Александр Покровский - Расстрелять! – II Страница 2

Лицом на службе нужно пользоваться. Изображение на нём лёгкого слабоумия считается хорошим тоном. Не возбраняется при этом покачивание головой в такт словам начальника. В конце хорошо бы сказать: «Есть».

Если начальство пошутило, то приличным будет рассмеяться. Начальники порой такие забавники.

Ну а при разговоре с начальником, о тягостный мой, где же должны быть твои глаза?

Они должны быть на лице у начальника. Они должны искать там правильное решение.

Но на службе иногда теряют своё лицо

Что нужно делать на службе с лицом, чтоб его не потерять?

Нужно за ним следить! И что при этом лучше всего держать в руках?

Лучше всего в руках держать папку

Пузатый портфель — показатель низшей ступени служебной лестницы. На этой ступени возят, носят, грузят.

Дипломат — показатель разгильдяйства, а папка всегда к лицу. Вот я всегда хожу с папкой. Пусть даже в ней ничего нет, но она нужна. Один мой знакомый, когда потерял пустую папку, одиноко плакал, до того он в неё врос, до того вжился в образ.

Папка может даже лицо заменить.

А вообще, если лица нет, то и потерять его невозможно. Ну а если его нет, то что на нём вместо него лучше всего сохранять?

Лучше всего сохранять следы сопричастности.

С папкой мне всегда честь отдают. Без папки не всегда, а с папкой — всегда. Я даже иногда ладонь не к голове прикладываю, а к папке.

О чести и бесчестии

Честь у нас на службе принято отдавать. Причём молодцевато. Отдавший честь должен тут же её назад получить. Если вы её отдали, а вам не отдали — значит, вы обесчещены.

О вреде задумываний

Думать на службе вредно. Лучше сначала сделать чего-нибудь. Например, атакой взять с минимальной кровью какую-нибудь высоту. Взял — теперь осмотрись: может, теперь её лучше оставить.

Теперь о выборе

Вот что́ лучше, как вы думаете: занятие проводить или мусор убирать? Лучше мусор. И начальство так считает. Лучше что-нибудь протирать.

При этом рассмотрим лирическое отступление о венике. Возьмём веник. Вот смотришь порой на веник — и сразу мысли, чувства, половодье захлестывает и воспоминания одолевают. А веник как веник, но перевернёшь — и уже чувствуешь, что раньше это, может быть, был даже и не веник, а какой-нибудь прекрасный прибор. Скажете, так не бывает? На флоте, друзья, всё бывает. Веник — штука универсальная. В него что хочешь может превратиться. Даже офицер может превратиться в веник. Издали — офицер, а чуть ближе — веник. Но что интересно: обратного превращения ещё никто не наблюдал.

Теперь о гармонии. О гармонии с природой

Офицер, он когда находится в гармонии с природой? Когда цветёт. А когда он цветёт? Когда одет в парадную форму и выстрижен, как парковая культура.

Вот если б он ещё поменьше жрал, то был бы ещё гармоничней.

И ещё хочется сказать о форме одежды

Однажды одному нашему разрешили говорить всё, что он хочет сказать о нашей форме одежды. Так у него столько слюны при этом выделилось, что он захлебнулся. Насилу откачали и уволили в запас по здоровью на шестьдесят процентов пенсии.

Во всяком случае, шинель бы я оставил. Через пятьдесят лет ей цены не будет.

Что делать на службе, если тебя послали?

Идти.

И при этом что нужно просто знать?

Нужно просто знать, что всё, что ни делает офицер, он делает для блага Отечества.

О братстве

Всё пополам, как в песне. Вошёл в кают-компанию и видишь; один ты за столиком, а сгущёнка, на шестерых рассчитанная (по ложке на пасть), на блюдечке мерзко блестит. Делишь её пополам и съедаешь.

Входит следующий.

— О-о,— говорит он,— сгущёнка,— делит её пополам и съедает.

Входит ещё один и говорит:

— Ты смотри: сгущёнка, надо же! — после чего садится — и опять пополам.

Четвёртый входит и спрашивает:

— Вестовой, ещё сгущёнка есть?.. А почему?..

О биографии

Офицер свою биографию не помнит. Так что лучше её написать и держать при себе. Особенно раздражают родственники жены в пяти экземплярах в алфавитном порядке.

О фамилиях

На флоте можно годами с человеком встречаться, здороваться и разговаривать, но не знать ни имени его, ни фамилии.

О пользе комиссий

Если б не было комиссий по проверке на флоте существующих положений, то не было бы ясности в том, чем же мы всё-таки занимаемся.

О встрече комиссий

Начало работы комиссии сопровождается судорожной сменой кремовых рубашек на белые. С вечера объявляют: «Завтра — тужурка, белая рубашка!» До обеда по территории ловят тех, кто пришёл в кремовых. Во время обеда объявляют: «Прекратить нервозность! Всем быть в кремовых!» После обеда ловят тех, кто в белых. К концу дня все всё перепутали и пребывают кто в чём.

Так и встречаем комиссию: кто в чём.

Об организации

Лежал у нас перед КПП огромный валун. Тонн на пятьдесят. И решили его перед комиссией убрать. Выделили пятьдесят моряков. Почему пятьдесят? А прикинули: по тонне на человека — и нормально будет. При соответствующей организации.

Облепили они валун, потужились, попку от земли поотрывали — ну никак, нет организации! Вот при хорошей организации, не устаю повторять, на нашего морячка нагрузи хоть тонну — и он свезёт, а здесь, в этом конкретном случае, не было организации. Потому и не убрали.

Ну, если нельзя убрать, то нужно покрасить. Затащили на валун сверху бидон с зелёной краской, опрокинули и размазали. И стал валун зелёный. Приехал командующий и спрашивает у старшего над валуном:

— Почему зелёный?

— А-а… другой краски не было, товарищ командующий.

— Немедленно устранить!

Немедленно? Пожалуйста! С трудом отыскали-достали белой польской эмали целый бидон, затащили туда наверх, опрокинули — и стал валун белым.

— Вы что? — сказал командующий,— издеваетесь надо мной?!

— Никак нет, товарищ командующий! — сказал тот, что над валуном старшим назначен, и замотал головой.— Никак нет!

— Немед-лен-но устранить!

— Есть!!!

Где-то достали кузбасс-лака — и в ночь перед комиссией, буквально за два часа до рассвета, стал валун чёрный, как антрацит. Стоит и блестит. Красиво.

И вот едет командующий с комиссией, и останавливается он перед КПП и видит чудо. И комиссия тоже его видит.

— А чего это он чёрный? — любопытствует комиссия.

Тут командующий, отвернувшись, может, целую минуту что-то бормочет, потом поворачивается всем телом к комиссии и говорит громко, пугая её:

— Жизнь! Потому что! У нас! Такая! Жизнь!!!

И весь следующий день стая матросов вручную скалывала с валуна краску, возвращая ему его природный цвет.

О терзаниях

На службе всегда испытываешь терзания перед тем, как украсть.

Терзаться не надо.

Надо красть.

О чувстве нового

Бывают такие минуты, когда чувствуешь внутри себя тяжесть какую-то. Нехорошо как-то. От предчувствия. Одолевает что-то. Иногда гложет одиозность. Вы не знаете, что такое одиозность? И я не знаю, но гложет.

О сне

Сон на флоте — это преступление. На флоте не спят, а отдыхают. Личному составу, работающему ночью, разрешается отдыхать днём до обеда. Он, личный состав, лежит в кубрике в койке, накрытый с головой одеялом, а все ходят вокруг, и это их раздражает. Начиная со старшины команды всех интересует, чего это он спит. Старшина будит его и говорит:

— Ты что это спишь?

Тот объясняет, что ночью работал и теперь спит до обеда с разрешения дежурного.

— А-а…— говорит старшина и отходит. Через полчаса подходит командир группы и встряхивает койку:

— Ты что, спишь что ли?

Тот, что спит с разрешения, просыпается и объясняет.

— А-а,— говорит командир группы и отходит. Тот, кому разрешили, снова — нырь в койку. Ещё через полчаса в кубрик влетает командир боевой части. Пролетая мимо, орлиным взором окидывает койки любимого личного состава. Кто это там? Что такое? Круто меняется направление, и за одеяло — хвать!

— Ты чего? Спишь что ли, а?!

Личный состав сидит на койке, насупясь.

— Почему молчите?

Личный состав не молчит, он объясняет.

— Ясно! — говорит командир боевой части.— Смотри, только чтоб вовремя встал. И коечку обтянешь. Видишь, как у тебя подматрасник висит? Встань, встань, посмотри, как висит. И ножное полотенце на место. Вот посмотри, в каком положении у тебя ножное полотенце!

Личный состав посмотрел на положение ножного полотенца и опять — хрясь в койку.