Вячеслав Миронов - Смертная гильза Страница 2

— Вполне, — Моисеевич кивнул. — А вам знакома фамилия Рабинович?

— Я знаю массу анекдотов про Рабиновичей, вы желаете их послушать?

— Нет, я имею в виду конкретных людей.

— Знавал я одного. Андрея Рабиновича. В Кишиневе служили. Он на пару лет младше меня, в Приднестровье вместе потели от страха под обстрелами. Хороший мужик, из потомственных военных. Вот тоже пример. Командир взвода телеграфной и ЗАС связи. И работал как зверь, и помимо службы был нормальным мужиком.

— Он в плену.

— Не понял.

— Он в чеченском плену. В сентябре привез гуманитарную помощь в Чечню. Их было пять человек: немец, англичанин, голландец, француз и Рабинович Андрей Иванович — еврей. Их захватили в плен. Двоих убили сразу, двое умерли от болезней и пыток, остался он один.

— Не повезло Андрюхе! — я присвистнул. Действительно жалко Андрея. Закурил. А не много ли я курю?

— Они требуют миллион долларов, — продолжил Коган.

— А чего вы еще хотели от чеченов, еще и гуманитарку им таскаете. Лучше бы здесь помогли, нашим старикам, что с немцами сражались, а то чеченам помощь возите. Но говорю сразу — миллиона у меня нет, и вряд ли в ближайшее время появится. Пусть та контора, которая его посылала, и выкатывает «лимон» баксов — зеленых американских рублей.

— Эта контора, как вы выражаетесь, и выкатывает, — Коган, соглашаясь со мной, кивнул головой.

— Так чего вы от меня хотите? Я могу лишь посочувствовать Андрею, не более.

— Есть предложение для вас. Вы же сейчас пока не у дел? Работы постоянной нет, будущее призрачно и неясно?

— Дальше.

— Чтобы вы осуществили обмен.

— Почему я? Есть масса организаций, газет, которые с радостью это сделают. Плюс себе рекламу сделают. В герои запишутся.

— Нам не нужны здесь герои, нам нужно вытащить Рабиновича без шума и треска. Работа для профессионала.

— Вы мне льстите. У вас что, во всем Израиле нет специалистов по «пыльным» делам?

— Здесь территория России. Плюс, вы лично знаете Андрея Ивановича, можете уточнить его личность парой вопросов, ответы на которые знаете только вы и он. Потому что он сейчас выглядит не лучшим образом.

— Гонорар?

— Тысяча долларов, — голос его был спокоен.

— Милейший, ищите дурака за четыре сольдо!

— Сколько вы хотите?

— Двадцать тысяч долларов.

— Десять.

— Сразу, авансом.

— Годится.

— Командировочные тоже десять тысяч долларов. Предстоят расходы, плюс лечение Рабиновича, кто знает, как вы сами говорите, в каком он состоянии.

— Хорошо.

Я заерзал в кресле. Лазарь заметил это.

— Вас что-то смущает?

— Знаете, Лазарь Моисеевич, мой седалищный нерв очень тонко чувствует надвигающиеся приключения.

— Для вас, Алексей Михайлович, я думаю, это не очень сложная работа. Мы наводили о вас справки, вы очень мужественный человек.

— Грань между храбростью и идиотизмом очень зыбкая.

— Мы готовы компенсировать ваши потери, в том числе и моральные.

— Подумаю насчет потерь, — я усмехнулся. Надо выдоить как можно больше денег.

Потом мы договорились о деталях и сроках. До Моздока меня будут сопровождать двое доверенных Когана, они же несут ответственность за «лимон». Потом я звоню по телефону, сообщаю условную фразу, и делаю все остальное на свой страх и риск.

Я выдавил из Когана, что мне выдадут ксиву (член общества «Мемориал»), командировочку от правозащитной газеты, пару удостоверений от различных печатных изданий. Профессиональный фотоаппарат, диктофон. Он попросил неделю. Меня это устраивало. Мои заветные десять тысяч обещал занести завтра.

Оказывается, в качестве посредника для обмена меня предложил сам Андрей. Когда к нему приехали врачи, он вспомнил обо мне. Забавно, а я он нем и забыл совсем.

Закрыв дверь за раввином, я вытащил початую бутылку сухого красного вина из холодильника, налил полстакана. Выпил.

Есть такая подлая штука, интуицией называется, она на войнах меня не подводила, потому что я к ней прислушивался. А в мирной жизни сколько раз она мне подсказывала, но я не обращал внимания, авось, пронесет. Иногда получалось, а иногда получал по голове из-за своей самонадеянности.

Вот и сейчас интуиция напомнила о себе. Но жадность — движущая сила человечества — понесла меня вперед.

Десять килобаксов — и в Африке десять килобаксов.

В дверь позвонили. У меня сегодня день визитов, а может, раввин что-нибудь забыл, или условие новое хочет выдвинуть.

На пороге стоял, улыбаясь в тридцать два зуба, сотрудник Управления ФСБ РФ по нашему региону старший опер капитан Толстых Сергей. Кличка у него была «Толстый» и «внук великого писателя». Пару раз участвовали в совместных мероприятиях, друзьям не стали. Ходили слухи, что он постукивал в отдел собственной безопасности.

Рост метр восемьдесят пять. Вес — сто десять-сто двадцать килограммов, широк в плечах, но заплыл жиром. Волосы белые, блондин, глаза карие, нос прямой, крылья носа расширены. Такое ощущение, что он постоянно принюхивается к чему-то. Губы полные. Толстый знал об этом и постоянно закусывал нижнею губу. Но это его портило. Подбородок немного скошен назад. Для его крупного лица это был серьезный недостаток. Этот подбородок придавал его физиономии немного бабский, безвольный вид, что постоянно бесило Серегу, и он пытался всем своим видом доказать обратное. Занялся боксом, появились маленькие шрамы, но после серьезной травмы доктора ему запретили этот вид спорта. Тем не менее он постоянно прижимал подбородок к груди, смотрел исподлобья, как бы постоянно был готов к бою. В разговоре любил подчеркнуть, что он занимался спортом, в том числе и боксом, но врачи запретили. Ходил враскачку, руки были оттопырены. На незнакомых людей это производило впечатление, особенно на слабонервных дамочек. А когда Серега по «большому секрету» рассказывал им шепотом, что он сотрудник «конторы», они падали к его ногам целыми отделениями и взводами.

Забыл добавить, что в кабинете у него на стенке висели боксерские перчатки, но не большие, пухлые, а импортные, маленькие, для профессионального бокса.

Большое впечатление производили его кисти рук. Большие от природы они были ухожены и взлелеяны. При разговоре или на больших совещаниях Серега очень любил доставать маникюрную пилочку и подпиливать ногти, потом растопыривал пальцы. Отводил руку, и смотрел на нее с явным удовольствием. На совместных пьянках он очень любил выпить на дармовщинку, при этом оттопыривал мизинец и запрокидывал голову, когда выливал водку в свое большое горло. Еще у него был один любимый прием произвести впечатление на слабонервных. Он ставил рюмку водки на оттопыренный локоть и сказав: «За дам-с!» пил стоя, под оглушительные аплодисменты присутствующем публики.

Но когда брали группу азербайджанцев, которые покупали оружие у военных и засели частном доме, у Сереги внезапно случился приступ острого радикулита и он не смог пойти с нами.

Вечером мы пили водку и, вновь переживая захват, рассказывали друг другу — как оно было, и кто что видел, Серега потирал спину, охая, громче всех орал: «Если б не радикулит, я бы…» Подвыпившая публика, состоявшая из оперов военной контрразведки и территориалов, просто послала его на три русские буквы, на что он обиделся.

Зато потом во время «собеседования» Серега бил задержанных, предварительно надев боксерские перчатки. Был скандал, его хотели привлечь к уголовной ответственности, но Серегу «отмазали», скорее всего, именно тогда и завербовала его служба собственной безопасности. И после этого многие его «шалости» сходили ему с рук.

И вот этот «продукт» стоял у меня на пороге.

— Леха, привет! — прямо плакат «Как мы рады вас видеть в нашем заведении!»

— Привет — заходи. По делу, али как?

— Ну вот, прямо так, с места и в карьер?!

— Проходи. Говори, какой черт принес? Меня что-то потряхивает от моей прежней работы.

По-прежнему держит голову низко, взгляд тяжелый, пытается взять «на арапа». Не выйдет, знаю я тебя, слишком хорошо знаю. А вот то, что ты поминутно смахиваешь пот со лба — хороший знак. Потеешь, значит, мил человек, волнуешься. Да еще — как пить дать — под «техникой» ко мне пришел. Слабак ты, Серега, зелен еще. Ну, коль тебя прислали, значит, остальным мужикам не доверяют, а ты, стало быть, поверил, что я предатель, или выслужиться захотел?

Прошли на кухню, от вина он отказался. Провел пальцем по столу, не стал ставить локти. Брезглив. Не работал ты в военной контрразведке, одно слово — «театрал»!

— Ну?

— Ты чего окрысился?

— Знаешь, последнее время я перестал испытывать любовь к своему прежнему месту службы и коллегам, которые приходят внезапно, без звонка. Говори. У меня дел по горло. Плюс ко всему у меня жуткое похмелье, не усугубляй мою болезнь.