Алексей Соловьев - Не мир, но меч! Русский лазутчик в Золотой Орде Страница 19

— Загар у него погуще, так мы на первых порах грязью лицо подмажем, в глаза не бросится. Говор не схож? Дак ты у нас по замыслу ошеломленный шибко будешь, заикаться попервам зачнешь. Вдарь ему кистенем сейчас хорошенько — тоже мычать станет! Одежда впору. Что подороже, изымем, тебя ж разбойнички подкараулили. Коня оставим, он не дался лихим людям, а на твой зов потом прибежал. Как дальше быть — уже обговорили. Мы рядом будем, племяш, но… вряд ли уж чем помочь сможем. Вырезать всю сотню не заможем даже при нужде, да и правов таких нам бояре не давали. Так что все от тебя зависит теперь, Андрей! Поверят татары — будешь жить! Нет — судьба такая, другой нам, Федоровым, знать, не начертано. Готовься, скоро тебя оглаушенным делать буду! Потерпи, хоть больше собачьей крови на тебе будет, но и рана тож должна быть видная. Веры больше будет.

Иван помолчал, припоминая, что еще важного надо напомнить начинавшему смертельно опасную игру племяннику.

— Главное — память у тебя отшибло, помни! Чуть что не так — вали на это дело. Такое быват, у меня в сотне гридень один после сшибки под Торжком несколько ден никого признать не мог! Слушай больше, что вокруг бают, кого как величают. Потом сам будешь повторять.

Кадан слушал незнакомую речь долго. Наконец не выдержал:

— Кто вы?

Андрей улыбнулся:

— Я — брат твой кровный, это дядя наш, Иван. А ты ведь по крови русич, не татарин. Веришь, нет?

Кадан вспомнил вдруг рассказ матери о похищенном близнеце. Недавнюю замятню в сарайской тюрьме, из которой якобы он сам велел выпустить заключенных.

— Ты из тюрьмы в прошлом году двоих русичей выкрал?

— Одного. Второй тоже татарин был. Русичи завсегда своих в беде не бросают!

— Что теперь со мною будет? Зарежете?

Тут дядя перебил племянника:

— Хотел бы зарезать — не вымаливал твою жизнь у великих бояр. Передам им, они на кресте поклялись, что невережен останешься. Вот только жить теперь ты будешь, паря, не по своей воле! Дак лучше вдалеке поклоны класть, чем в земле сырой лежать, верно?

Ну, об этом у нас еще будет время побаять. Полежи пока, мне Андрюшку провожать пора.

Иван высунул голову наружу и приказал:

— Акинф! Подь сюда, присмотри за ентим!

В сопровождении переодетого в татарское будущего Кадана дядя и трое дружинников вернулись на ту же дорогу. Встали на опушке, дружно перекрестились.

— Ну, «прощай» не говорю, племяш мой любый! Верю, еще не раз свидимся. А пока прости…

Они троекратно расцеловались. Андрей встал на колени, нагнул голову и закусил в ожидании губу. Иван приметился, нанес по затылку скользом тяжелый удар.

— Ты как?

— Терпимо. Крови много выйдет?

— Ниче! Тряп приложим, потом скажешь, что сам исподнее порвал. Заканчиваем, парни!

Вои дружно натоптали вокруг. Брызнули кровью заколотой недавно собаки. Иван все той же дубиной изрядно вмял железную шапку Кадана, щедро полил алым голову и одежду Андрея. Оценивающе осмотрелся:

— Коня надежно привязали?

— Не убежит.

— Ну… будь! Дождись, когда мы подале отъедем… и в путь! Господь с тобою да пребуде, милый!

Глава 9

Долгая задержка тысячника на прогулке татар сильно не обеспокоила: Кадан уже трижды возвращался в сумерках или при луне, довольно щуря наполненные истомой глаза и сладко позевывая. Но когда нукеры увидели своего господина окровавленным и не имеющим сил самостоятельно слезть с седла, пронеслась буря негодования.

— Где тебя так? Кто?! — неистовствовал Камиль, горя желанием мчать в ночь, хватать и карать невесть кого. — Прикажешь седлать коней и вооружаться?

Слабым неверным голосом Андрей приказал удалить всех из занимаемой избы. Заикаясь, с запинками, он произнес:

— Что-то с головой, не помню ничего… даже как тебя зовут. А, да, спасибо, Камиль… Куда ты хочешь ехать? Кого ловить? Я помню лишь дорогу, начало леса, пятерых в грязных одеждах. Одного, кажется, достал саблей. Потом… провал!

— Завтра же снимаемся, едем в Коломну и требуем у воеводы розыск. Пусть предоставит нам по старому правилу Бату десять виновных, стоящих перед тобой на коленях! Русичам нельзя такое прощать!

— Хорошо… он поставит десять первых попавших под руку. Да, мы… зарубим их на главной площади… коломенской. И что? Просто зря… потеряем время. Ты ведь знаешь, зачем мы здесь?! Повтори!

— Наш хан велел собрать как можно больше серебра на землях его и Тайдулы, — с легким удивлением напомнил Камиль, потом вспомнил про потерю памяти и горестно мотнул головой. — Как же ты будешь теперь нами командовать, Кадан? Если ты забыл даже это, то?..

— Это пройдет, Камиль… я уверен. И говорить смогу снова легко. А пока… ты ведь поможешь мне? Так, чтобы никто… не узнал лишнего!

Верный сотник пал перед лежащим на колено и горячо поцеловал его ладонь. Легкая улыбка легла на щеки Андрея:

— А жалобу мы выскажем, но не здесь! Это ведь волости… ордынские, воевода тут ни при чем. Это удел… князя московского! Вот к нему мы завтра и поедем. С утра командуй сбор. Что не добрали, на обратном пути заберем. Лишнее оставь у местного старосты… пусть караулит, пес! И вели ему достать для меня возок, боюсь, верхом не доеду. А сейчас пусть дадут мне чего-то хмельного и… спать! Завтра договорим.

…Конечно, ему было не до сна! Андрей десятки раз прокрутил в памяти первые минуты среди врагов московских. Все ли он сделал, как учил Иван? Кажется, все! Теперь быть постоянно начеку, следить за каждым словом, внимательно слушать и запоминать… И продолжать изображать тяжело раненного, это его главный козырь в ближайшие дни… И ни слова по-русски, ведь теперь ты его почти не знаешь! Только татарская молвь!..

На выезде их провожал лишь староста села, постоянно кланяясь и прижимая к груди видавшую виды шапчонку. Весть о том, что накануне какие-то лихие молодцы едва не лишили жизни главного татарина, с раннего утра ветерком пролетела по домам. Кто попрятался в избах, овинах, а кто и подался в дубравы от греха подальше. Переждать, пока не минует гроза, а там будет видно! Лучше комаров покормить ночь-другую, чем воронов падальщиков на обочинах Кальмиусского шляха. Мало ли уже рязанских, московских горемык было прогнано этим путем?

Сотня неспешно, бережа своего нойона, двинулась по Ордынке. Через двое суток они были размещены на ордынском подворье близ московского Кремника.

Баскак Саид-хан, следящий за действиями московского князя, был верным слугой покойного Узбека, расчетливым и умным послом, прекрасно понимавшим все тонкости ордынско-русской политики. Будучи мусульманином, он отстаивал перед великим ханом лояльность к православной церкви, ибо та проповедовала любовь к врагам своим и смирение. А что еще нужно было от северного вассала? Он был хорошо знаком с любимой женой Узбека, Тайдулой, ценил ее ум, способности политика и управителя. Поэтому при известии о том, что в Орде возникло противостояние между провозглашенным, но еще не приведенным к присяге великого хана Тинибеком и его младшим братом в союзе с матерью, Саид не спешил открыто поддерживать ни одну из сторон. Восточная мудрость: «Когда два тигра делят добычу, шакалы смотрят со стороны»! Шакалом, конечно же, баскак себя никогда не считал, но и быть бескровно казненным тигром-победителем тоже не хотелось.

Узнав о приезде начальника личной тысячи Джанибека на подворье, чуткий дипломат тотчас заподозрил нечто большее, чем посещение ханского удела под Коломной, и на следующий же день призвал Кадана к себе.

Андрей явился на подворье Саид-хана вместе с Камилем. Все внутри него трепетало: ему предстояло впервые преклонить колено перед тем, в чьей руке могла оказаться судьба и его, и еще очень и очень многих людей. Про себя молодой воин уже решил: если почувствует, что старый татарин заподозрил неладное и захочет схватить — немедленно заколоть самого себя! Под пыткой можно не выдержать, можно поведать о коварном замысле москвичей против Тинибека, а что будет потом?.. Так пусть это при необходимости уйдет в небытие вместе с ним!

— Хан Джанибек приветствует тебя, мудрый Саид-хан! — нагнулся Андрей в низком поклоне. Принял из рук сотника изящный серебряный кубок весом не менее двух гривен, купленный на торгу по пути к баскаку и поставил у ног хана.

Саид-хан бросил оценивающий взгляд на подарок, хитро прищурился. Затем обозрел тысячника. Кривой указательный палец поднялся вверх:

— Что это? Отчего перевязан? С кем-то бился?

Все так же неспешно, с легким заиканием, Андрей поведал историю о лжетатях. Баскак тотчас же поинтересовался:

— А что вы делали в этой Кошире? Зачем тебя вообще на Русь прислали?

Лгать и выкручиваться было опасно. Приходилось говорить правду:

— Мой хан и его светлая мать поручили мне собрать выход в их вотчинах.