Сергей Скрипник - Смерть в рассрочку Страница 19

— А если не поможет? — спросил Игорь.

— Если попадется уж совершенно назойливый хам, пошли его куда-нибудь подальше, — рассмеялся Клементьев.

Назвав себя, полковник требовательно поинтересовался, что делает в Афганистане его молодой сосед в великолепном гражданском костюме. Узнав, что имеет дело с дипломатом, он обрадовался и засыпал Кондратюка вопросами. Тот вежливо отвечал, но после каждого ответа вновь и вновь обращался к книге. Полковнику не понравилось такое невнимание к его особе, потом обозлило. Наконец, он заявил, подчеркивая интонацией свое презрение к штатскому:

— Вы, дипломаты хреновы, развязали эту войну, а теперь от нас, военных, нос воротите. Вот вы, вы лично, молодой человек, хоть раз были под пулями, я уже не говорю — в бою?

«Интересно бы узнать, — подумал Игорь, — приходилось ли этому полковнику за время своего пребывания в Афганистане хоть раз спать не в постели». Подумал не о месяцах или годах войны, а именно так — о времени пребывания. Потому что, если настоящий солдат, в каких бы условиях он ни оказался, стремится устроиться с максимально доступным комфортом, то этот полковник вправе требовать, чтобы комфорт ему обеспечили подчиненные, и вряд ли соглашался на минимальный.

— Под пулями бывать не приходилось, — ответил Игорь. — А. что касается войны, то вы выполняете приказы своего начальства, мы — своего.

Его сухой тон явно не располагал к дальнейшему разговору. К тому же он демонстративно уткнулся в книгу.

Полковник поджал губы, с пренебрежением фронтовика окинул взглядом новенький костюм соседа-штафирки, невнятно пробормотал что-то насчет тыловых крыс, но на большее не решился. Потому что понимал: тут вполне можно было нарваться на серьезные неприятности. Трудно было предугадать, какие пакости может устроить ему этот молодой бугай-дипломат. Ему, амбалу, в самый бы раз в десантники, а он в посольстве кантуется на легких харчах. Наверняка имеет наверху волосатую лапу. Искушенный в кадровых интригах замполит не осмелился бы упомянуть и тыловых крыс, если бы в ожидании вылета не сбил нетерпение стаканом коньяка. Кондратюк искренне забавлялся мучениями полковника, которые без труда читал на его красном лице, и пытался вспомнить, где раньше мог видеть этого человека.

Вскоре после взлета сосед уснул. Кондратюк отложил совершенно не заинтересовавшие афганские сказки, из которых невозможно было извлечь никакой информации о народе. То, что он за минувшие годы успел узнать о противнике, никак не вязалось с непроходимо наивными сказочными персонажами.

Откинувшись на спинку кресла и смежив веки, он уже не в первый раз анализировал разговор с полковником, к которому привел его Клементьев, и пытался хотя бы примерно вычислить, что же все-таки ему предстоит делать в Москве. Но его размышления, доходя до какого-то предела, неизменно упирались в неизвестность.

Игорь подумал, что неплохо бы после выполнения задания хотя бы денька на два выбраться в Кишинев к жене и матери. И тут вспомнил, кого напоминал ему посапывавший в соседнем кресле полковник. Это повернуло его мысли в другое русло.

Отец Игоря скончался, когда сыну едва исполнилось шесть лет. Здоровый жизнерадостный атлет, инженер-экономист Василий Кондратюк умер в тридцать восемь лет от обширного инфаркта, умер мгновенно, враз. Мать родилась в большой крестьянской семье, насчитывавшей двенадцать детей, и лишь одна осталась в живых. Остальные умерли от несчастных случаев, голода и болезней.

После смерти мужа учительница начальных классов Александра Григорица-Кондратюк бросила школу и пошла ученицей на швейную фабрику, чтобы, освоив новую специальность, больше зарабатывать. Красивая тридцатилетняя женщина, она без труда могла бы вторично войти замуж, и претендентов на ее руку и сердце было достаточно. Но не вышла, посвятив свою жизнь сыну. Очень скоро Александра стала высоко квалифицированным специалистом. Ее фотография годами не снималась с фабричной Доски почета. А когда на удивление всем за два года выполнила план семилетки, ее наградили орденом Ленина.

Много позже, приехав в отпуск из Афганистана с такой же наградой, Игорь сказал с улыбкой:

— Теперь в нашей семье нет ни одного человека без ордена Ленина.

— Но у меня орден за труд, а у тебя за кровь, за чужую, — тихо сказала мать. — Ты ведь, слава богу, не был ранен.

— Неужели ты хотела бы, чтобы я получил его за свою кровь? —спросил сын.

— Нет, нет, что ты! — испугалась Александра. — Как только такое могло тебе прийти в голову!

Но задумалась и потом следила за сыном испытующим настороженным взглядом.

Но это было потом. А тогда она беззаветно отдавала себя сыну. Настояла, чтобы после школьных уроков он ходил в художественное училище с музыкальным классом. И Игорь ходил, учился играть на фортепьяно, сначала, чтобы доставить радость матери, а затем по-настоящему увлекся. Позже мать устроила его в спортивный интернат, где из всех дисциплин ему больше других пришлась по душе классическая борьба. И еще до окончания школы он стал мастером спорта. Александра хотела, чтобы ее сын стал экономистом. И не потому, что, может быть, предвидела будущие великие катаклизмы в экономике, которые перевернут жизнь страны, а потому что экономистом был его отец, ее муж, которого никто так и не смог вытеснить из ее сердца. Но при всей любви и сыновьем почтении к матери Игорь решил иначе и, получив аттестат зрелости, поступил на юридический факультет университета. Тому была особая причина.

Однажды, проводив домой девушку, он возвращался лабиринтами темных улочек из района, именуемого в просторечьи Махалей, и уже при выходе на широкую освещенную улицу наткнулся на лежавшую в пыли истекающую кровью молодую женщину. Она была без сознания. Как спортсмен он неплохо знал анатомию и умел оказывать первую медицинскую помощь. Но как помочь человеку с двумя ножевыми ранами в грудь, если все, чем ты располагаешь, — только рубашка. К тому же, не полотняная, наиболее подходящая для того, чтобы остановить кровь, а синтетическая. У женщины едва прощупывался пульс. Игорь разорвал рубашку, приложил к ранам, поднял женщину на руки и вынес на освещенный проспект. Кто-то из мгновенно обступивших его зевак по телефону-автомату вызвал скорую помощь, а заодно и милицию.

Так семнадцатилетний Игорь Кондратюк впервые очутился в камере предварительного заключения. Женщина, оказавшаяся женой одного из видных городских бонз, две недели находилась между жизнью и смертью, но ближе к смерти. Две недели, заразив своим праведным гневом высокопоставленных приятелей, муж требовал высшей меры социальной защиты по отношению к взятому с поличным убийце.

Утром второго дня пребывания в КПЗ Игоря вызвал следователь и показал великолепный нож с выскакивающим из рукоятки лезвием.

— Нравится? — с улыбкой спросил он. — Ну-ка примерь к руке. — А когда Игорь примерил, следователь засмеялся. — Все, фраер лопоухий, пальчики оставил. Теперь мы этот ножичек приложим к окровавленной одежде потерпевшей и «вышка2 тебе обеспечена. Так что не тяни вола за хвост, пиши чистосердечное признание: ревность там, ярость, помутнение рассудка, состояние аффекта. Даже если эта баба умрет, все равно с таким признанием высшую меру тебе не дадут.

Сначала Игорь был ошарашен, затем подумал, что здесь так шутят, потом возмутился, под конец его охватила ярость.

Следователь вывел его в коридор, подвел к другому кабинету, открыл дверь и с ухмылкой втолкнул Игоря внутрь:

— Заходи, не бойся, здесь с тобой поговорят.

Навстречу Игорю шагнул грузный лысый детина. Заглянув в его неподвижные оловянные глаза, Игорь вздрогнул и почувствовал, как в душу заползает страх.

Детина избивал его методично и, пожалуй, даже лениво, словно выполнял давно наскучившую, но необходимую работу. Попытку сопротивления он пресек быстро и жестоко, ребрами ладоней мгновенно вырубив руки жертвы. Игорь пришел в сознание в камере. С этого дня для него начался кошмар.

Две недели, сменяя друг друга, милиционеры, как на тренировочном мешке, отрабатывали на нем силу ударов и требовали чистосердечного признания, которое, как известно, смягчает наказание. Били по печени, по почкам, по животу, по копчику, пинали ногами в промежность. Сломали несколько ребер и руку. От удара резиновой дубинкой образовалась трещина в ключице.

Пострадавшая женщина выжила и, когда пришла в себя, следователь показал ей фотографию Кондратюка. Она сразу опознала в нем набросившегося на нее с ножом бандита. Ей вовсе не хотелось сознаваться ни перед следователем, ни перед мужем в существовании любовника, которому она так осточертела и надоела своими постоянными угрозами испортить жизнь, если он ее бросит, что тот решил наконец избавиться от нее раз и навсегда. Но уж теперь-то она всю жизнь будит водить его на поводке, как собачонку и делать с ним все, что захочет.