Николай Куликов - Абвер против СМЕРШа. Убить Сталина! Страница 2

«Предусмотрительно, — подумал я, следя за его манипуляциями, — немцы очень основательно внедрили эту компанию: недаром агенты больше года продержались в русском тылу, а это большая редкость. Я, пожалуй, не припомню другой группы, которая бы сумела уцелеть и активно действовать такой же срок».

— Дай-ка взглянуть! — обратился я к Спиридонову.

Михаил подвинул мне коробку, потом закрыл нишу в полу и уложил дрова на место. Я в это время просмотрел поддельные паспорта и другие документы: их было два комплекта — на Михаила и, по-видимому, на его напарника-радиста. В таких вещах я знал толк и сразу отметил высокое качество подделок: паспорта, трудовые книжки, различные справки — об эвакуации, о медицинском освидетельствовании и еще целая стопка — все было с положенными отметками, печатями, штампами и записями. Особое внимание обратил на паспорта: похоже, они были подлинными, но только принадлежали когда-то другим лицам — теперь в одном из них красовалась фотокарточка Михаила. Отметки о прописке, даты выдачи, срок действия — все было в полном порядке.

— Неплохо сработано: теперь ты Машков Михаил Иванович — с чем тебя и поздравляю! — вернул я бумаги Михаилу. — Второй комплект на твоего напарника, теперь уже бывшего, надо уничтожить — прямо сейчас!

— Понимаю, не маленький…

Спиридонов (теперь уже Машков) начал разжигать печь: ловко настругал лучинки из сухого полена, и через две-три минуты в топке ярко запылал огонь. Когда пламя разгорелось, он бросил в печку вместе с бумагами напарника свой старый паспорт и еще кучу каких-то бумаг и справок, которые достал из внутреннего кармана шинели.

— Все, нет больше кладовщика ОРСа Спиридонова! — Михаил удовлетворенно потер руки, разложив по карманам свои новые документы и, между прочим, три пачки сторублевых советских купюр, которые также находились в коробке. Пустую жестянку он небрежно бросил в угол. Вскоре от топившейся печки в кухне потеплело, и мы сняли шинели.

— Перекусить бы тоже не мешало! — сказал «дядя Миша» и достал из бокового кармана пиджака банку рыбных консервов, из другого — кусок черного хлеба, завернутый в газету.

«Предусмотрительный… Хотя нет, ни о каких чрезвычайных ситуациях он не думал — просто решил позавтракать у себя на работе», — подумал я, в свою очередь доставая из вещмешка банку тушенки, хлеб и кусок сала в целлофановой упаковке. Глядя на выложенные на стол продукты, я негромко заметил:

— Это все! Если задержимся, придется отоваривать на продпункте мой офицерский продовольственный аттестат — что очень нежелательно. Не хочу «светиться» именно здесь, в Смоленске.

— Со жратвой проблем не будет, Надежда не даст умереть с голоду — как-никак, заведующая в продмаге.

— Надеюсь, ее помощь не потребуется, долго здесь мы не засидимся.

— Да уж… Надо отсюда двигать подальше и побыстрее!

Мы не спеша поели, напились горячего крепкого чая: воду вскипятили на печке, а заварка у меня была. Михаил закурил, и мы поговорили о каких-то пустяках — надо было коротать время до радиосеанса. В разведке длинный язык до добра не доводит, и обычно агенты весьма скудно делятся друг с другом информацией о себе. Но люди есть люди: что-то ненароком «проскальзывает» в разговорах, о чем-то рассказываем вполне осознанно — особенно, когда между напарниками складываются доверительные отношения. Мы с Михаилом особенно не откровенничали: даже ночью, в пьяном состоянии, он почти ничего не сказал о своем агентурном прошлом. Однако во фразе о «сестре» упомянул, что знает Надежду еще по Пскову, — это раз. Еще запомнились его слова: «Не подчиняюсь никакому абверу!» — это два. Я слышал о так называемом «Предприятии Цеппелин», напрямую подчиненном Главному управлению имперской безопасности в Берлине, а также знал, что в Пскове до недавнего времени находился его так называемый северный филиал. Отсюда сделал вполне логичный вывод, что «дядя Миша» — выпускник разведшколы этого самого «Цеппелина». Между прочим, агентов там готовили весьма основательно: курс обучения разведчиков «дальнего тыла» длился до полугода и больше…

— Бывал в Смоленске раньше? — полюбопытствовал Михаил.

— Не приходилось. И сейчас не должен был здесь оказаться — обстоятельства вынудили. А ты, помнится, упомянул, что в Смоленске уже больше года, — получается, внедрился в период немецкой оккупации. Так?

— Так и было. Вначале меня поселили в местечке Красный Бор, неподалеку от Смоленска — в июле сорок третьего.

— Тогда там располагался филиал Смоленской диверсионной школы абвера, — сделал я небольшое уточнение.

— В общем… Да. Откуда знаешь, бывал там?

— Бывать — не бывал, но слышал.

Михаил посмотрел на меня с уважением:

— Похоже, человек ты осведомленный, не какая-нибудь мелкая сошка. — Он глянул на часы. — До сеанса связи полтора часа. Не возражаешь, если я вздремну?

— Давай…

Михаил вышел в соседнюю комнату, и я услышал, как заскрипела сетка металлической кровати, куда он улегся, не раздеваясь.

Что касается моей осведомленности, то о структуре и деятельности абвера я немало узнал в период службы в так называемом штабе «Валли». Этот орган состоял из трех отделов, которым подчинялись все абверкоманды и абвергруппы на советско-германском фронте: разведывательные, диверсионные и контрразведывательные. Некоторое время я был прикомандирован к особой команде 1Г при разведотделе «Валли-1». Она занималась обеспечением агентов, забрасываемых в советский тыл, фиктивными документами и была укомплектована немецкими специалистами-граверами, а также знатоками делопроизводства в советских учреждениях и Красной Армии — в том числе из военнопленных. Основной задачей команды был сбор, изучение и изготовление различных советских документов, наград, штампов и печатей воинских частей и предприятий. Бланки трудноисполнимых документов — таких, как паспорта или партбилеты, а также ордена присылали из Берлина. Из разведывательного отдела меня вскоре перевели в диверсионный — «Валли-2». А в августе сорок третьего я получил отпуск, по возвращении из которого вскоре был заброшен в дальний советский тыл…

Хлопнула дверь в коридоре, и я непроизвольно потянулся к пистолету: он лежал около меня — только руку протяни. Но, прислушавшись, отчетливо различил детские голоса: «Те самые девочки из комнаты напротив». Дети на некоторое время затеяли шумную возню в коридоре, потом раздался голос тети Маши, которая их отчитала и выгнала играть на улицу. После этого я некоторое время наблюдал за ними в окно: дождь на время прекратился, и девочки устроили возле сараев игру в прятки.

Когда дождь полил снова, дети убежали домой — во дворе я больше никого не видел. Хотя нет, около половины второго, когда я уже собирался будить Михаила, мимо окна прошли двое мужчин. В первые секунды, как только они показались, я не на шутку встревожился и снова потянулся за своим «ТТ», но потом успокоился: один из них был тем самым дурачком в тельняшке, который при нашем появлении колол дрова. Сейчас он был в расстегнутой поношенной солдатской шинели без погон и в старой пилотке; рядом с ним шагал невысокий и невзрачный мужичок средних лет, без шапки и на костылях, одноногий инвалид. Вскоре они скрылись за углом соседнего барака, а я прошел в комнату — будить напарника. Он спал на боку, скинув сапоги и укрывшись шинелью, причем правую руку держал под подушкой, куда наверняка сунул пистолет. «Нервишки у тебя не так уж плохи, как мне показалось вначале, — заснул, как невинное дитя». Я потряс Михаила за плечо, и он почти сразу проснулся, как-то резко вздрогнув и уставившись на меня в момент пробуждения с явным испугом в глазах. Потом его взгляд принял осмысленное выражение — Михаил меня узнал и с облегчением шумно выдохнул, прежде чем встать. «Впрочем, — отметил я, — крепкими твои нервы тоже не назовешь…»

— Одевайся и пошли — тут недалеко! — негромко сказал он, застегивая шинель на все пуговицы.

На вешалке у выхода висел черный клеенчатый плащ-дождевик, принадлежащий, видимо, хозяйке, — сейчас он очень кстати пришелся Михаилу, который накинул его поверх шинели. Я тоже облачился в армейскую плащ-палатку, и мы вышли под дождь, который никак не хотел успокаиваться. В данной ситуации это было нам на руку: меньше прохожих и прочего народу на улицах. А нам не нужны были лишние любопытные взгляды…

АНАЛИТИЧЕСКАЯ ИНФОРМАЦИЯ

Из аналитической записки начальнику ГУКР «Смерш»:

«…Весной 1941 года всем армейским группировкам немецких вооруженных сил приданы по одной разведывательной, диверсионной и контрразведывательной абверкоманде (далее — АК), а армиям — подчиненные этим командам абвергруппы (далее — АГ). Эти подразделения и подчиненные им разведывательные и диверсионные школы абвера являются основными органами разведки и контрразведки на всем протяжении Восточного фронта. Отдел „Валли-1“ руководит разведывательными АК и АГ — им присвоены номера от 101 и выше; отдел „Валли-2“ — диверсионно-подрывными АК и АГ (номера от 201); отдел „Валли-3“ — контрразведывательными АК и АГ (номера от 301).