Александр Чаковский - Блокада. Том 2 Страница 19

И летчики, и моряки Ладоги, и железнодорожники делали все от них зависящее, чтобы доставить в Ленинград драгоценные грузы. И тем не менее запасы продовольствия в городе таяли с каждым днем.

Только вера в то, что страна не оставит Ленинград на произвол судьбы, что Ставка и лично Сталин наверняка озабочены судьбой города Ленина и не дадут его многочисленному населению погибнуть голодной смертью, помогала руководителям обороны Ленинграда, как и всем ленинградцам, в те дни жить и работать.

— Как и когда я оказался здесь? — вслух повторил Павлов вопрос Воронова. — Получил задание ГКО и вылетел сюда. Месяц назад. А вы только сегодня?

— Да, — ответил Воронов, — я только сегодня.

— С чем прибыли, Николай Николаевич?

— С поручением координировать действия по прорыву блокады.

В первое мгновение Павлов, казалось, был не в силах промолвить ни слова. Потом, точно все еще не до конца веря услышанному, спросил:

— Значит, есть директива Ставки?

— С ней и прибыл, — мягко ответил Воронов. И тут же лицо его приняло обычное, сухо-официальное выражение. — Создаем специальную группу войск, Дмитрий Васильевич, в районе Невской Дубровки, — продолжал он. — К вам зашел познакомиться с продовольственным положением в городе и на фронте. В общих чертах, разумеется.

Павлов сразу же помрачнел.

— Положение тяжелое, Николай Николаевич.

— А конкретнее?

— Можно и конкретнее. Вот посмотрите.

С этими словами Павлов встал и подошел к карте, висевшей на стене кабинета. Воронов последовал за ним.

— Вот это железная дорога, по которой к нам идут грузы с продовольствием, — Вологда — Череповец — Тихвин и оттуда — до Волхова. — Павлов с нажимом провел ногтем вдоль тянущейся с востока на северо-запад черной пунктирной линии. — Здесь, в Волхове, продовольствие перегружается из вагонов на баржи и по реке доставляется вот сюда, в Новую Ладогу. — Он ткнул указательным пальцем в точку, расположенную там, где Ладожское озеро образовывало так называемую Шлиссельбургскую губу. — Здесь снова перегрузка — на озерные баржи. По озеру грузы доставляются вот сюда, к Осиновцу. Но и это еще не все. Осиновец с Ленинградом связан железной дорогой, значит, надо снова перекантовать грузы — с барж в вагоны. Четыре перегрузки! Но дело не только в них. Если баржи не будут потоплены немецкими самолетами и пересекут Ладогу, это еще не значит, что продовольствие благополучно попадет в Ленинград. Дорога от Осиновца до города находится под обстрелом немецкой артиллерии. Вот отсюда, из Шлиссельбурга, палят. Дорога под постоянной угрозой: с юга — Шлиссельбург, с севера нависают финны. Коридор километров в шестьдесят шириной, не больше. Щель, отдушина! Захлопнет ее противник — задохнемся. Но пока что дышим…

Каким образом продовольствие направляется в блокированный Ленинград, Воронов знал только в общих чертах. Теперь он представил себе этот путь во всей его жестокой реальности.

— Очевидно, потери в пути большие? — спросил он.

— Огромные! — воскликнул Павлов. — К тому же сейчас на Ладоге наступает время штормов… Водники Северо-Западного речного пароходства и моряки Ладожской военной флотилии делают все, что в их силах. Но десятки барж с грузами и сотни моряков уже лежат на дне Ладожского озера. Обком вынужден был принять решение в третий раз сократить нормы. Когда вы вошли в этот кабинет, я сидел и думал о том, что, если блокада не будет прорвана…

Он махнул рукой и отошел к столу, не в силах произнести страшных слов: «…в Ленинграде начнется голод».

Но Воронов понял, что хотел сказать нарком, в ушах снова зазвучали недавние слова Сталина.

— Мы должны ее прорвать, должны во что бы то ни стало! — громко сказал Воронов. — Сейчас все надо подчинить этой главной задаче: прорвать блокаду! Прошу вас, Дмитрий Васильевич, — уже в обычной своей, суховато-сдержанной манере продолжал он, — вместе с начальником тыла фронта в ближайшие же часы продумать вопрос о бесперебойном снабжении продовольствием тех воинских соединений, которые мы завтра же начнем перебрасывать в район Невской Дубровки. О плане переброски сможете узнать в оперативном отделе штаба. К утру будьте готовы доложить командующему и мне свои соображения.

— Что ж, — сказал Павлов, — это — самое радостное задание, которое я получал с тех вор, как прибыл в Ленинград. Я сейчас же свяжусь с Лагуновым.

— Имейте в виду: время не ждет! До начала операции осталось шесть дней. Двадцатого октября начинаем!..

— Значит, двадцатого! — взволнованно повторил Павлов. — Теперь с этим днем будут связаны все наши надежды…

Но осуществиться этим надеждам в те дни было еще не суждено.

5

То, что со второй недели сентября стали называть «блокадным кольцом» Ленинграда, не было кольцом в собственном смысле этого слова. Это были три огромные дуги, упиравшиеся своими концами в водные пространства. Одна из этих дуг тянулась от северного берега Финского залива до восточного побережья Ладожского озера, другая — от юго-западного берега Финского залива на северо-восток, до Петергофа, и, наконец, третья, самая длинная дуга начиналась на южной окраине Ленинграда, в районе больницы Фореля, спускалась ниже, захватывая Пушкин, Ям-Ижору и Колпино, затем поднималась на северо-восток, упираясь в юго-западный берег Ладожского озера в районе Шлиссельбурга, и продолжалась на противоположном, юго-восточном берегу озера, отрезая Ленинград от остальной части страны.

Более трех с половиной тысяч квадратных километров блокировали немцы, и эта земля стала как бы советским островом, окруженным врагами. У фон Лееба теперь не хватало сил, чтобы захватить этот остров, но их было вполне достаточно для того, чтобы держать Ленинград в железных тисках блокады.

Когда Ставка и Генеральный штаб планировали операцию с целью разорвать эти тиски, они исходили из правильного учета соотношения сил. Жуков, уверенно заявивший Сталину, что лишившийся части своих войск фон Лееб не сможет сейчас штурмовать Ленинград, был прав. И Сталин, убежденный, что, начав наступление на Московском направлении, Гитлер не в состоянии одновременно посылать подкрепления на север, тоже был прав.

Предпринять новый штурм Ленинграда фон Лееб действительно не мог. И Гитлер понял это уже в конце сентября. Но, обуянный идеей как можно скорее задушить город голодом, он замыслил совсем другое…

В конце сентября Гитлер объявил, что уезжает в «Бергхоф», чтобы собраться с мыслями, и вернется в «Вольфшанце» лишь к началу операции «Тайфун», то есть к тридцатому числу.

Время от времени его охватывала жажда перемены мест. Помимо «Вольфшанце», у Гитлера было еще несколько отлично оборудованных командных пунктов с мрачно-романтическими названиями: «Фельзеннест» — «гнездо в скалах», «Вольфшлюхт» — «волчье ущелье», «Беренхелле» — «медвежье логово», «Адлерхорст» — «гнездо орла».

Особенно любил Гитлер «Бергхоф» — роскошную виллу, расположенную близ Берхтесгадена, в отрогах Австрийских Альп.

Незаурядный актер, Гитлер внушал своему окружению мысль, что там, в горах, на него снисходит «озарение», которое помогает ему принять единственно правильное решение.

Одни верили в это. Другие видели в отъездах Гитлера более земную причину — в «Бергхофе» жила Ева Браун, доступ которой в «Вольфшанце» был запрещен раз и навсегда, чтобы не разрушать образ фюрера-аскета, во имя великой идеи отказавшегося от личной жизни. Третьи считали, что, уезжая в Берхтесгаден, он просто хочет отдохнуть, поскольку неудачи на Восточном фронте до крайности расшатали его нервы.

О Гитлере в Германии было распространено много легенд: «Гитлер-полководец — новый Фридрих Великий», «Гитлер — аскет и пуританин», «Гитлер — архитектурный гений», «Гитлер — полубог», обладающий особой силой провидения.

Все эти легенды с помощью аппарата Геббельса поддерживались в народе, непрестанно подновлялись, обрастали новыми деталями.

Легенда о Гитлере-провидце связывалась раньше с «Вахенфельдом» — одинокой, по-спартански обставленной хижиной, куда он время от времени удалялся, чтобы отдохнуть от текущих дел, прислушаться к «внутреннему голосу».

Такая хижина, точнее, небольшая вилла и в самом деле некогда существовала в альпийском селении Оберзальцберг.

После того как Гитлер пришел к власти, эта хижина стала постепенно превращаться в дворец. Сначала к вилле был пристроен просторный двухэтажный дом с длинным боковым флигелем. Затем из Оберзальцберга выселили местных жителей, в их домах появились новые хозяева — чины СС, гестапо и особо преданные Гитлеру члены национал-социалистской партии — участники мюнхенского путча.

Неподалеку от резиденции Гитлера были воздвигнуты новые постройки — виллы Геринга и Бормана. А в бывших гостиницах обосновались руководитель имперской печати доктор Дитрих, его заместители Лоренц и Зондерман, личный фотограф Гитлера Гофман, Ева Браун и ее сестра Гретль, а затем и адъютант Гитлера Фегелейн, впоследствии муж Гретль.