Потом была победа - Михаил Иванович Барышев Страница 19

Кроме ответов на запросы, Валетка не получил в своей жизни ни одного настоящего письма. А получить письмо ему хотелось. Даже снилось раза три, что начальник почтового отделения подает ему толстенный конверт, полученный на его, Валентина Ивановича Каданова, имя. Снилось, как разрывает он конверт и читает карандашные строки с поклонами родным и своякам и с отпиской, что жив пока и здоров, а погода стоит никудышная. Дожди зарядили, вторую неделю просвета нет…

Про дожди Валетке снилось каждый раз. Наверное, оттого, что уж больно великая жара выпала этим летом в Зеленом Гае.

Николаю письма пришли не тревожные и не радостные. Обыкновенные, слава богу, письма по военным временам.

Отец писал разные разности про вологодское житье и звал к себе. Придется бате немножко потерпеть. Через месяц Николай кончит косовицу и обмолот и махнет в Вологду. Явится живой и здоровый. Теперь он уже и палочку-выручалочку в бурьян закинул. На собственных топает. Прихрамывает, конечно, стопа, как лапоть, загребает. Но главное — на собственных ногах по земле ходит, без подпорок.

Евгения Михайловна писала с фронта. Она служила в дивизионном медсанбате. В этой же дивизии командовал стрелковым полком Петр Михайлович Барташов. «Это он ее на фронт вытащил», — догадался Николай.

Хорошо бы от Петра Михайловича весточку получить. Обещал ведь писать, когда в госпитале расставались. Неужели позабыл, как Серегу хоронили, как вдвоем поминки в землянке справляли… Наверное, не было у Петра Михайловича времени на письма. Нелегко полком командовать, когда в газете каждый день пишут, что на фронтах продолжаются ожесточенные бои. Кто войну понюхал, тот понимает…

Николай сложил в карман гимнастерки прочитанные письма.

— Дядя Коля, — услышал он Валетку, — а почему люди друг друга на войне убивают?

— Как почему? — удивился Николай. — Это же война. На тебя напали, и ты должен защищаться. Вон когда на тебя Ленька налетел, ты ведь отбивался…

— Так то ж от Леньки… Он, стервоза, меня дразнил. Я про другое спрашиваю. Вот, к примеру, фашист и красноармеец друг друга в глаза не видывали, а до смерти бьются… Я сегодня у почты нового пацана встретил, что же, мне на него с кулаками кидаться?

— Загнул ты, брат, — снисходительно улыбнулся Николай. — Раз на нас фашисты напали, тут рассуждать нечего. Тут бить надо гадов до смерти — и точка.

— Гитлера надо бить, — уклончиво сказал Валетка. — Люди бы на нас не напали… Люди никогда друг на друга не кидаются. Волки только да еще собаки бешеные.

— Раз пошли воевать, значит взбесились, — ответил Николай. — Разумный человек других убивать не пойдет.

— Вот одно я только не могу понять, дядя Коля, — рассудительно, будто отвечая собственным мыслям, продолжал Валетка. — Зачем же немцы Гитлера послушались? У них же винтовки и автоматы, а у Гитлера, наверное, один наган… Люди же не дураки. Одного можно обмануть, двух, трех, а четвертый все равно догадается. Нет, дядя Коля, всех людей не обманешь…

Логика Валетки была неотразимо бесхитростна. Николай невольно подумал, что, видно, сам еще многого не знает, раз не может опровергнуть эту простую логику, веру в справедливость людей, которая была у маленького почтальона. Да и стоило ли ее опровергать?

— Чего ты мудрствовать начал? — шутливо, чтобы скрыть собственную беспомощность, спросил он.

Валетка медленно поднял голову.

— Думается мне об этом, — ответил мальчик. — На почту дорога длинная. Три часа туда да три в обратный конец… Вот всякое и думается.

— Что же всякое?

Валетка отложил изукрашенную резьбой тросточку и спрятал в карман нож.

— В Германии же тоже кто-нибудь похоронные людям носит, — сказал он, и Николай заметил, что в уголках губ у Валетки схоронилась тоска. — Ихних же солдат тоже убивают… Конечно, фашисты они, и матери у них фашистские. А ведь небось ревут, как похоронную получат. Это уж точно. Сыновей любой матери жалко… Интересно только, как фашистихи ревут?

— Так же, как и наши, Валетка, — хмуро сказал Николай. — Точно так же…

— Вот и я думаю… Люди же на свете все одинаковые. Одежду только разную носят и на своих языках говорят… Война теперь через всех прошла… Кончилась бы уж скорее…

— Вот победим фашистов…

— Какая же это победа, если в деревне половина мужиков останется? — возразил Валетка. — Я уже двадцать семь похоронных принес, дядя Коля… Конечно, немцев тоже ополовинят… Только какая же это победа, когда друг дружку поубивают?

Густел вечер. Потемнела вода на озере. Будто уплывая в далекую, еще не видную ночь, становились прозрачными горы. В очаге потухли последние угольки, и серый мертвый пепел лежал на камнях. Ледниковые шапки гор слиняли. Изошли розоватостью последние отсветы утонувшего в камнях солнца. Позвякивая путами, прыгала вдоль арыка водовозная лошаденка с косматой, по грудь гривой.

Низко летали ласточки.

Николай и Валетка улеглись на соломе возле вагончика.

Когда занявшийся рассвет разбудил Николая, он ощутил теплую голову мальчугана, который приткнулся ему под мышку и дышал редко и глубоко. Николай осторожно отодвинулся, получше укрыл Валетку попоной. Мальчик спал крепко. Солнце, птицы и шаги Николая не разбудили его.

* * *

Кончить работу на массиве в один день не удалось. К полудню небо неожиданно заволокло тучами. Они были низкие, густые и лохматые, как старая вата. День помутнел, будто не ко времени пришли сумерки.

Тучи пролили на ссохшуюся землю густой и бестолковый дождь.

Мокрая пшеница забила хедер, намоталась на молотильные барабаны. Мотор натужно чихнул и заглох.

— Кончай базар! — крикнул Николаю тракторист. — Чертова погода… Все лето не капнуло, а тут — на́ тебе… На хрена он сейчас, дождь? Пшеница и так зерно едва в колосе держит. Нет порядка в небесной канцелярии.

Он помог Николаю натянуть брезент на бункер, и они пошли к стану.

Дождь забирал сильнее. Где-то раза три грохнуло, и проблеснули косые далекие молнии. Под низкими тучами горы казались огромными, упирались в небо ребрами склонов.

Николай сидел в вагончике и слушал дождь. Шум его был разноголосый. В стерню дождевые капли падали почти беззвучно. В лопухах дождь был звончей, явственней, а по жестяной крыше он молотил дробно и часто, будто в огромный барабан.

Степан Тарасович ковырялся в коренном подшипнике и хмуро поглядывал на небо.

— Надолго зарядил, — сказал он. — Если к вечеру и перестанет, все равно работы не будет… Пока солнце пшеницу не высушит, на привязи нам стоять… Ты, Коля, отдохни, выспись как следует, а я в МТС махну. Может, свечи добуду или вкладыши для подшипников. Кольца бы еще надо в двух цилиндрах сменить, да где их достанешь? Разве