Артем Анфиногенов - Мгновение – вечность Страница 18

Стоп – означал строгий сигнал. Куда с суконным рылом в калашный ряд?..

Авиационный жезл повелевал сержанту убираться в степь, в тот ее конец, где под разводами аляповатого камуфляжа можно было разглядеть выходцев из перкалево-деревянной эры летающей техники – аэропланы «У-2», «Р-5», «Р-зет»… Собранные с бору по сосенке, они также были брошены под Сталинград.

Сквозь клекот мотора летчик еще раз выразился в адрес регулировщика.

Махала не остался в долгу, состроил ему «козу» флажками: «Мотай, мотай, куда ведено!» Ах, так?! Гранищев в отместку танцору развернул самолет с чувством. Крутанул его так, что моторная струя и пыль за хвостом с силой ударили в угодника. Тот попятился, засеменил ножками, прикрывая колени, как если бы придерживал подол вздувшейся юбки, — не мужская округлость ягодиц и груди вылепились под новеньким комбинезоном…

К майору сержант-одиночка шел тяжело, объясняться с майором ему, как всегда, было трудно.

Ферма, сверху безлюдная, обнаруживала признаки жилья.

Землянки, отрытые в степи, приоткрывали свои темные входы. Натужно выли бензозаправщики, торопясь напитать горючкой приземлившиеся в Заволжье «ЯКи».

Девицы в гимнастерках, неизвестно откуда взявшиеся, собрались в кружок, настороженно примолкший.

Что среди аэродромного люда запестрели женщины-военнослужащие, Павел приметил еще на площадках Задонья и под Калачом; специалисток, правда, были единицы, ни знакомства, ни разговоров с ними он не заводил. В Конной, когда прошел слух о летчицах, Павел просвета не видел, не разгибался, и только одно совпадение, разумеется случайное, засело у него в голове: в день и час появления новенькой в Конной он вышел на место капитана Авдыша… что удивительного, если подумать? Такие события, то есть попытки принять на себя группу, в жизни летчика очень важны. Теперь, совершенно к тому неготовый и еще меньше к тому расположенный, он попал в фокус внимания доброго полувзвода солдаточек. Незримые, чувствительные, однако, токи, шедшие к нему со стороны кружка, побуждали летчика либо продефилировать мимо, ни на что не отвлекаясь, либо, напротив, открыто и душевно поприветствовать девиц; печать сумрачной заботы, даже отрешенности еще резче выступила на его лице. Не полной, правда, не стопроцентной отрешенности, потому что отметил Павел новенькие, защитного цвета пилотки, выделил одну среди них, синюю, не говоря о такой детали обмундировки, как брюки-галифе: не на всех они сидели ладно, подчеркивая пестроту сообщества рослых и маленьких, полных и худеньких девиц… Синяя пилотка принадлежала как раз сигнальщице.

Он определил это твердо. И словно бы кто-то ему шепнул: «Она». Летчица, памятно пришедшая в Конную, та, с кем его ныне ночью собирались познакомить, и регулировщица, погнавшая его от капонира флажками, — она, синяя пилотка… После этого Павел и себя увидел со стороны: свои кирзовые бахилы, свой лупившийся нос – и испытал потребность отряхнуться, прихорашиваясь…

На губастом лице майора Егошина, когда летчик к нему приблизился, блуждала улыбка.

— Какие крали нас встречают, — говорил майор, ничуть, казалось, не смущенный тем, что горстка юниц и они, гордые соколы, защитники родного неба, повстречались на левом берегу. Скорее он был даже рад такому соседству. Летчики, стоявшие с ним рядом, помалкивали. — Королевы, сущие королевы…

— Одна к одной, — негромко, внятно поддакнул «дед». — Передислодрапировались…

Егошин зыркнул на него, как умел, но тут усач – комендант аэродрома, представившись, доложил майору, что телефонная связь с дивизией получена.

— Распоряжения на мое имя? — спросил Егошин.

— Пока молчат…

— Дивизия молчит? Раздаев? — уточнил Егошин.

— Раздаев.

— Обеспечение?

— Горючка доставлена, боезапас на подходе.

— Что значит «на подходе»?

— Отгрузили, везут…

— Сжатый воздух?

— Компрессора нет…

— И компрессора нет!

Зычный окрик со стороны КП вспугнул девиц, глазевших на летчиков, они заспешили, подталкивая друг дружку.

— Как козочки, — словно бы завершил свои наблюдения по женской части Егошин и обратился к подошедшему с докладом сержанту: – Что, именинник… третий не поднялся? — Сведения с «пятачка» ему уже поступили.

— Ходили парой… Боевое задание выполнено. Все ждали судьбы второго экипажа. Гранищев молчал, уставившись в карту.

— Били с ходу? — спросил «дед».

— С прямой. — Павел словно бы ждал его подсказки. — Как взлетели, так никуда не сворачивали… Высоту не набирали, прикрылись солнцем… Вот. — Дрожавшим пальцем он указал на карте точку, где дым, вскурившийся над кабиной Грозова, отбросил тень, она накрыла танки и исчезла, разнесенная взрывом рухнувшего штурмовика. — Прямое попадание…

Hoc, по-детски сморщенный, прянувшее в небо пламя, перелет через Волгу – вот что придавило Павла на подходе к МТФ.

— Сержант Гранищев!.. Знакомая интонация.

— Дозаправиться, — чеканил Егошин, не зная к нему снисхождения.

— Истребителей заправляют…

— Правильно: «ЯКи» прикрывают ферму. Заправитесь во вторую очередь – и три полета по кругу. После всего школяром «пилять по кругу»…

— Есть, товарищ командир! — ответил Гранищев.

— Варежку в небе не разевать!

(«Мессера», с их шакальим нюхом на дармовщинку, могут наведаться из-за Волги, их разящие удары опасны не только одиночкам…)

— Есть!..

Сержант, склонив голову, затрусил к своей машине, Егошин деловито, как по необходимости, срочной и обязательной, направился в поле, к посадочному знаку.

Примеряясь к ветру, к черной мельнице, возвышавшейся в степи, как маяк, Павел звякал нагрудным карабином, не попадавшим в замок, соединявший парашютные лямки. Дым, вскурившийся над мотором, пламя, взрыв, перешибивший змеистое тело колонны… Карабин проскальзывал, не зацеплялся. И снова попалась ему на глаза сигналыцица. Бахарева, вспомнил он, летчица истребительного полка Елена Бахарева. Мягким шагом, как бы в раздумье, шла она на летное поле, где поджидал его майор. «Ну, встреча, ну, майор, — думал Павел. — Устроил товарищ командир знакомство… Постарался…» Он понял наконец, что тычет в замок тыльной стороной карабина. Защелкнул грудную перемычку, устало опустился на пилотское сиденье…

На «пятачке» начальник разведки, как представитель оперативной службы, предупредил майора Егошина: «Указания получишь на месте, на МТФ. Главное – панике не поддаваться, упадочных настроений не допускать… Панику – каленым железом, Михаил Николаевич!» — «Понял».

«Понял», — сказал майор Егошин, а себе признался, что момента, как следует быть, не схватил. «Настроения… каленым железом» — эти напутствия понял.

Указаний, обещанных дивизией и вносящих ясность, нет, задача полку не ставится, поддерживать настроение на левом берегу, Егошин чувствует, труднее. Дешевые шуточки не проходят. Не до шуточек… Ему надо было побыть одному. Мысль о волжском боевом рубеже, об уходе за Волгу два месяца назад показалась бы Михаилу Николаевичу кощунственной. «Не видать им красавицы Волги и не пить им из Волги воды», — пела, грозно сдвигая брови, занимая собою экран, чародейка Любовь Орлова, и командир полка Михаил Егошин, летчики полка молча, с гордостью, с сознанием собственной силы вторили ей… Два месяца!.. Два дня назад перебазирование полка за Волгу обсуждению не подлежало, разговоры на эту тему были исключены…

А сегодня нет за спиной могучей реки. Нет опоры. Есть бескрайняя степь, десяток саманных строений, ветряк с крестом неподвижных крыл…

Местечко возле брезентового, выложенного буквой «Т» полотнища – излюбленный Егошиным пост, где в славные, далекие теперь времена он часами простаивал, руководя тренировочными полетами, выводя свой молодежный, полнокровного состава полк – один из ста намеченных к формированию, только что созданный, — на передовое место в округе, и когда сам Егошин, вернувшийся из Испании, слыл как методист одним из лучших в бригаде… Случались и в жизни передовика «крутящие моменты», не без того… Голубым огнем горел Егошин, когда его летчик в молодецком подпитии угнал «эмку» и, куролеся по ночному городу с подружкой, влетел в кювет. Егошин за него вступился; парень из портовых рабочих, стропаль шестого разряда, хорошо летает, кадр, полезный для авиации. А хозяин «эмки» — прокурор округа, бригвоенюрист! И чем больше Егошин старался перед командиром бригады, через которого просил за парня, тем сильнее вредил себе в глазах начальства, того же командира бригады. Несноровист был, негибок. Идеализм, мешающий корректировать первое решение, — серьезный минус. Поднял бучу, а тут у самого поломка – пустяк, дужку крыла подломил всего лишь, но в принципе поломка, и вот уже самого Егошина требуют на парткомиссию, где все, естественно, берется вкупе: гнилой либерализм, преступная халатность, утрата боевитости… такой букет. Лихачу не помог, сам сел в яму.