Владимир Коротких - Броневержец Страница 2

После окончания восьмого класса Леха принес домой документированный итог действия прививки — свидетельство о восьмилетием образовании, где под столбцом сплошных трояков, как мощный фундамент, красовались две пятерки по труду и физкультуре. Отец, работавший комбайнером в колхозе, внимательно вникнув в сыновние успехи, серьезно, как взрослому, сказал сыну:

— Оно, конечно, сынок, здоровье и труд главные в жизни обстоятельства, но вижу я, что в академики ты не сильно стремишься. — И, передав результаты обучения на ознакомление матери, почетной колхозной скотнице, продолжил: — Надо, сынок, профессию зарабатывать. На что тебе голая десятилетка? Бумажкой потом не наешься.

Так осенью Леха вместе с двумя друзьями одноклассниками оказался в районном центре, где и был зачислен на учебу в профессиональное техническое училище, в простонародье именуемое в те далекие семидесятые годы просто — «чушок». Жили они в общежитии. По выходным наведывались домой. Благо езды было всего полчаса. Отучившись первый год, Леха с друзьями приехал на летние каникулы. В это же время приехал на каникулы и его друг одноклассник Колька Дынин, который, как и они, после восьмого класса подался на учебу, но не в райцентр, а куда-то аж под город Одессу, где у него жили родственники. Там Колька поступил в мореходное училище, как он сам с гордостью говорил — в бурсу, хотя толком объяснить значение этого слова не мог. Учился он на моториста речного и морского транспорта.

Колька появился в селе с форсом, как торт на крышке унитаза. Он шагал по центральной сельской улице, мимо сельмага и почты в новенькой морской форме. Брючки клеш, кителек с нашивочками, фурага с кокардой и походка вразвалочку. Короче, битый морской волк, не меньше чем капитан как минимум какой-нибудь баржи, что сновали рядом с селом по Дону, груженные щебнем и песком. Так он, в сиянии нашивок и значков, зашел к Лехе домой, сделав предупредительный знак остаться у калитки сопровождавшему его деревенскому молодняку из нескольких пацанов. Леха тут же внутренне пожалел, что нет у них родни в городе Одессе, но волнения своего не выказал. Они радостно обнялись и пошли по селу большой ватагой, центром внимания которой был, конечно же, его друг моряк.

Колька, лузгая на ходу семечки, шумно плевался шелухой и шел намеренно не спеша, подметая деревенскую пыль широкими клешами. На побывке ведь как-никак. Заслужил. А сколько воды-то за целый год утекло? Е-мое! Мол, по Родине, опять же, обскучался он на далекой чужбинушке. Носила его, дескать, жизнь-лихоманка по морям да по волнам. Он останавливался при встрече почти каждого односельчанина. Вперед сразу же забегал слабоумный паренек Митрошка и кричал, указывая на Кольку: «Гля, гля! Колька-капитан приехал! В наградах весь!» Колька степенно здоровался и на вопросы односельчан неизменно серьезно кивал: «Да, в морском, служу, учусь…» Его речь пестрела разными непонятными словечками, такими как вахта, юта, камбуз, гальюн, докеры, плавсостав… Короче, был он весь при понтах и на цырлах. Поглядывая с берега на Дон, где ходили баржи, Колька говорил, указывая на матросов:

— Эт не настоящие моряки. У нас на море речников называют не моряками, а морекаками. Я лично только на морской посуде ходить стану. Окончу бурсу, на большой каботаж в загранку пойду.

Леха по-хорошему завидовал другу и с пониманием отнесся к его безграничному трепу. Будь он сам в такой разрисовке, он раза в три-четыре больше сбрехнул бы. Закон жизни — кто на сцене, тому и брехать. Тут Леха сам для себя тайно и решил, что теперь его основная мечта стать моряком и тоже в самые большие каботажи по разным странам ходить.

Осенью Леха с друзьями снова вернулся на учебу. Но что за учеба, когда плещется внутри черепа морская соленая волна, а прохладный океанский ветер выдувает, как сор, все посторонние, не относящиеся к путешествиям, мысли? То прилив, то отлив — никакого спокойствия и прилежания к постижению технических наук.

Крайнее нетерпение, грозившее перерасти в умеренное тайное помешательство, привело его к двери райвоенкомата с целью выведать, что нужно такого, чтобы попасть на флот. К его безграничной радости, оказалось, ничего особенного: возраст — 18 лет, здоровье и чтоб не совсем дурак был. А поскольку на флоте служить на год дольше, чем в армии, то желающих туда залезть гораздо меньше, а поэтому уж, по крайней мере хоть на Северный флот, он обязательно, можно сказать, свободно попадет. Именно так обнадежил паренька дежурный по райвоенкомату офицер.

Окрыленный этой новостью, Леха выскочил на ступени военкомата, находясь в состоянии полнейшего умственного экстаза.

— Так… — подытожил он, щелкнув пальцами. — Здоровье есть, башка варит, скоро восемнадцать — полный ажур со всеми вытекающими! — Он сбежал по ступеням и легкой походкой пошел по знакомой улице районного центра. Настроение было подходящее, от чего старые, еще довоенные, двухэтажные дома, сложенные из красного закопченного кирпича, в эту самую минуту перестали ему казаться, как прежде, унылыми заплесневелыми халупами.

В училище Леха окончил десять классов, заодно получив квалификацию механизатора широкого профиля, права шофера и тракториста. За последние два года он вытянулся ростом и превратился в невысокого, но крепкого кареглазого парня С белобрысыми слегка вьющимися волосами и мелкими веснушками на курносом носу.

Перед отъездом домой он снова наведался в военкомат и засыпал вопросами майора из отделения призыва, скороговоркой выпалив ему целую кучу заранее подготовленных вопросов о своей предстоящей службе на флоте. Майор, в запарке, попытался было отделаться от напористого призывника, сказав, мол, куда разнарядка придет, туда и заберут. Но такого фортеля от родного государства по отношению к генеральной мечте всей своей жизни Леха перенести, конечно, не мог. За прошедшие месяцы он выудил из районной библиотеки все книги о морских баталиях и путешествиях, набрался такого, что, считай, уже сейчас был достоин минимум бескозырки, не говоря уже о пуговицах с якорями. А тут какая-то сухопутная блесна в душу, блин, кашляет?!

Леха, раскрасневшись лицом от возмущения, выпучил свои карие очи, проорал на весь военкомат, что если во флот не возьмут, он сбежит и лично к главному маршалу страны прорвется. Сразу подействовало. Майор пристально посмотрел на Леху, отложил в сторону бумаги, достал с полки личное дело призывника Шашкина Алексея и, вздыхая, что-то записал в него. Выпроваживая Леху за дверь и улыбаясь, он сказал:

— Иди домой, моряк, жди повестку. Я тебе лично обещаю, что ты у меня будешь капитаном айсберга!

Леха вернулся в родное село и был определен на работу в колхозные мастерские слесарем по ремонту автотракторной техники, где и проработал следующие несколько месяцев.

Зимой, по достижении восемнадцати лет, он нахрапом стал осаждать завгара с требованиями перевести его в шоферы.

Пожилой и добродушный завгар Петр Никодимович, живший по соседству с Лехиной семьей, хорошо усвоил, что не будет ему спасу от этого парнишечки, если он руля ему не даст до призыва покрутить. Каждое утро, заходя в мастерские, Петр Никодимович первым делом отмахивался от Лехиных наскоков. Свободных машин в колхозном гараже не было, да и слесарил Леха хорошо. Работы в мастерских было хоть отбавляй, поэтому Петр Никодимович не особенно торопился переводить его в шоферы. Но в конце концов он сдался. Поговорив с Лехиным отцом, в начале марта он подозвал к себе работавшего у верстака Леху и повел его на задний двор гаража. Дул утренний сырой ветер. Весна пришла рано и, скоро вытопив из снега воду, превратила окрестности и сельские дороги в непролазную грязь. На заднем дворе за свалкой Петр Никодимович указал Лехе на что-то, бывшее вроде бы когда-то машиной.

— Знакомься! — строго и солидно сказал он. — Вот твоя вторая шоферская половина, пое…сь с ней для начала, раз хочешь стать настоящим шоферюгой!

Перед Лехой стоял наполовину засыпанный мусором, старый бортовой рыдван марки «ГАЗ-51».

Глянув на эту кучу древнего металлолома, Леха отошел от завгара на шаг, снял картуз и, поклонившись ему в пояс, сказал:

— Ну-у-у, спасибо тебе, добрый дядечка! Мне же до самой армии с ней корячиться придется! Когда ж я кататься на ней буду?! Тут одни раскопки неделю займут! — От досады он пнул ногой лежавшее на земле дырявое ведро.

— А чего ж ты хотел, Леха?! — Завгар взял из его руки картуз и надел ему на голову. — Все по правилам, по-мужскому. Как с бабой покорячишься, так она тебя и покатает! Даю тебе месяц, чтоб машину на ход поставить! — И ушел, оставив Леху, как новобрачного, наедине с этим нежданно подвалившим ему счастьем.

Леха стал молча рассматривать останки транспортного средства, давно снятого с производства. Ржавая кабина в застарелых потеках масла, покосившийся набок приоткрытый капот, двери без стекол, кузов с остатками сгнивших деревянных бортов, лысые спущенные покрышки и самое главное — отсутствие в кабине руля вызвали у Лехи почти истерический смех.