Войцех Ягельский - Башни из камня Страница 17

Осман, хозяин маленького кафе на проспекте Автурханова, где мы просиживали, убивая время, каждый вечер слушал транзисторное радио, чтобы узнать, какие у России планы. Осман считал, что до войны вообще дело не дойдет, а если и дойдет, то закончится она поражением России. Никому в голову не приходило, что чеченские воины могут позволить россиянам безнаказанно захватывать их страну шаг за шагом. Атака на Грозный, утверждал Осман, означает неизбежность уличных боев, в которых вооруженные автоматами и гранатометами партизаны будут недосягаемы для российских танков, зато сами станут смертельно грозным противником. Впрочем, говорил Осман, новый российский премьер не так глуп, как говорят, потому что вчера вечером снова сказал, что его войска будут избегать столкновений с чеченцами.

Столь же нетерпеливым и уверенным в себе был Апти Баталов, глава президентской администрации, в кабинете которого я не раз сиживал, ожидая аудиенции Аслана Масхадова. «Пусть уже, наконец, нападут, пусть уже все выяснится. Подождем в городе и устроим им тут кровавую баню», — повторял он, источая специфический чиновничий оптимизм.

Из окон президентской администрации даже в пасмурную погоду видны были горы, которые отделяли город от удаленной примерно на двадцать километров реки Терек. Россияне уже стояли над Тереком, а теперь их танки карабкались на окружающие город холмы. С их верхушек они могли уже спокойно обстреливать город.

Кабинет Баталова был огромный. Заставленный тяжелой, мрачной мебелью, он тонул в пыли и запахе старости. Понурую атмосферу канцелярии усугублял вечный полумрак, в котором, вероятно, любил пребывать Баталов. Темные шторы гнали из кабинета светлые, теплые лучи осеннего солнца.

Баталов, лысоватый, довольно плотный мужчина средних лет, без конца крутился возле телефакса. Он уже несколько дней не мог связаться с Москвой, с Кремлем. Телефон Волошина, главы Администрации Президента России молчал, или трубку поднимала одна из секретарш, объясняя, что шефа нет, что она не знает, когда он будет, что она все ему передаст. Без ответа оставались отправленные по факсу заявления и предложения урегулировать конфликт, сочиняемые Асланом Масхадовым, который в своем стремлении избежать войны с Россией отмежевывался от дагестанской авантюры Шамиля Басаева и пытался добиться встречи или хотя бы телефонного разговора с Президентом Российской Федерации.

Болезненно чувствительный во всем, что касалось чести и достоинства, он боялся ехать в далекую Москву без приглашения, без уверенности, что будет там встречен и принят с надлежащим уважением. Многие уговаривали его сделать это, умоляли, чтобы он перестал думать о себе, чтобы спасал страну от войны. Масхадов, однако, продолжал ждать приглашения из Москвы, не хотел допускать даже намека на то, что он испугался и готов бить России верноподданнические поклоны. Его соотечественники, как он считал, никогда бы ему этого не простили.

Российское молчание все больше беспокоило Апти Баталова. Оно напоминало ему историю пятилетней давности, когда российские войска тоже шли маршем на Грозный, а чеченский президент, Джохар Дудаев, не мог допроситься аудиенции Ельцина. Тогда тоже невозможно было дозвониться до Кремля, что-то определить, что-то выяснить. Войну предотвратить не удалось.

Накануне в российских теленовостях показали очередное выступление Премьер-министра Путина, который явно перехватывал у Ельцина кремлевский жезл. Старый Президент все чаще хвалил его за смелость и решительность, ему нравилось, что молодой Премьер-министр для достижения цели не остановится ни перед чем. Теперь Путин обвинял чеченцев и Масхадова в укрывании террористов, которые взрывали бомбы на территории России. Требовал их выдачи и добавлял: «может, тогда мы выведем войска из Чечни и вызовем Масхадова в Москву».

— Но ведь я вчера именно по этому поводу слал факсы в Москву, — от злости Баталов побагровел. — Мы заявили, что готовы впустить в Чечню зарубежных наблюдателей, из ООН, из Европы, из Америки, да хоть из Африки, чтобы они приехали и убедились, что у нас нет никаких террористов. По-моему, это честная постановка вопроса. Почему он об этом не сказал ни слова?

Баталов жаловался, что он покой потерял от мрачных мыслей. Известное дело, в балагане, царящем в Кремле, какая-нибудь секретарша могла затерять присланные из Грозного отчаянные послания Масхадова, могли они затесаться где-то среди других бумаг. Понятно также, что кремлевским чиновником, поглощенным вопросом преемника Ельцина, было не до кавказских проблем. А что если, — а такие мнения тоже 59 имели место, — война в Чечне является не результатом междуцарствия или чьего-то недосмотра, а результатом интриги, тщательно запланированной и реализуемой с холодной, железной последовательностью, интриги, ставкой в которой был Кремль? Если, упаси Боже, это так, тогда ничто, ничто на свете не спасет чеченцев от нового катаклизма.

Избавлением от нервных причитаний Баталова, темноты и пыли его канцелярии стал пронзительный, заставивший всех вскочить, звонок красного телефона на столе. На этот номер мог звонить только сам президент Масхадов из кабинета, находящегося тут же, за стеной. Баталов вытянулся за столом по стойке смирно, одернул помятую тужурку полевого мундира и дал рукой знак.

— Президент приглашает, — торжественно объявил он, провожая меня до огромных, обитых искусственной кожей дверей.

Он был прирожденным солдатом, совершенным, образцовым во всех отношениях. Даже россияне, когда-то друзья, приятели и товарищи по оружию, ставшие потом его заклятыми врагами, признавали, что таких офицеров, как чеченец Аслан Масхадов было в российской армии не больше полудюжины. Добрые старые времена, самые, может быть, счастливые дни его жизни. Прошло всего десять лет. Как одна минута, и в то же время — целая эпоха.

Солдатом он стал по воле отца и старейшины гордого племени алироев, много лет назад заселявшего ущелья кавказских гор. В завоеванной россиянами Чечне алирои были самыми непокорными. Чтобы держать их всегда в поле зрения, Кремль приказал переселить все племя с Кавказа на равнины на берегах Терека. Они расстались со своими аулами, но не расстались с сильнейшей от всего остального преданностью оружию, войне и рыцарскому кодексу чести.

Солдатская профессия всегда пользовалась уважением у всех кавказских народов. Солдат уважали, ими восторгались, к ним прислушивались, избирали на самые высокие посты. Генералам здесь не было необходимости совершать вооруженные перевороты для захвата власти. Люди сами им ее отдавали, особенно в трудные времена. Народ считал, что военные, в их глазах — почти аристократия, не только лучше всех обеспечат им безопасную жизнь, но у них хватит разума и силы духа, чтобы править справедливо, избегать искушений, которые неминуемо несет с собой власть. Поэтому чеченцы выбрали себе в президенты сначала летчика, генерала Джохара Дудаева, а после него полковника артиллерии Масхадова, ингуши — генерала Аушева, карачаевцы — генерала Семенова. О генерале-космонавте Толбоеве тоже намекали, что он мог бы стать президентом Дагестана, если бы тамошним горцам приказали или разрешили выбирать себе президента. Лезгины и балкарцы, мечтая о собственных государствах, видели во главе их генералов Мугутдина Кахриманова и Суфьяна Беппаева.

Для покоренных россиянами народов Кавказа служба в имперской армии и бюрократическом аппарате была, чаще всего, единственным способом продвижения, карьеры, прорыва в большой мир. Но для вечных бунтарей чеченцев и этот путь был обычно недоступен. Кремль не доверял им и неохотно впускал на вершины пирамиды власти. Поэтому, будучи прирожденными солдатами, немногие дослужились в российской армии до генеральских лампасов. По иронии судьбы, генералом все-таки стал Дудаев, и именно он позднее возглавил чеченское восстание.

Масхадову же, этому идеальному солдату, которому воинская служба заполняла всю жизнь, не оставляя места не только на политику, но и вообще ни на что другое, солдату преданному, дисциплинированному, готовому выполнить любой приказ, генеральские погоны — его самая заветная мечта — не светили. В генералы его произвел только Дудаев, предводитель чеченского восстания. Но это все-таки было не совсем то.

По мнению его старого приятеля, полковника Василия Завадского, если кто-то в российской армии и заслуживал этого звания, так это Масхадов. Но он был чересчур безупречен, его идеальность колола глаза начальства и коллег. Не от мира сего человек, не из наших дней. Он скорее напоминал книжных героев, офицеров армий Александра и Бонапарта, а может и рыцарей Камелота. Он даже ругаться себе не позволял.

Уже во время учебы в военных академиях в Тбилиси и Ленинграде его называли странным, фанатиком. Аслан не участвовал в вечеринках, не развлекался. Не ходил ни на рыбалки, ни в театры, ни в компании. Вообще ничем не интересовался, ничем не занимался, кроме учебы и военной службы. Без конца только учился и учился. Читал только книги о великих полководцах, знаменитых битвах, или тактике действий артиллерии, теории ведения артиллерийского боя.