Иван Драченко - Ради жизни на земле Страница 18

Усталость буквально косила людей. Евгений Алехнович однажды признался, что уснул в кабине, но проклятый эрликон, к счастью, разбудил.

И все-таки неимоверные нагрузки не отупляли, не делали из нас механических роботов. Урывали время и почитать газеты, и обменяться мнениями, и помечтать о будущем. С нетерпением ждали свою армейскую газету «Крылья победы», страницы которой всегда пахли порохом.

…Зарулив на стоянку, я подошел к механикам эскадрильи. Те в один голос: «А с вас, товарищ младший лейтенант, причитается». Разобрался, что к чему. Протянули газету. Смотрю на заголовок: «Два разведчика» Прошу прочитать вслух, а то в глазах рябит от взрывов. Присели. В статье рассказывалось:

«Мы приехали на аэродром, когда Иван Драченко отправлялся в разведку. Уверенной походкой шел он к самолету. Во всех его движениях ощущалось то неподдельное спокойствие, которое люди обычно проявляют, когда делают привычное и хорошо знакомое дело. И мы поняли, почему этот еще совсем молодой годами летчик, преследуемый однажды двенадцатью «фокке-вульфами», сумел все же разведать порученный ему участок и почему в других полетах он вышел победителем из поединков с «мессершмиттами» и «рамой».

Драченко забрался на плоскость «ильюшина», деловито заглянул в кабину, привычным движением приладил парашют, надел шлем и скрылся за горбатым колпаком кабины.

— Пошел в район, где «мессеры» ползают, — заметил стоявший рядом офицер. — Сегодня уже третий раз туда идет.

В голосе офицера, товарища Драченко по работе, прозвучала та же уверенность, которая слышалась в словах командира части, когда он приказал выслать разведчика на ответственное задание. Младший лейтенант вернулся через час. Коротко доложил об обнаруженной им колонне автомашин, о расположении артпозиций, о погоде и воздушной обстановке. Он не уходил из землянки до тех пор, пока командир не снарядил группу штурмовиков по следам разведчика…»[1]

Дальше говорилось, как мы соревнуемся с Борисом Мельниковым, летчиком из соседнего полка, одним из лучших разведчиков соединения, каковы наши обоюдные успехи.

Приятное сообщение я отпраздновал… очередной разведкой в тыл противника.

И снова мы несем непоправимую потерю: когда возвращались с боевого задания, на наших глазах погиб младший лейтенант Юрий Маркушин. Самолет вошел в отвесное пикирование и глухо ударился об землю, закрутив себя петлями ржавого дыма.

— Даже не верится. Вернуться домой и… Ну, в бою — понятно! А тут… — Анвар Фаткулин, выдавливая фразы, скорбно опустил глаза.

Вот отзвенела и твоя гитара, Юрий, лопнула еще одна жизнь-струна, печально резанула по сердцам всех. Больно, ох как больно терять хлопцев-орлов. Но горечь утрат не сутулила наши плечи, а еще сильнее звала к справедливому возмездию.

…Лопасти винтов рассекают серебристую вуаль утреннего тумана. Под крыльями плывет необозримый степной малахит, вмятины глубоких балок, на краях которых, словно уснувшие, стоят неказистые хатенки. Наши уже вышли к Висле, прочно удерживают плацдарм на ее левом берегу в районе Сандомира.

Шестеркой ИЛов идем на район Кобеляны, где сосредоточились танки гитлеровцев, готовые для контрудара. Сверху нас прикрывают четыре ЯКа из эскадрильи Героя Советского Союза старшего лейтенанта Н. Буряка. 25 минут лету, и перед нами серо-голубым лезвием выгнулась Висла, а дальше сплошное месиво дыма. Обстановка резко изменилась: ведущему группы Николаю Киртоку приказано перенацелить удар. Флагман решил сделать круг у линии фронта и определить местонахождение танковой колонны.

Плавно вошли в левый круг. Справа от Николая иду я. На борту моего «ильюшина» нарисован сокол, держащий в клюве бомбу, сверху и снизу которого надписи:

«За Родину!» и «Смерть немецким оккупантам!»

К группе пристраивается седьмой штурмовик — кок винта красный. Николай запрашивает незнакомца: «Горбатый» с красным носом, ты чей?» Молчит. Ну что ж молчит — нас будет больше. Высота 1300 метров. Линию фронта пересекаем с потерей высоты. Вот уже и зенитки зашевелились, черно-желтые жгуты трасс вьются, клокочут у самого виска. По команде: «Горбатые!» Работать будем в боевом порядке «круг». Приготовиться к перестроению!» — с разворотом в 90 градусов с высоты 800 метров вводим свои «летающие танки» в планирование. Освобождаемся от бомб. Три танка уже отвоевались: над ними пляшут жаркие фитили. Как смерч носился над полем «красноносый» штурмовик. Он, словно макеты на полигоне, один за другим поджигал с короткой дистанции ползущие коробки, которые огрызались желтизной термитных снарядов. Очередной заход — и «красноносый» врезался в скопление танков и бронетранспортеров, похоронив в огромном, шумном огне несколько из них. Позже мы узнали фамилию героически погибшего летчика: им оказался командир штурмовой авиации подполковник А. С. Фетисов.

Август месяц был для меня особенно памятен и тем, что боевые товарищи-коммунисты оказали мне доверие — приняли в члены партии. Как коммунист, я понимал: оправдать высокое звание можно только в новых жестоких схватках с ненавистным врагом и любой ценой дойти до земли, откуда выползла воина.

Осенью 1944 года войска Советской Армии на широком фронте достигли предгорий Карпат и подошли к границе Чехословакии. После короткой подготовки начали Восточно-Карпатскую операцию. Наступление осуществлялось в исключительно тяжелых условиях.

Хмурые, извилистые ущелья с вечным рокотом неистовых рек, крутые обрывы скал, сумрачные дубовые и буковые дебри, буйные ветры, срывающиеся с главного хребта, — вот что такое Карпаты!

По скатам высот тянулись ряды траншей, окопов. На противоположной стороне скатов — позиции гитлеровцев. Враг вгрызся в землю, построил множество дзотов, опоясал высоты сплошными линиями траншей, заложил тысячи мин в балках и ущельях, протянул проволочные заграждения.

Кровопролитные сражения шли за Дуклинский перевал. Резко пересеченная местность, бездорожье, лесные массивы и горы мешали передвижению танковых войск, затрудняли ведение артиллерийского огня. В «пещере дракона», как называли фашисты карпатское ущелье, сосредоточились танки гитлеровцев. Не подступишься ни с земли, ни с воздуха. Только артиллерия царапает могучие скалы. Уже несколько раз вылетали бомбардировщики с целью выколупать «ежа» — и все безрезультатно. А наземное командование требовало поддержки штурмовиков с воздуха.

В составе шестерки ИЛ-2 я пошел на задание с ведущим группы Николаем Пушкиным. Темень — зеленые тела штурмовиков плыли среди клочьев шерсти мглистых облаков и, словно орлы, сорвавшиеся с пиковой тверди, стремились к желанной жертве.

Но как к ней дойти? Облака, горы, огонь… В глаза глядят три смерти. В то время всем было известно, что танк «тигр» оснащен 101-миллиметровой пушкой и стрелял на прямой наводке 2 километра. Тогда как наши 37-миллиметровые на самолете стреляли прямой наводкой 800 метров. Идти «тигру» в лоб означало погибнуть. Надо было перехитрить фашистов. Договорились при пикировании на цель создать скольжение, и тогда снаряд, обходя кабину, улетал в пространство. При переходе линии фронта ушел на свой аэродром флагман, гонимый вражеской зениткой. Моторы ревут все гуще, тягучее, сильнее. Пятерку «ильюшиных» теперь веду я. Все звуки в горах, кажется, сникли, пропали, бушует только бешеная сила двигателей. Заходим в ущелье. Небо покрылось всполохами зенитных разрывов, серыми головкам дымных одуванчиков. Но танки мы уже заметили.

— Приготовиться к атаке! — скомандовал я группе. — Вперед!

Нажимаю на кнопку бомбосбрасывателя — и черные чушки стремглав посыпались на танки, заполнив грохотом ущелье. Чтобы не врезаться в скалы, надо было бросать машины почти вертикально вниз и вверх. Тридцать минут непрерывной штурмовки, и в ущелье заполыхали черные костры. Над поверженным металлическим зверьем взвивались десятки огненных штопоров.

…На аэродроме вышли из машин шатаясь. Я подошел с докладом к майору Круглову, а тот лишь махнул рукой. Не надо, мол, докладывать. Молча обнял меня. Потом пришло поздравление от генерала П. С. Рыбалко: от души благодарим за чистую работу, а командование представило к награде — к ордену Славы I степени, которая нашла меня лишь в конце 1958 года.

Дорого нам обошлась Дукля. Многие летчики оказались на госпитальных койках, погиб любимец полка замполит майор Константинов. Зенитный снаряд попал прямо в бомбоотсек «ильюшина». Не успев покинуть самолет, Константинов врезался в гору. Я особенно переживал гибель этого человека, Человека с большой буквы, мужественного коммуниста, исключительно душевного и обаятельного, отличного пилота, который первый дал мне рекомендацию в партию.

За два дня до окончания Восточно-Карпатской операции, то есть 26 октября 1944 года, меня прямо на КП полка генерал В. Г. Рязанов поздравил с высокой правительственной наградой — присвоением звания Героя Советского Союза — и прикрепил к гимнастерке орден Ленина и Золотую Звезду. Я на всю жизнь запомнил товарищеский ужин в мою честь, на котором собрались боевые побратимы, чье крыло я ощущал всегда рядом — на Курской дуге и под Харьковом, над Днепром и в небе Корсунь-Шевченковского, в боях на Сандомирском плацдарме и здесь, над мглистыми вершинами Карпат, запомнил трогательные слова заместителя командира по политчасти полковника Е. И. Лапина, большого любителя поэзии. Свою речь он закончил так: «Иван Григорьевич Драченко правильно решил: «Что лучше с бурей силы мерять, последний миг борьбе отдать, чем выбраться на тихий берег и раны горестно считать!» Волнующие, неповторимые минуты тогда пережил я и предложил выпить за тех, кого уже с нами не было. Украдкой смахнул слезу, не стыдился ее: со слезой, говорят, из человека выходит горе.