастливая мысль. Из двух сохранившихся реек я сколотил подобие мачты и на ней закрепил брезент. Ветер тут же надул импровизированный парус. Я тянул сани вместе с Риттером, и на ровных местах мы теперь шли намного быстрее.

В этот день мы сделали хороший переход и остановились на ночлег у огромной, как горный хребет, гряды торосов.

Утро было солнечное, почти весеннее. Я решил разведать дорогу и, прихватив бинокль, поднялся на самый высокий, запорошенный снегом торос. Впереди лежала широкая ледяная равнина, пересечённая грядами торосов и огромными тёмными трещинами разводий. Всё было как обычно.

Я уже собирался вернуться, как вдруг гулко забилось сердце. Всё поплыло в окулярах. Я опустил бинокль, справился с волнением. Протёр линзы. Снова поднёс бинокль к глазам. Нет, мне не показалось — на горизонте, чуть влево от направления нашего пути лежала резкая выпуклая полоска. Её серповидный выступ отчётливо выделялся на фоне голубого неба. Полоска была серебристо-белой, как луна днём. Может быть, это действительно луна, не успевшая скрыться за горизонтом? Но прошла минута, вторая, третья… У меня уже застыли ноги, а полоска всё не трогалась с места. Она лежала прочно, как нанесённый художником на холсте нежно-белый мазок у края голубого поля. Такую картину я бы назвал «Земля».

Позади послышалось тяжёлое дыхание. Я совсем забыл о Риттере. Заинтересованный моим долгим отсутствием, он карабкался на вершину тороса. Я посторонился, давая ему место на узкой площадке. Мне не терпелось поделиться своим открытием.

Я шагнул в сторону, и в тот же миг что-то хрустнуло под моими ногами. Я полетел вниз. Выронив бинокль, я успел вцепиться в край льда. Ноги висели над пустотой. Подо мной была глубокая яма, едва прикрытая сверху подмёрзлым снегом. Может быть, она шла до самой воды. Я подтянулся на руках. Риттер смотрел на меня. Ноги скользили по ледяной стене. Отчаянным усилием я приподнялся над ямой. Риттер шагнул вперёд и расчётливо ударил меня сапогом в грудь…

2

Я пришёл в себя на дне узкого ледяного колодца. Сверху обрушилась глыба льда. Второй кусок больно ударил в плечо. Я прижался к стенке. Над колодцем, загородив голубой просвет, склонился силуэт Риттера. Он вглядывался вниз. Я ещё тесней прижался к стене. Что-то упёрлось мне в бок. Я нащупал пистолет. Болело плечо. Я вытащил пистолет и выстрелил вверх. Голова Риттера исчезла. Вероятно, я промахнулся, потому что на меня снова посыпались куски льда. Теперь я стоял, прижавшись к стене, и они пролетали мимо. Я ждал, когда над ямой опять появится голова Риттера. Но он, очевидно, решил больше не рисковать. Сверху упало ещё несколько глыб, потом всё затихло.

Я был на дне глубокой расщелины. Вверх подымались отвесные стены высотой примерно с двухэтажный дом. Кверху колодец немного расширялся. Стены были гладкие, из твёрдого слежавшегося льда.

Я вырубил ножом в стене несколько ступенек, пока доставала вытянутая рука. Упираясь ногами в ступеньки, а спиной в противоположную сторону расщелины, я поднялся метра на полтора. Там вырубил ещё две ступеньки и поднялся выше. Дальше расщелина расширялась. Я попробовал дотянуться до противоположной стены и, не удержавшись, рухнул вниз.