Гюнтер Штайн - Ультиматум Страница 19

Переходите к нам и вступайте в ряды Союза немецких офицеров. Высылайте к нам парламентеров, которым мы могли бы дать точные инструкции. Каждый парламентер, для того чтобы быть опознанным, должен выбросить перед собой белый платок и потребовать встречи с одним из подписавших это воззвание офицеров. Мы гарантируем каждому парламентеру беспрепятственное возвращение в свою часть. Войска Советской Армии получили соответствующие распоряжения.

Друзья! Действуйте, пока не поздно. Не жертвуйте собой ради Гитлера. Вы нужны Германии для ее возрождения. Приходите к нам и боритесь с нами за мир, за свободную и независимую Германию.

Фронт, 2 февраля 1944 года.

Штейдле, полковник, командир 767-го пехотного полка 376-й пехотной дивизии;

Бюхлер, майор, командир 241-го зенитно-пехотного полка;

Рёкль, обер-лейтенант, заместитель командира батареи 46-го тяжелого артиллерийского полка…»

Фехнер снял очки и, не читая остальные подписи, бросил листок на стол.

— Чудовищно! Генерал германского вермахта заодно с этими изменниками родины? Гнусная ложь и клевета!

— Ты в этом так уверен?

— Но позволь, Вильгельм! — Фехнер вскочил со своего стула. — А ты разве нет?

Штеммерман склонил голову набок.

— Сомнение в честности мужского кулака способно взорвать двери ада, как сказал один наш поэт.

— Вильгельм, я тебя не понимаю. Против такого отступничества мы должны выступить все, как один!

— Посмотреть в глаза фактам — вот что мы должны сделать, — спокойно возразил Штеммерман. — А факты таковы, что Зейдлпц выступает по радио «Свободная Германия» и его слушают тысячи наших с тобой земляков, в том числе и здесь. Фотографии на листовках изображают его в тесном кругу с коммунистами. Эти факты, нравятся они тебе или нет, ты должен будешь учитывать с первых минут пребывания на своем командном пункте. Соответственно — и их последствия. Наблюдаются попытки использовать любую возможность для установления контактов с авторами подобных листков. Кстати, ты, по-видимому, прочитал не все подписи, — многозначительно постучал он пальцем по одной из последних подписей.

Полковник снова взял со стола очки.

— «Райнер фон Хахт, лейтенант, командир роты», — прочитал он вполголоса и с изумлением взглянул на номер войсковой части, в которой Хахт числился в последнее время. — Да, фамилия и номер части соответствуют действительности. Он пропал без вести прошлой весной.

Штеммерман кивнул:

— Совершенно правильно. Пропал, но не погиб.

— Ты думаешь… — Фехнер был абсолютно сбит с толку.

— Ничего я не думаю, Кристиан. Только если бы мой сын находился здесь в котле, а его друг — по другую сторону, я бы на всякий случай сделал своему сыну прививки против ложно понятой дружбы. На, — он протянул полковнику листовку, — возьми ее с собой.

Фехнер, неуверенно улыбаясь, поднялся со стула.

— Итак, что касается этого комитета, мы в принципе придерживаемся единого мнения?

— Кристиан! — Генерал снова перешел на грубовато-дружеский тон. — Да, мы с тобой придерживаемся единого мнения вот уже тридцать пять лет! Что нас может рассорить? Торстен сейчас находится на хуторе, через который ты поедешь к своей бригаде. Передай ему от меня привет, да поторапливайся.

В высоком небе глухо отдавалось эхо фронтового грохота. Чем ближе становились раскаты и громыханье, тем медленнее вездеход продвигался вперед. Колонны грузовиков и гусеничных машин все чаще забивали подмороженную после захода солнца дорогу.

И хотя все это, казалось, благоприятствовало тому, чтобы собраться с мыслями перед предстоящей операцией, полковник Фехнер никак не мог сосредоточиться. Разговор с генералом взволновал его, и теперь, глядя на уныло-сумеречный ландшафт, полковник никак не мог найти ответа на вопрос о смысле прожитой жизни.

Кристиан Фехнер родился в 1890 году в Цербсте под Дессау в семье совладельца пивоваренного завода. Поскольку мать его умерла при его родах, а отец некоторое время спустя погиб при катастрофе, Кристиана усыновил майор стоявшего там гарнизоном 93-го полка. После окончания цербстской гимназии он в возрасте восемнадцати лет в качестве фанен-юнкера вступил в кайзеровскую армию и во время первой мировой войны дослужился до чина майора. Когда в 1918 году его карьере был положен конец, он вышел в отставку и, женившись на Элизабет Эрхард, которой необходима была мужская рука для управления имением, полученным ею в наследство от родителей, стал землевладельцем. Брак, заключенный с обеих сторон по соображениям выгоды, с самого начала оказался неудачным. Очень скоро Элизабет дала супругу понять, что владелицей имения является она и что он полностью зависит от нее. Фехнер нашел отдушину в разведении лошадей, но не получил от этого полного удовлетворения, хотя и был от них без ума. С пристальным вниманием он стал следить за расстановкой политических сил в двадцатые годы. Он поддерживал возглавляемую Альфредом Гугенбергом монархистскую немецкую национальную народную партию, которая представляла интересы крупных землевладельцев и монополистического капитала, и мечтал о возвращении на военную службу в надежде на то, что эта партия сможет возродить былое могущество Германии, изменить результаты первой мировой войны и, таким образом, предоставить ему возможность сделать блестящую военную карьеру. Однако в 1933 году немецкая национальная народная партия, непродолжительное время пробыв в гитлеровском правительстве, была оттуда удалена, а затем и вовсе распущена.

Фехнер, недостаточно искушенный в политике, не понял, что нацисты отнюдь не отвергали реакционного курса национал-немецкой народной партии, а всего лишь опережали его справа. Исполненный неприязни к нацистам, которые, как он поначалу думал, перечеркнули все его планы, Фехнер, закрыв глаза и заткнув уши, с головою ушел в разведение лошадей. Больше, чем до сего времени, он стал уделять внимания воспитанию сына, но при этом, к своему огромному удивлению, натолкнулся на скрытое сопротивление жены.

Элизабет, будучи трезвой и расчетливой женщиной, сумела перетянуть Торстена в мелочной войне против мужа на свою сторону. Жизнь Фехнеру отравляло то, что сын и в политическом отношении также подпал под влияние матери и превратился, как и она, в страстного поклонника Гитлера. А отец хотел подготовить Торстена к профессии офицера в прусском духе. По природе вспыльчивый, прямой и не слишком дипломатичный, Фехнер зачастую обходился с мальчиком более сурово, чем ему самому того хотелось бы. Поскольку по характеру Торстеп был человеком иного склада — мягкосердечный, чувствительный к малейшей несправедливости и к тому же импульсивный, то Фехнеру до 1938 года нечего было и рассчитывать на гармоничные взаимоотношения с сыном.

В 1938 году в жизни Фехнера произошел перелом, о котором он так долго мечтал. По совету и с помощью своего друга Штеммермана он вернулся на военную службу. Война должна была вот-вот разразиться, шансы на быструю военную карьеру росли. Все для Фехнера выглядело в радужном свете. Взаимоотношения с Торстеном, который в это же время вступил в вермахт в качестве кандидата в офицеры и, таким образом, вышел из-под непосредственного влияния матери, также стали заметно налаживаться.

С началом войны потаенные надежды Фехнера осуществились. После польской кампании ему было присвоено звание подполковника, а незадолго до начала войны против Советского Союза — полковника, и, наконец, он был назначен на должность командира полка. Находясь на этом посту вплоть до сегодняшнего дня, он, сохранив верность потсдамским традициям, действовал в духе абсолютной личной ответственности за порученное дело и согласно сложившейся ситуации. Он обладал солидными знаниями в области военного дела и организаторскими способностями и был очень удобным подчиненным. Неприятности доставлял ему лишь его вспыльчивый характер, примером чему может служить стычка с группенфюрером СС Гилле, происшедшая в конце 1943 года. Фехнер тогда резко выступил против предложенной штабом дивизии СС «Викинг» «гусарской вылазки», за что эсэсовский генерал обвинил его в недостатке мужества. Несмотря на опасность снова подвергнуться подобным обвинениям, Фехнер, равно как и генерал Маттенклот, высказал в начале января предположение о необходимости отвода войск с днепровской дуги на отсечные позиции. Чтобы додуматься до этого, не требовалось особой стратегической проницательности. Мечтая отличиться и получить, как и его друг, генеральские погоны, Фехнер чувствовал в днепровской дуге угрозу для своих шансов на повышение. Именно поэтому он в конце января, использовав возможность, представившуюся в связи с нагноением в челюсти, решил избежать опасности и уехал в Берлин на операцию. Однако и тут ему не повезло: челюсть была приведена в порядок раньше, чем положение на днепровской дуге. Здесь операция еще только начиналась, причем без наркоза и каких бы то ни было надежд. Более того, в связи с его повышением по службе и, следовательно, с возросшей ответственностью эта операция представляла собой серьезную опасность для его жизни и будущей карьеры.