Фриц Вёсс - Вечно жить захотели, собаки? Страница 18

Временно ими руководил майор из штаба корпуса, пока в конце августа его не сменил капитан Шерер.

Капитан Шерер был ранен, и после выздоровления, как теперь Виссе, через резерв командного состава группы армий «Б» был переведен в германскую группу связи.

«Дверные петли в бункере скрипят так, что начинается зубная боль; маслом надо смазать!» — думает Виссе, но ничего не говорит.

Наклонясь под низкой притолокой, опустив голову, с мрачным лицом входит пехотный капитан.

Он замечает обер-лейтенанта, резко вскидывает голову, и тут же его настроение меняется. Глаза его вспыхивают, и он радостно протягивает Виссе руку.

— Мне на смену? — он облегченно вздыхает. Виссе представляется, и тот отвечает:

— Капитан Шерер. Сердечно Вас приветствую. К сожалению, у Вас почти нет шансов на то, чтобы спокойно и уютно перезимовать на Волге!

Резким движением головы он приказывает Безе и обоим связистам покинуть помещение. Так же молча, но неохотно, связисты вылезают из-за стола и выходят. Безе вышагивает позади, он взбешен, что должен был выйти, чувствует себя униженным.

За время их короткого совместного пребывания у капитана трижды менялось настроение. «Нервы у него никуда! Ему надо в отпуск, домой, на отдых», — думает Виссе и внимательнее приглядывается к капитану.

Внешне он воплощает активного офицера старой прусской школы. Высок, строен; хороший овал лица, вообще приметное лицо, которое время от времени, несмотря на попытки совладать с собой, вдруг конвульсивно подрагивает.

Хотя он на фронте, на нем мундир, по которому видно, что сшит он у первоклассного портного. Необычно выглядит и сильно надвинутая на лоб фуражка с подбородочным ремнем, которую он не снимает… Черт возьми: он и на фронте ни на секунду не перестает быть кавалером и светским человеком. Шика хватит, чтобы и войну пройти в лайковых перчатках. Это комплекс Потсдама, императорского гарнизона — здесь, в России, это должно стоить нервов.

Капитан напомнил Виссе однополчанина, старшего адъютанта батальона, который одновременно с ним проходил освидетельствование в качестве лейтенанта. Они вместе входили во Францию. Всегда в первом ряду, осколки и снаряды проносятся совсем близко, а он, неизменно прямой, презрительно усмехался, когда кто-то искал укрытия; пилотка заломлена набок на правое ухо, всегда следит за выправкой, белоснежный воротничок и сшитая на заказ форма. Он демонстрировал вы «правку прусского офицера, который презирает врага и презрительно смотрит в глаза смерти. Он был достаточно умен, чтобы испытывать страх, и обладал достаточной выдержкой, чтобы его подавить.

Он был невыносимо высокомерен, самоироничен и остроумен, шутник, к которому нельзя было не привязаться. Даже в гневе придумывал что-нибудь яркое, неповторимое. Какой-нибудь диалог, брызжущий остроумием, от которого просто со смеху умереть можно было. Перед солдатами драл глотку не хуже, чем три фельдфебеля сразу. Издеваться умел, доводил издевательства до своеобразного совершенства, но знал меру, знал точку кипения, добивался требуемого эффекта, но никогда не переходил допустимую грань.

Он баловал и дрессировал своих людей. И в том и в другом чувствовалась его горячая любовь к ним. Он был им верен и мог ради них дать разнести себя в клочья. Требовал от них многого, давал все — и жил ради них. Был блестящим молодым человеком. Каждое слово, обращенное к товарищу, даже необдуманное или брошенное в состоянии опьянения, имело значение честного слова. Он всегда выполнял и самую невероятную придуманную им затею и самое нелепое обещание.

Он понимал свое дело. Для него это было искусство войны. Он умел моментально оценить обстановку принять правильные контрмеры, щадил своих людей, посылал их в укрытие. Только для себя считал позорным проявлять слабость перед противником. Готовый ко всему, он ждал, что встретит силу, намного превосходящую собственную, — и был готов умереть не сгибаясь.

При этом он был добр и мягкосердечен. Умерла его мать. Он не позволил себе ни слезинки, ни дрожания губ, спрятал телеграмму и продолжал службу — но каждый волосок на его голове, каждый клочок кожи рыдал.

В России он продолжал свою рыцарскую игру — и скоро пал с простреленной головой. Даже умирая, он улыбался презрительно и чувствовал себя позорно обойденным: жертвой нарушенных правил игры.

В России эти правила недействительны. Кончилась легенда! Война стала подлой, жестокой и коварной, как борьба за существование цивильных торгашеских душ, бескомпромиссной и необузданной, как бунт народных масс, которых настраивают и подталкивают бессовестные мошенники.

Враг неисчерпаем, набухающая из земли серо-коричневая масса, тупо умирающая, безмерно терпеливая, а в гневе — как стихийное бедствие. За каждого погибшего поднимаются трое и больше, чтобы убивать и погибать.

Противник ожесточен и хитер, он умело прячется в каждой складке земли и за каждым кустом. В России условия борьбы немецкому солдату безжалостно диктует природа, климат, сам противник…

На этом и терпят крушение прусские офицеры. В Сталинграде умирали последние рыцари Потсдама, лишали себя жизни, чтобы не сдаться врагу и не опуститься до необходимости понимать этот новый, вызывающий презрение мир и приспосабливаться к нему.

Генералы, которые нередко получали генеральский чин лишь потому, что давно предали те взгляды, которые проповедовали, были хитрее: они понимали всю невозвратимую одноразовость своего земного существования.

Лучше жить убого, чем умереть заранее и быть мертвым навсегда — вот таков был теперь их лозунг.

Капитан Шерер, прежде чем между ними установился контакт, пытается быть сдержанным.

20-я румынская дивизия, как и 1-я, 2-я и 3-я пехотные дивизии, входит в 6-й румынский армейский корпус. 118-я германская группа связи с 20-й румынской дивизией подчиняется германскому штабу связи с 6-м армейским корпусом. Этот корпус вместе с 7-м румынским армейским корпусом входит в 4-ю румынскую армию.

Он сдувает песок с лежащей на столе карты и показывает расположение дивизии:

— Мы находимся примерно в восьмистах метрах западнее Наримана.

Здесь, на железнодорожной линии, в Абганерово, находится наш армейский корпус и штаб связи с 6-м румынским армейским корпусом.

Вот здесь другой, от восьми до десяти километров восточнее нашей позиции, напротив русского плацдарма Бекетовка, проходит наш фронт. С севера к нам присоединяется 297-я немецкая пехотная дивизия, с юга — первая румынская пехотная дивизия. Все было довольно мрачно, но не безнадежно в прошлом году во время зимнего прорыва на Восточном фронте! Теперь же, если чудо озарения не осенит, высочайшие головы, то для нашего фронта здесь дело выглядит безнадежно! Вы мне позволите это констатировать?

Капитан испытующе смотрит на Виссе и деловито продолжает:

— С октября идет непрекращающееся сосредоточение войск противника, юго-восточнее и северо-восточнее Сталинграда, на противоположном берегу Волги русские собирают такое войско, которое во много раз превосходит наше.

Здесь нам нечего им противопоставить, кроме этих нескольких плохо вооруженных румынских дивизий. Каждый солдат знает, что в самое ближайшее время, возможно уже через несколько дней, следует ждать огромного русского контрнаступления невообразимых масштабов.

В этой ситуации я вам не завидую, хотя само по себе место в штабе связи весьма приятное. Я еще сегодня представлю вас генералу Татарану и введу в сферу ваших обязанностей!

Завтра мы поедем в наш штаб связи и в румынский штаб корпуса в Абганерово, где я попрощаюсь по случаю убытия, а вы доложите о себе по случаю прибытия. Если все пойдет гладко, я уже завтра вечером удираю в мой старый полк!

— Надеюсь, в более приятные места?

— К северу от Воронежа, должен там командовать батальоном! А теперь коротко по поводу ваших обязанностей. Тут кое-чего можно добиться. Если вы себя правильно поставите, то вы второй дивизионный командир, с той разницей, что должны всему штабу противопоставить свою личность! В вашем распоряжении только радио, группа связистов и зондерфюрер в роли переводчика. Осаживайте этого парня время от времени, а то он сядет на шею. Поскольку вы как бы предприятие, где всем управляет и все делает один человек, вы должны справляться со всеми обязанностями, которые обычно выполняют оперативный отдел, отдел тыла, отдел связи разведки, отдел начальствующего состава и так далее. Ваша задача интересная и ответственная!

Мои отношения с румынскими офицерами были вполне сердечными. С ними прекрасно иметь дело. Они ценят и выносят нас, немцев, пока мы уверены в себе, но не надменны. Позвольте дать вам совет: не судите этих румын по немецким меркам. Попытайтесь их понять! Если у них что-то не так, как привыкли вы, то это вовсе не значит, что у них хуже. Конечно, возникают трудности в военных взглядах. Румыны, раньше находившиеся под полным влиянием французов, построили свою армию по французскому образцу. Их инструкторами были французы, и многие румынские офицеры — выпускники французских военных академий. Они демонстрируют многолетнюю тщательную подготовку. Отличные теоретики. А то, что они как воины против русских не достигают наших успехов, имеет свои причины.