Николай Тимофеев - Трагедия казачества. Война и судьбы-2 Страница 17

В ресторан или кафе заходили и мы, когда в кармане появлялись лиры. Садились вместе с итальянцами. Нам также подавали графин с вином и стаканы. Когда не было лир, заходили просто купить сайку — это такая маленькая булочка. Бывало, что немногие наши знакомые итальянцы приглашали нас к столу и угощали. Нас, молодых, они уважали и любили.

Обслуживали посетителей девочки нашего возраста — Дина, Эльза и Концетти. Хлеба у них не было, а были в ограниченном количестве сайки, и нам они две-три продавали. При встрече они нас приветствовали: «Манды, Пери, комыва?» (здравствуй, Петр, как дела?), — так мягко и приятно. И сейчас из всей прожитой жизни вспоминаю эти замечательные дни. Мы, 16-17-летние мальчишки, впервые попробовали настоящего виноградного вина и почувствовали начало любви. Ни музыкой, ни танцами нашему поколению увлекаться не пришлось.

Последним в Италию прибыл Белокалитвенский полк под командованием Синегорского хуторского атамана Журавлева, бывшего вахмистра, а теперь уже полковника. Так как он не имел специального военного образования, то ему за отличную организацию и формирование полка сначала присвоили звание хорунжего и по его просьбе оставили под его командованием полусотню казаков-синегорцев и близких к ним хуторов. С ними Журавлев вел боевые операции па опасных участках горных дорог, где активно действовали партизаны, и всегда выходил победителем. Всем остальным хуторским и станичным атаманам были присвоены чины подхорунжих. А все офицеры были определены в резервную офицерскую сотню.

Партизаны не успокаивались. От Торченто вверх по небольшой горной речке на расстоянии 5–6 км находилась электростанция Ведронза. Ее охраняло отделение из 8-10 казаков. Каждое утро проходила смена караула. Как всегда, на подводе с полной амуницией и тремя верховыми казаками ездили на смену. Дорога отличная, но с правой стороны проходила вплотную к скалистым горам. Однажды, минут через 10–12, как отъехал разъезд, послышались выстрелы. Через 2–3 минуты мчится наметом заседланная лошадь. По тревоге выступил взвод 3-ей сотни. Двигались цепью по дороге и сбоку — выше по скалистым горам. Никого не обнаружили. Пустые горы, скалистые выступы, заросли и еле заметные тропы. При обстреле караульные казаки соскочили с лошадей и залегли между каменных валунов, а подвода удачно прижалась к скале. Все обошлось благополучно.

Такое происшествие повторялось дважды. Тогда командование организовало секрет. Возглавил его 40-летний дядя Федя Иванов, который внимательно изучил местность, все тропы и свежие следы. И только на третий день засады на зорьке встретили они огнем чересчур беспокойных партизан…

Однако мы хорошо понимали, что дело идет к концу и воевать нам с местными патриотами ни к чему. Надо было дождаться конца войны. О плохом тогда старались не думать, к тому же были надежды на крушение большевицкого режима. Оглядывались на Власова и его РОА — был слух, что генерал связался с советским командованием. Даже песни пели —

И тогда в родной станице

Без ярма большевиков

Полетит свободной птицей

Счастье вольных казаков…

В Италию прибыли и наши казаки-эмигранты со всех европейских стран. Их по-прежнему не покидала мечта о России, о вольном Донском крае. Все строили планы своего более-менее сносного послевоенного будущего, не подозревая, что участь их уже решена.

Казаки думали о воспитании своей смены. По полкам и станицам, разбросанным по Фриулии, начали собирать молодых казачат. Пришло распоряжение и в наш полк. Командиры сотен вызывали молодых ребят и спрашивали: «Какое образование?» И с вещичками — в штаб полка. Оттуда уже по месту назначения. С образованием 9-10 классов, после собеседования — в юнкерское училище, а с 7-ю классами и не прошедших экзаменационной комиссии — в учебную команду, где готовили младших командиров.

Юнкерское училище было в городе Вилла-Сантина, учебная команда — отдельно в полупустом поселке. Здесь мы занимались в прекрасной двухэтажной школе, на втором этаже которой жили. Мы все удивлялись, где в Италии город, где село — даже если стоят два-три дома в горах, обязательно двухэтажные, кирпичные; таких хибар, как у нас, здесь не было…

Начальником нашей команды был есаул Письменсков из станицы Каменской, замом у него подъесаул Коваленко. Они же были и преподавателями (Письменсков до войны преподавал в школе в Каменской или Старой Станице). Из общеобразовательных предметов — русский язык, математика, история, военное дело; два раза в неделю священник читал Закон Божий. Молодой хорунжий занимался с нами строевой подготовкой и вел математику. В этом районе было спокойно, партизаны не появлялись. Часто приезжал полковник А.И. Медынский, возглавлявший и ее, и юнкерское училище.

Однажды на ровной местности, где мы занимались строевой, приземлился парашют с грузом: мешки с галетами, ящики с консервами и другими продуктами. Наверное, предназначался он партизанам — «патриотам Альп», как мы их называли — но попал к нам на кухню…

Но спокойная жизнь и учеба скоро закончились. Нашу команду где-то в середине апреля перебросили в населенные пункты Форни-Десотте и Форни-Дисопре — нести караульную службу. На небольшом расстоянии от нас в горах стояли дома, жители которых держали коров, овец, делали отличный сыр. Некоторые дома, куда мы ходили, были без крыш — следы бомбежек. Отношение к нам их жителей было нормальным.

Я ходил к одному итальянцу — кажется, звали его Артур, до войны он занимался ремонтом автотранспорта. Он жил над дорогой с матерью и младшей сестрой. Под предлогом посещения его мастерской я ходил, чтобы увидеться с 17-летней красавицей Диной.

18-летняя дочь есаула Письменскова встречалась с итальянским парнем, хорошо игравшим на гитаре. И так получилось, что преподававший у нас молодой хорунжий — видимо, приревновав девушку к этому итальянцу — донес в полицию, что начальник нашей учебной команды через свою дочь связан с партизанами. Ночью полицейские забрали есаула, сам хорунжий пропал безследно. Лишь после обеда все прояснилось и полковник Медынский привез нашего начальника. Всем было обидно и стыдно за случившееся.

Вообще, бывало, к нам подсылали провокаторов. В Торченто хорунжий 2-го полка Черечукин с женой (потом выяснилось, парашютисткой) увели с собой к партизанам 26 человек, из которых потом лишь четверым удалось вырваться обратно с автоматами. Говорили, что и наш исчезнувший хорунжий был из подосланных…

Между тем становилось все тревожней. На дорогах все чаще стали появляться партизаны. Пришлось выставить от нашего отделения караул в единственном находившемся в двух километрах от поселка доме. В ночь с 6-го или 7-го мая на нас напала группа партизан. Двое наших патрульных отстреливались, укрывшись за придворными постройками. Только когда один из казаков бросил из окна второго этажа гранату, все успокоилось. В этой стычке был ранен в ногу Саня Быкадоров.

С наступлением темноты мы ждали нового нападения, но в этот раз тишину нарушил лишь звон церковных колоколов. Звонили во всех населенных пунктах, и громкое эхо разносилось по ущельям и долинам гор. В поселке все жители радостно кричали нам: «Гойрафинита, гойрафинита!» Война кончилась. Но мы не могли разделять их искренней радости. Мы были вдали от родного края, все еще находившегося под властью большевиков, и нас ждала неизвестность.

И сейчас вспоминаю я этот звон в Альпах — порой кажется, что он еще не стих…

В Австрию

Как-то итальянец Артур позвал Петра Павлова. Одной рукой показал на мастерскую, вторую положил на плечо юноше. Петр понял — предлагает остаться. С минуту длилось раздумье. Навсегда остаться без казаков, никогда не увидеть родных?..

— Ненте! — то есть нет.

На нет и суда нет. Обнялись на прощанье… Мог ли представить Петр, что его ожидает? О скором решении всю жизнь потом жалел…

Из Форни-Дисотте двинулись организованно: авангард, арьергард. Вместе со всеми влились в Толмеццо. Город бурлил, кричало радио. На балконах, окнах и дверях итальянские флаги. На тротуарах полно людей. Смотрели на казачье движение с улыбкой, сожалением, просто с любопытством.

Нескончаемая колонна продолжала путь к горному перевалу. Никто организованно на казаков не нападал, говорили об одиночных мелких стычках. Надо отдать должное «патриотам Альп»: кончилась война — и все! Ни выстрела.

Кое-кто остался во Фриули. Врач 2-го Донского полка сожительствовал с итальянкой, еще четыре казака.

Перевал переходили кто как мог. Курсанты разыскивали своих хуторян и присоединялись к ним. Петр и еще трое друзей шли отдельно. Погода хмарная, постоянно дождь, сыро и холодно. По утрам местами гололед. Лошади еле тянули брички. Особенно тяжело было семейным с детьми и багажом. Возницы, управляя лошадьми, шли рядом, иногда подталкивали брички. На некоторых подъемах помогали и все пешие.