Сергей Михеенков - В бой идут одни штрафники Страница 18

На опушке его обыскали. Обшарили все карманы, похлопали по полам летной куртки. Сняли планшет и сложили туда все, что он всегда брал с собой в полет: нож-стропорез, несколько плиток шоколада, пачку фотографий, часы. Он ожидал, что все вещи русские тут же рассуют по карманам. Но офицер все складывал в планшет. Серебряный медальон с фотографией мамы они вообще не тронули. Офицер открыл его, посмотрел, спросил:

— Wer ist das? Ist die Braut? [6]

Летчик вздрогнул от неожиданности. Русский неплохо говорил по-немецки.

— Nain, Herr Offizier, das ist maine Mutter [7].

Русский офицер внимательно посмотрел на фотографию, вставленную в медальон, потом на него, молча кивнул и сунул медальон ему за пазуху. Одежду тоже не тронули, хотя сами одеты были плохо. Только «вальтер» по-прежнему торчал у офицера за ремнем. Что ж, это его трофей по праву.

— Товарищ лейтенант, а вы ловко шпрехаете по-ихнему, — сказал Сороковетов. — Что он сказал?

— Что это фотография его матери.

— Матери? — удивился минометчик. — У этого фашиста еще и мать есть?

— А ты что, Сороковетов, думал, что его Гитлер родил? — хлопнул по плечу наводчик Емельянов.

Все засмеялись. Настроение было хорошее. Летчика они, во-первых, захватили живым, во-вторых, никого при этом не потеряли, хотя немец яростно отстреливался и одна из пуль пробила Сороковетову голенище сапога, в-третьих, они отбили его у артиллеристов.

— Не могу представить, что у этих сукиных сынов есть матери. — Сороковетов шел впереди. Он то и дело останавливался и поглядывал на понуро идущего следом за ним летчика. — И они их тоже любят. И в письмах пишут: дорогая мамочка… Или что-то в этом роде.

— Нечто подобное они думают о нас, — сказал Воронцов.

— Это точно. Кто в плену был, такое рассказывают…

— Я в оккупации был, знаю. — Обычно неразговорчивый Астахов выплюнул изо рта травинку, поправил ремень винтовки. — Поедят и тут же в сад выходят, под яблонями присаживаются… А один все время пристраивался прямо возле крыльца. Мы жили в бане, под горкой. Вся семья там ютилась целый год. А бабка Груня ходила печку топить. Только ей они в дом ходить разрешали. Она их не боялась. Бабке девяносто три года. Ходила всегда с палочкой. И вот раз увидела этого ганса, который опять возле крыльца пристроился. Подошла да и толкнула тросточкой. Немец равновесия не удержал и сел на свою кучку…

Никто не засмеялся. Молча смотрели на стриженый затылок летчика, на его ухоженные руки, которые не знали ни саперной лопаты, ни ружейного масла.

— Товарищ лейтенант, вы хотите все это сдать? — Сороковетов кивнул на планшет.

Воронцов достал шоколад. Две плитки протянул Сороковетову:

— Раздели на всех.

Начатую плитку протянул пилоту. Тот посмотрел с недоверием, но потом взял свой шоколад и сунул в карман. Воронцов подумал: не голодный. И вспомнил дорогу на Рославль, колонну военнопленных, пыль, пропахшую мочой… Той дорогой прошли уже тысячи. Однажды к их колонне присоединили новую группу. Человек сто, может, даже побольше. Но вначале их выстроили на обочине, и трое немцев с жандармскими бляхами на груди прошли вдоль шеренги, выдергивая из нее командиров, евреев и всех, кто им не нравился. Прежде чем поставить обреченных к воронке, жандармы их тщательно обыскали. Группа была захвачена накануне вечером во время неудачной атаки.

Привезли их на грузовиках, на которых немцы возили к передовой боеприпасы и продовольствие. И поэтому в карманах обреченных немцы находили, кроме всего прочего, и сухари. Немцы выворачивали карманы, забирали сухари и тут же их грызли. А через пять минут прикладами согнали к яме и всех прикончили выстрелами из пистолетов в затылок. Немцы стреляли из трофейных пистолетов, наших ТТ. Видимо, это доставляло им удовольствие. Они торопливо перезаряжали новыми обоймами и продолжали стрельбу. Это были не жандармы и не СС. Ни рун, ни блях Воронцов не видел. Простые солдаты — вермахт.

Никогда никому лейтенант об этом не рассказывал. Ни Зинаиде, ни Нелюбину. Зачем? Кондратий Герасимович и сам многое пережил. Зинаида… Она привела его на хутор с дороги. Вымолила у конвоиров. Время прошло, состав роты поменялся несколько раз. Те, с кем Воронцов и Нелюбин пришли в ОШР, с кем прорывались через линию фронта, уже давно выбыли. Кто по списку безвозвратных потерь, кто в госпиталь, кто переведен в обычную стрелковую роту. И никто теперь, кроме ротного, замполита Каца, оперуполномоченного контрразведки «Смерш» лейтенанта госбезопасности Гридякина и лейтенанта Нелюбина не знал, что год назад Воронцов, тогда еще курсант Подольского пехотно-пулеметного училища, скрывался от жандармов и полицейских патрулей в лесах по ту сторону фронта. Никто ему о прошлом не напоминал. Лишь старший лейтенант Кац иногда пристально смотрел на Воронцова, будто решая, задать ему давно заготовленный вопрос или подождать еще немного.

С замполитом отношения у взводного так и не сложились. Хотя и явной неприязни не было. Воронцов занимался взводом. Кац ему дорогу не заступал. Воронцов назначил агитатором командира отделения бронебойщиков сержанта Марченко, который читал бойцам передовицы, проводил политинформации и доводил до личного состава взвода все, что рекомендовал замполит роты. Марченко к поручению относился с рвением. И Кац появлялся во взводе редко. Взводный чувствовал, что общение с штрафниками его взвода не доставляло удовольствия и замполиту.

Сороковетов ломал шоколад и совал коричневые кусочки в протянутые руки бойцов.

— Товарищ лейтенант, — сказал он, — вот ваша доля.

Воронцов оглянулся. Кусочек шоколада, который протягивал ему минометчик, был значительно больше тех, которыми он наделил остальных бойцов.

— Спасибо. Можешь взять себе, — сказал он.

Когда вышли к траншее, Сороковетов снова заволновался и сказал:

— Товарищ лейтенант, спрячьте пистолет. Ротный увидит, заберет. Это ваш трофей.

— Когда-то у меня уже был немецкий, «парабеллум». Я его потерял. — Воронцов вытащил «вальтер» и, разжав пальцы, некоторое время смотрел на него. — Этот тоже ничего. Полегче.

— Спрячьте. Мы скажем, что у него не было оружия.

Воронцов засмеялся и снова сунул пистолет за ремень.

Солодовников выслушал доклад. Осмотрел содержимое планшета. Повертел в руках карту с нанесенным маршрутом полетов. Задал летчику несколько вопросов. Ротный чувствовал себя победителем. Радовало, что у него оказался такой хороший переводчик. Должно быть, не хуже, чем в штабе полка. Пленный оказался лейтенантом Люфтваффе, имел Железные кресты I и II класса.

Позвонили из штаба полка. Там уже знали о ценном трофее, сразу потребовали пленного летчика к себе.

— Веди ганса к бате, — сказал ротный. — Кобуру с него сними. Там запасная обойма к твоему трофею. — И указал на «вальтер» за поясом. На него он, конечно же, давно обратил внимание. Но забрать его у взводного, который рисковал жизнью…

К полудню рота окопалась, плотно приткнулась флангами к стрелковым батальонам. Солодовников, видимо, не надеясь на стойкость соседей, приказал усилить фланги пулеметами и отделениями бронебоек. Штрафники оседлывали дорогу. Справа два взвода и слева два взвода. Командиры поторапливали бойцов:

— Быстрей, быстрей, ребята. Слышите, гремит? Уже близко.

Но день прошел спокойно. Обе кухни, и своя, штатная, и трофейная, расположились в километре позади траншеи, в глубоком овраге. Кашевары во главе со старшиной прибывали два раза в день, привязывали на опушке к березам лошадей, стучали разводными черпаками по откинутым крышкам котлов, и тотчас возле них образовывалась очередь. Все уже знали установленный старшиной порядок: из штатного котла кашу получали первый и второй взводы; из трофейного немецкого — третий и четвертый; пулеметные расчеты и бронебойщики харчевались из котла того взвода, который они на тот момент поддерживали.

Утренняя кормежка прошла тихо-спокойно. А вот когда началась вечерняя раздача, случился небольшой казус. Второй взвод имел четыре ручных пулемета: два положенных по штату «дегтяря» и два трофейных чешской конструкции. Пока хватало патронов, они их таскали с собой. Нелюбинцы оседлывали дорогу. Два отделения окопались слева проселка, два справа. И поэтому их усилили станковым пулеметом «максим», который разместил основную и запасные позиции позади траншеи. Одна из запасных была отрыта по фронту соседнего, третьего взвода. Она, как оказалось во время вечерней раздачи лапши, густо заправленной американской тушенкой, относилась уже к фронту другого котла…

Первым номером «максима», прикрывавшего правый фланг взвода Нелюбина, был в недавнем прошлом сержант трофейной команды Поперечный. В штрафную роту он прибыл месяц назад. Осужден, как и все трофейщики, за мародерство. Как он попал в ту команду, неясно. Но пулеметчиком он оказался хорошим. Материальную часть знал не хуже опытного оружейника. «Максим» всегда ухожен, вычищен, смазан. Работал как часы. Ленты в коробках сложены аккуратными волнами. Пулемет вне боя укрыт на дне окопа трофейной плащ-палаткой. Со всеми неисправностями оружия, будь то простая мосинская винтовка, автомат ППШ или какая-нибудь трофейная диковинка вроде чешских пулеметов магазинного типа, которые заряжались сверху, шли к Поперечному. Специально для этого он завел инструментальный ящик — плоскую алюминиевую патронную коробку от немецкого МГ — и носил его повсюду с собой. То пристраивал где-нибудь на повозке в ротном обозе, то поручал кому-нибудь, кто повыносливей, из своего расчета. За магарыч, за пару нового белья или портянок, Поперечный мог изготовить красивый и удобный мундштук или наборную рукоятку для ножа. Взятую работу выполнял быстро. Однажды на спор, за ночь, из автомобильной рессоры для сержанта из третьего взвода выточил нож с эбонитовой рукояткой. Не спал, даже не курил, чтобы успеть до утренней поверки. Успел. Благодаря своей мастеровитости Поперечный всегда имел в кармане горбушку хлеба, а во фляжке, спрятанной в вещмешке, плескался глоток самогона или трофейного шнапса. Отчасти по той же причине за ним во взводе закрепилось прозвище Свои Не Курю. Поперечный всегда всем был нужен, и каждый боец развязывал ему кисет и бросал на согнутый лоточком клочок газетной бумаги пару щедрых щепотей мохорки. И вот кухня подъехала, кашевары откинули крышки котлов. Расчет Поперечного ближе всех оказался к дороге и потому сразу занял очередь к котлу первого и второго взводов. Быстро очистив свои котелки, пулеметчики тут же растворились в очереди к другому котлу, трофейному.