Сергей Скрипаль - Жизнь и приключения Федюни и Борисыча Страница 19

– Иди спи, – буркнул Борисыч. – Балбес!

За всей этой вознёй время пролетело незаметно. Федюня разбудил второго дневального и, не раздеваясь, лёг.

Уже утром, после подъёма, когда рота ушла на завтрак, Федюня стоял в очередную смену на тумбочке, предвкушая, как он вскинет руку к виску и заорёт хорошо поставленным голосом при появлении командира: "Рота, смирно! Дежурный по роте, на выход!". Федюня даже разволновался, представляя себе эту замечательную картину. Начал одёргивать китель, чтобы ни одна морщинка не выглядывала, поправил галстук, подровнял фуражку. Уже на втором этаже слышались чьи-то шаги. Федюня резко опустил руки вниз, принимая стойку "смирно", и палец сам влетел в растреклятое кольцо штык-ножа...

Командир роты был озадачен видом дневального, согнувшегося задом к двери, пыхтящего, бормочущего что-то невнятное, дёргающего локтями.

– Дневальный, – негромко окликнул капитан.

Федюня дёрнулся, повернувшись красным, потным лицом к командиру и, роняя фуражку, пролепетал ненужное:

– Рота, смирно! Дежурный, на выход. – Тщетно при этом дёргая правой рукой с намертво зажатым в кольце штык-ножа пальцем.

Эх, если бы только это. Ну, посмеялись в роте, позабавились над Федюней и забыли. Так нет же. Дальше было хуже.

Уже в Афгане Федюня сломал не меньше пяти штыков. Солдаты развлекались, играя в детскую игру "ножички", втыкая в песчано-пыльную мякоть земли штык-ножи то "с локотка", то "с плеча". Федюня вошёл в азарт, плюнул на зарок – не прикасаться к этой хрупкой вещи. Бросил штык "с пальчика" и попал в камень, предательски лежавший под тонким слоем грунта. Надо ли говорить, что штык-нож пришлось менять? В рейде все открывали консервы именно штык – ножом. И ничего. Стоило то же самое сделать Федюне – Борисыча рядом не оказалось, о результате нет смысла говорить!

Вот ведь какая война нешуточная разгорелась между неодушевлённым предметом и вполне даже сообразительным и хорошим солдатом! Поэтому Федюня таскал с собой маленький консервный ключ и перочинный нож. И штык-нож носил, как все. Положено по уставу, что тут поделаешь!

Случилось так, что на прочёсывании кишлака Федюня оторвался от своего напарника Борисыча, скользнувшего во дворик за высоким дувалом. Федюня видел, что Борисыч исчез, и двинулся вдоль глинобитной, покорёженной пулевыми отверстиями и выбоинами стены назад, чтобы в случае чего прикрыть друга. Борисыч уже смело топал по двору, давая тем самым понять, что здесь всё в порядке. Федюня выдохнул успокоенно, поправил ремень выставленного вперёд автомата и устало опёрся плечом о тёплую стену. Тут-то и навалился откуда-то сверху на него дух. Выбил из расслабленных рук оружие, зажал рот солдата горячей ладонью, а другой рукой схватил его за горло, пытаясь вырвать кадык. Федюня даже и не думал кричать, отдавая все силы тому, чтобы как-то вывернуться из жёсткого захвата, дать возможность воздуху прорваться в лёгкие. Он яростно вцепился в душившие пальцы, но не смог отлепить их от горла. Наконец, Федюня сообразил каким-то уголком подёрнутого туманом сознания и, с трудом разлепляя раздавленные в кашу губы, грызнул передними зубами мизинец напавшего. И тут ему не повезло. Как раз на мизинце духа красовался серебряный перстень с камнем. Зубы Федюни, ломаясь от силы челюстей, соскользнули с него и уже острыми обломками впились в палец.

Дух дёрнул рукой, но тут же сильнее сдавил ею шею шурави, помогая другой руке, уже давно душащей Федюню. Этих секунд солдату хватило, чтобы суметь перевалиться на бок и всадить в спину афганца непонятно как попавший в руку штык-нож. Душман завизжал, отталкивая от себя врага, который ещё и ещё раз воткнул штык в уже ослабленное тело духа. Федюня поднялся на колени, враг ещё был жив, изо рта его текла кровь со слюной. Он потянул руки к шурави, страшно блестя белками глаз. Федюня как-то равнодушно ткнул его в живот штыком несколько раз, не замечая бьющейся блестящей внутренности, пульсирующе выползающей из живота, распространяющей жуткое зловоние.

Подбежавший Борисыч оттащил друга за плечи от трупа.

– Федюня, Федюня, ты цел?! – Борисыч ощупывал окровавленного напарника.

– Ты глянь, Борисыч, – хрипло отплёвываясь кровью, бормотал потерянно Федюня. – Нож-то... не сломался... И засмеялся счастливо, кривя лицо болезненной гримасой.

Глава 11

Мы курили, стряхивали пепел и бросали окурки в пустую жестяную баночку из под маслин. Борисыч взял наполненную до половины банку, встал, взял её в руки, прошёл в дальнюю часть поляны и аккуратно высыпал мусор в специально подготовленную яму.

– Вот! Всю жизнь такой! – одобрительно кивнул в сторону Борисыча Федюня. – Это я разгундяй, а у Борисыча – всё должно быть в порядке. Он мусорить и сам не будет и никому не даст. Любит обустроиться надёжно, надолго. Почему ему и поручили в армии курилку построить. Эй, Борисыч! Помнишь какую курилку в Афгане построили?

– Помню. А вы знаете эту историю? – спросил у нас Борисыч.

Мы отрицательно замотали головами.

– Отличная идея, весь труд целой военной части, все псу под хвост вот из-за этого етитского мяса, – начал свою историю Борисыч, кивнув головой в сторону потупившегося Федюни.

Курилка

Командир полка давно ругался:

– Мать вашу, что за бардак! Куда ни глянь – везде окурки. Даже на взлётке, да что там, у самолётов и вертолётов курят! Старшина, в трёхдневный срок построить курилку!

Но назначенные трёхдневные сроки пролетали и проходили один за другим из месяца в месяц. Солдатам некогда, они загружены до предела. То предполётная подготовка, то послеполётная проверка, зарядка аккумуляторов, фотоустановок, пополнение боекомплектов, латание дыр в фюзеляжах бортов, выгрузка раненых. Да что, дел на войне мало что ли!

Полковник забывал об указаниях, сам участвовал в боевых вылетах. Проблем по горло: то молодой летун загарцует на "восьмёрке", на низких высотах бомбит духов – храбрость свою показывает, то "вертушку" подобьют – и надо поиск налаживать, то солдаты части подерутся с соседями – зенитчиками. Эх-хе-хе... Приходится смотреть сквозь пальцы на такую мелочь, как отсутствие курилки. Так шло бы и дальше до неизвестно какого долгого времени, но последней каплей в озере терпения полковника стал прапорщик Мерзликин из технической группы авиационного вооружения. "Намассандрившийся" с утра и блаженно курящий под солнышком прямо у топливозаправщика, из которого заливали керосин в вертолёт, Мерзликин получил по самое "не грусти", а на ближайшие неполётные, по случаю плохой погоды, дни всё таки была назначена стройка.

Вяло взялись солдаты за это дело, но по ходу работы разохотились, отошли от первоначальной, куцей идеи построить просто навес. Борисыч, собирающийся после дембеля поступать в строительный техникум, балдея от удовольствия, сделал чертежи и даже утвердил их у командира.

В три дня возвели храм для курения. Постепенно в строительство втянулся весь полк. Резали на куски старые вертолётные лопасти, аккуратно стыковали их. Доски от "нурсовских" ящиков и брусья от бомботары аккуратно распускали на скамейки и покатую крышу строения.

И в итоге курилочка получилась просто класс! Ммммм... загляденье!

И опять же – большая польза. Просто так шляться по части не дадут, но кто ж не знает, что если солдат в курилке сидит, значит, занят. В этот момент его ни змея не укусит, ни старшина на работы не дёрнет. Занят солдат! Положено по уставу курить в курилке, вот он сидит и курит, что приравнивается к естественным потребностям и уставом не запрещается.

– Ну, прямо не курилка, а дворец! – восхищался Федюня и для архитектурного завершения крыши самолично вскарабкался на самый верх и прикрепил в виде шпиля штырь приёмника воздушного давления от "МиГа-17".

Курилка тускло сияла под солнцем, давая благородные платиново-серебряные блики, и Федюня с позволения Главного Архитектора голубой краской провёл линии по рёбрам бывших лопастей, заканчивая строительный этап.

Отошли подальше, чтобы полюбоваться, закурили. Тут Борисыч вскрикнул:

– Мужики, так ведь курилка-то ещё не того... Тьфу, чёрт, а окурки куда бросать?!

Федюня метнулся к складу горюче-смазочных материалов, пообещал пару "банок" "кишмишевки" прапорщику Мерзликину, за что получил разрешение на бочку из-под мазута, повалил её и прикатил к месту строительства.

До вечера выжигали бочку. Командир ворчал, что по всей взлётке рассыпалась сажа, но ворчал добродушно и явно был доволен. Уже почти ночью Борисыч с Федюней аккуратно обрезали "болгаркой" верх обожжённой бочки и вставили её в заранее вырытую яму.

Часов в шесть утра почти весь полк уже был на оборудованном для курения месте. Кто захватил место на скамейках и, смакуя, курил уже по второй сигарете. Кто поместился в восьмигранник – быстро докуривал, бросал в бочку окурки, выбирался из тесноты, уступая место другим.

– Эх, далековато построили, надо было поближе к метеостанции, оттуда от всех служб быстрее дойти можно, – упиваясь славой, приговаривал Борисыч.