Фернандо Мариас - Где кончается небо Страница 19

Я сделал два шага вперед и встал подальше от оператора, чтобы видеть только небо и самолет. Небо и самолет, что еще нужно для волчка? Кое-что еще нужно, подумал я. Воля человека.

Дечен прибавил скорости; самолет стал набирать высоту. Выше, выше, еще выше. Теперь это была лишь черная точка на сером фоне, слишком маленькая, чтобы оператор смог толком запечатлеть ее. И вдруг из хвоста самолетика вырвался густой шлейф белого дыма. Я встревожился. Может, с мотором что-то не то, и самолет вот-вот загорится? Но оператор продолжал снимать как ни в чем не бывало, а самолетик продолжал свой полет. Видно, Дечен выпустил дым специально для того, чтобы самолет легче было разглядеть с земли.

И тут пошли обещанные фигуры высшего пилотажа. Только это был не волчок: самолет выводил на небе буквы. «К», за ней кружок «О»… К-о-н-с-т-а-н-ц-а. Слово повисло в небе, как диковинное облако — облако, у которого есть имя. И вот тут-то, прямо из конечной «а», Дечен ушел в волчок. Мне показалось, что теперь гул мотора слышится гораздо отчетливее, чем вначале. Может, ветер переменился и дул теперь в нашу сторону, а может, Дечен теперь выжимал из мотора все, что мог. Самолетик стрелой взмыл вверх и начал чертить белый круг.

— У-у-у-у-у-у-ух! — по-ковбойски взвизгнул у меня за спиной Хакобо. Прямо техасец на родео.

Дечен взмыл вверх по вертикали; самолет на какое-то мгновение очутился брюхом кверху, а потом, завершая круг, резко ушел вниз, носом к земле, чтобы вновь принять горизонтальное положение. Эти акробатические трюки длились почти минуту. К концу волчка я почувствовал, что задыхаюсь: оказывается, я вдохнул, да так и стоял не дыша.

— У-у-у-у-у-у-у… — продолжал завывать оператор. — Вот это да! А теперь крупный план — и тихонько отходим… Класс! Голливуд отдыхает…

Я взглянул на контрольный монитор у его ног. В кадре был виден след от волчка, белый круг — вышло что-то вроде виньетки после имени Констанцы, которое еще висело в воздухе, не таяло, будто ветер нарочно утих, чтобы продлить его недолгую жизнь.

— А теперь идем на посадочку…

Камера Хакобо двигалась вслед за Деченом, который, вероятно, шел на снижение. Я увидел на мониторе, как самолетик пикирует на землю, все увеличивая и увеличивая скорость.

Догадывался ли я, что сейчас случится?

Внезапно на мониторе вспыхнул оранжевый шар; вдали что-то громыхнуло. Я оторвался от монитора и перевел взгляд на небо. Самолета не было.

Лишь оранжевый шарик догорал вдалеке. Он оказался куда меньше, чем на экране, — просто огненная точка на горизонте. Вот он поменял форму, вытянулся в небе алым языком. А потом не осталось ничего, кроме черного дыма.

Мы с Хакобо потрясенно переглянулись. Оператор наспех побросал все в фургон, я ему помогал. Минуту спустя он уже гнал к месту аварии, туда, где поднимался черный столб дыма. Белые буквы в небе, составлявшие женское имя, потихоньку расплывались, таяли, пока не исчезли совсем.

Наконец мы добрались до места аварии и теперь стояли, беспомощно глядя на разбросанные по земле догорающие обломки самолета. Я смотрел на них, то и дело отводя глаза. Может, Дечена сразу разнесло взрывом, а может, один из этих бесформенных тлеющих черных кусков — это он, то, что от него осталось? Одно я знал точно: Дечен погиб. И как ни странно — ведь речь шла о человеке, которого я знал всего лишь несколько часов, — с его уходом мне стало одиноко и пусто. И страшно.

Дымный столб заметили не только мы: к горящему самолету подъехали две машины с сиренами, одна из них пожарная. Они быстро потушили тлеющие обломки, но для Дечена все было кончено раньше.

Я воспринимал происходящее как-то обрывочно. Звенели мобильники; кто-то втолковывал Хакобо, что он должен предоставить следствию копию видеозаписи; пожарный, опершись на то, что было когда-то кабиной самолета, грустно качал головой. Мобильники не унимались. И тут, посреди этого хаоса, до меня окончательно дошло, что Дечен разбился намеренно. Один из надрывавшихся мобильников оказался моим — вибрировал у меня в кармане. Я прижал телефон к уху.

— Да, Энрике, — выдавил я из себя. Сейчас у меня не было сил делать вид, что все в порядке.

— Алло? — зазвенел в трубке веселый женский голос. Голос молодой девушки.

Я быстро взглянул на мобильник. Это был не мой телефон — Дечена. На экране высветилось, мигая, имя звонившего — Констанца.

— Алло? — повторила девушка. — Хоакин?

— Хоакин не может подойти, — сказал я и тут же поспешно добавил, чтоб ее успокоить: — Он оставил мне телефон на случай, если кто-нибудь позвонит. Может, что-нибудь ему?… — я осекся. Что уж я теперь ему передам.

— Да нет, не беспокойся.

Такой радостный голос у этой Констанцы. Из-за этого голоса происходящее вокруг ощущалось еще беспросветней. Сейчас она повесит трубку — и все.

Внезапно мне стало страшно. Повесит трубку — и исчезнет, и больше никогда не появится.

— Он тут мне кое-что для тебя оставил, — я уцепился за последнее средство.

— Так мы же с ним завтра увидимся…

Я сделал вид, что не услышал.

— Книгу. И еще пакет с подарком. И видеозапись.

Насчет книги я, правда, приврал — он мне ничего такого не поручал.

Теперь я был уверен, что он распорядился заснять собственную смерть именно для того, чтобы девушка увидела запись на следующий день, седьмого ноября.

— Вот здорово, обожаю сюрпризы! Да, завтра очень важный день для нас обоих. И когда же ты мне все это передашь?

— Может, сегодня вечером?

— Идет. А где? И в котором часу?

— Давай в кафе на вокзале Аточа, — предложил я. — Я там рядом работаю. В семь часов подойдет?

— Хорошо, в семь так в семь. А как я тебя узнаю?

— У меня в руках будет книга. Такая большая, в зеленой обложке. И еще видеокассета.

— Ладно, тогда пока.

Она отключилась.

Может, я ввязался во что-то нехорошее? Но я чувствовал, что это не так. Я должен был рассказать Констанце, что стал свидетелем последних часов жизни ее друга Хоакина. Так, стоп… друга? Почем мне знать, что их не связывали какие-то другие, куда более тесные и запутанные отношения? Обычная дружба, особенно в свете последних событий, слишком уж простое объяснение.

— А авиетка-то была краденая, — произнес кто-то у меня за спиной.

— Краденая? — переспросил другой голос.

Я обернулся. Разговаривали двое — пожарный и кто-то из сотрудников аэродрома: несмотря на холодную погоду, он был в одной рубашке, без пиджака, и узел галстука был приспущен. Явно выскочил из конторы в чем был и бросился прямиком к месту аварии. Рядом с ними крутился и наш оператор. Я подошел поближе.

— Точно тебе говорю, краденая, — ответил здешний сотрудник. — Ну, по крайней мере, формально. Разрешения на полет не было — получается, в воздух он поднялся на свой страх и риск. Наверно, это кто-то из своих был, из тех, кто мог крутиться на аэродроме, не вызывая подозрений.

Мы с Хакобо переглянулись. По-видимому, только мы здесь знали, кто сидел за штурвалом.

— А вы ведь все это засняли, верно? — он повернулся к оператору.

— Да нет… — с напускным равнодушием протянул Хакобо. — Просто увидели, что тут случилось, ну и подъехали, думали, может помощь нужна… Но снимать ничего не снимали. Мы тут вообще-то на крестины собирались. Да, кстати, нам пора… — он выразительно посмотрел на меня и постучал указательным пальцем по стеклу своих наручных часов.

Я понял намек.

— Да, пошли.

Никто больше ни о чем нас не спрашивал. Собственно, и спрашивать было некому, начальства никакого здесь не было.

Минуту спустя мы уже сидели в машине, которая неслась обратно в Мадрид.

— Ну и дела… Выходит, он специально все это затеял, со съемкой, мужик этот, хотел память по себе оставить, — Хакобо улыбался, не отрывая глаз от шоссе. — Ты прикинь, сколько мне теперь телевизионщики за эту пленку отвалят… Нет, я, конечно, к покойнику со всем уважением, но ты и меня пойми. Ему-то разве не все равно уже?

— Наверняка все равно, — вполне искренне ответил я. — Послушай, он ведь тебе заплатил за работу?

— А как же. За все вперед уплачено.

— Тогда дашь мне одну копию, для наследников? По-моему, это будет правильно. Я просто с внучкой его знаком, — добавил я.

Внучка и дедушка — это правдоподобно… Больше похоже на правду, чем друзья.

— Слышь, а с телевидением как? Ну я насчет продажи пленки…

— Да не вопрос. Сколько ни заплатят, все твое. Мне ведь только копия нужна. И вот еще что: пусть попридержат пока эту запись, не показывают до послезавтра, хорошо? Пусть девушка сначала ее сама посмотрит. Не дело это, чтобы она узнала обо всем по телевизору.

— Наверное, ты прав… Ладно, поехали ко мне в студию, я тебе отдам запись. Чем раньше, тем лучше, — теперь он с воодушевлением разыгрывал передо мной рубаху-парня; видно, боялся, что я, чего доброго, передумаю и тоже захочу урвать кусок.