Николай Асанов - Катастрофа отменяется Страница 19

И Севостьянов стремился подражать своему командиру. Читал те книги, которые читал или советовал прочитать Малышев, и вообще чувствовал себя взрослым, умным, сильным человеком. И все благодаря капитану.

Так как же он потерял уважение своего командира, где было его хваленое присутствие духа и его храбрость в тот день, когда он испугался какой-то паршивой реки? Река — это же не сель! Сель — это смерть, а река — это жизнь! Так здесь говорят и думают все. Ну, искупался бы, ну, пронесло бы по бурному мутному руслу метров сто — двести, пусть даже километр, но ведь и река-то не широка, это тебе не Кама!

«Что же произошло с тобой, солдат?» Когда именно так спросил у него Малышев, Севостьянов ничего не мог ответить. А что скажешь? Вода холодная? Бывает и похолоднее, как, например, в этом озере. Или в Днепре в те дни, когда батальон, в котором служил ныне Севостьянов, форсировал реку под огнем противника. В те дни тридцать два человека из состава батальона были награждены Золотой Звездой Героя. Что река мутная и очень быстрая? Так тут все реки мутные и все одинаково быстрые. А саперу часто приходится работать на воде, тут всегда можно сорваться с понтона, с возводимого моста, но сапер умеет плавать!

Так Севостьянов казнил себя и давал зарок, что никогда больше ничего не станет бояться. Одна мысль утешала его: Малышев взял с собой, значит, надеется, что Севостьянов еще может стать человеком! И эта мысль была как спасительное лекарство: будет, будет солдат Севостьянов настоящим человеком, если так надеется на него командир.

А Малышев, поглядывая время от времени в зеркальце, замечал, как проясняется лицо солдата.

Они пересекли озеро и подошли снова к правому берегу. Здесь над ущельем виднелась дорожная выемка, и подъем к этой выемке был довольно пологим. Малышев выключил водяной винт амфибии, убрал его, и машина легко всползла на берег всеми колесами.

Дорога была приличной. Она находилась так высоко над водой, что озеро не могло бы ее залить и через неделю. Жаль только, что амфибия не сможет преодолеть крутой подъем и полосу валунов, а то можно было бы проехать до Ташбая. Впрочем, может быть, в Ташбае есть свои машины? Тогда их можно вызвать сюда по радио, чтобы детям и женщинам не брести пешком до кишлака. Но сначала надо определить место встречи.

Малышев прошел несколько сотен метров, пока не увидел белый столбик с отметкой «342». Ташбай находился в десяти километрах, если судить по карте, которую развернул Малышев. Десять километров — не большой переход. Школьникам он даже понравится.

Он спустился к амфибии, включил рацию. Понтонеры, видимо, ждали сигнала, отозвались немедленно. Малышев дал азимут на мыс 342-го километра, приказал выходить немедленно. Потом он соединился с Адыловым, попросил секретаря сообщить по райкомовской рации в Ташбай, что к шестнадцати ноль-ноль на 342-м километре будут высажены дети и женщины с рудника, — не могут ли ташбаевцы прислать к этому времени машины? Если нет, пусть пришлют проводника: сам он разведать дорогу не может.

Адылов ответил, что в Ташбае находится член райкома Фаизов, который прошел до Ташбая два дня назад и сообщил, что дорога вполне удовлетворительна. В Ташбай просьбу Малышева он передаст немедленно.

Глава шестая

1

Утром на следующий день после обвала Чердынцев поднялся на плотину. Ему помогали Ковалев и Каракозов. Но перевалить через нее и спуститься в кишлак оказалось невозможно. Склон был рыхлый и грозил камнепадом.

Чердынцев увидел солдат, копавших шурфы для взрыва в новом русле, увидел первые бульдозеры, только что остановившиеся на кишлачной площади, но выстрелы из ружья, которое взял с собою Ковалев, там не слышали. Пришлось возвращаться обратно.

На станции, даже не переодевшись, он прошел на рацию.

Волошина опять сидела рядом с Галаниным и заносила в вахтенный журнал радиограммы. Чердынцев небрежно поздоровался, взял журнал и прочитал сообщения от Коржова, поселок которого уже затопило, из Ташбая, отрезанного теперь от мира с обеих сторон — хорошо, еще, что там было достаточно продуктов, — от капитана Соболева, застрявшего со своими понтонами и машинами в ста километрах от места назначения, сводку событий, переданную Адыловым из Темирхана, и добрался наконец до вызова, обращенного лично к нему. Председатель правительственной комиссии Уразов просил связаться с ним по радио.

Едва Чердынцев сказал, что поднялся на вершину завала, посыпались вопросы. Уразова и его помощников интересовали точная высота завала, ширина, плотность… И не только Чердынцев, но и Волошина поняли главное: Уразов боится, что не скоро еще они освободят реку…

Чердынцев докладывал спокойно, обстоятельно. Высота — триста пятьдесят метров. Ширина в верхней точке — тридцать. Оседание окончилось. Ширина завала у основания не меньше пятидесяти — шестидесяти метров. Можно надеяться, что просачивания воды или полного сдвига и разрушения завала не будет.

Уразов поблагодарил за информацию и сообщил, что со стороны Темирхана подняться на завал до сих пор не удалось. Первый взрыв на будущем канале произведут через три-четыре дня. Бульдозеры уже пришли. Но горные рудники Коржова окажутся затопленными, так как на постройку канала уйдет не меньше десяти дней.

— Они строят подпорную стенку, — сказал Чердынцев.

— Если вода станет прибывать с такой же скоростью, стенка не поможет, — ответил Уразов.

— Есть еще одно средство, — посоветовал Чердынцев. — Забетонировать вентиляционные штреки и входы в шахту.

— Хорошо, я посоветуюсь с Коржовым, — сказал Уразов. — В чем вы нуждаетесь?

— У нас все в порядке…

Уразов отключился. Волошина тихо сказала:

— Вы ведь собирались отправить меня в Темирхан? Попросите Уразова прислать вертолет…

— У вертолетчиков есть более важные и неотложные дела, — неохотно ответил Чердынцев.

— Принести вам кофе? Или вы сначала переоденетесь?

— Салим покормит меня.

— Вы все еще считаете мою помощь обременительной?

Чердынцев заметил, как радист улыбнулся про себя, слушая этот разговор, и сердито сказал:

— У вас есть уже обязанности. Помогайте Галанину.

— Мы теперь так далеки от центра событий, что Миша и сам справится…

«Вот-вот, для нее уже все здесь Миши, Жоржики, Юрочки… Скучать она не будет!» Он и сам понимал, что думает о Волошиной хуже, чем следует, но раздражения сдержать не мог.

— Товарищ Волошина просила у меня разрешения передать радиограмму в редакцию, — официально сказал Галанин.

— Если на ее радиограмму не уйдет вся энергия станции, можете передать.

— Тут пять страниц, — предупредительно сказала Волошина.

— Однако! Впрочем, можно передать ночью, — согласился Чердынцев.

Он вернулся к себе, сбросил грязные горные ботинки, штурмовку и брезентовые брюки, надел теплый лыжный костюм, отнес все мокрое в сушилку и взял у Салима завтрак и бутылку коньяку. Он и проголодался, и устал, да и ночь была беспокойная. Теперь поспать бы немного, но пока эта женщина здесь, вряд ли он вернет свое привычное хладнокровие.

В дверь постучали, и появилась Волошина. В руках у нее был поднос с двумя чашками кофе.

— Это должен был сделать Салим, — сказал он.

— Салим готовит обед и любезно принял мою помощь. О, у вас есть и коньяк? Налейте и мне, я ведь тоже не спала всю ночь.

— Пожалуйста! — Он подвинул ей свою только что налитую рюмку.

— Нет. Только вместе! — Она вышла и вернулась с рюмкой. — Вот видите, как прелестно! Два старых друга сидят и потягивают старый коньяк, а за окном бушуют стихии. Вы не находите, что это и впрямь здорово?

— Что касается старости, то стар только я, — умышленно перевернул он ее слова.

— Не говорите! Женщины живут быстрее. К тридцати годам они знают столько же, сколько пятидесятилетние мужчины. А разве мудрость не является следствием возраста?

— Вы всегда сбиваете меня с толку своими афоризмами, — признался он.

— А вы меня — вашей иронией по отношению ко мне, — пожаловалась она. — Неужели я такое беспомощное существо, что каждая моя попытка быть полезной должна быть осмеянной?

— Нет, почему же, — смилостивился Чердынцев. — На радиостанции вы выглядели великолепно.

— А вы — в вашей мокрой штурмовке и заляпанных грязью башмаках показались мне настоящим Прометеем, — любезно заметила Волошина. — Пожалуй, именно за Прометея, который может хоть изредка оторваться от своей скалы, мы и выпьем!

Чердынцев ничего не ответил (не нашелся, что ли, подумал он про себя), просто поднял рюмку.

Кофе оказался отличным. Она заметила, с какой жадностью он пил, и похвалилась:

— Салим умеет заваривать только чай. Мы с ним разделили обязанности. Теперь вы каждое утро — а если пожелаете, то и по вечерам — будете получать чашку или две отличного кофе.