Игорь Афонский - Здравствуй – прощай! Страница 2

Это вызвало у всех сразу всеобщее внимание, просто дикий восторг. Пронеслась прямо волна, нет, целый шквал смеха и возгласов.

Что обозначало это междометие: «Ч-ТА!», этого никто, собственно, не понял, но способность персонала комиссариата изрыгать такие выражения уже казалось смешным. Ещё можно было подумать, что туалетную бумагу он видел впервые в жизни, и до этого момента обходился всегда удивительным образом без неё, и вот обнаружив её перед собой, он сразу догадался о её бытовом, простом предназначении. Пакеты исчезли в необъятных карманах форменных брюк этого представителя рядов Советской Армии. Тело этого офицера последовало дальше.

«Интересно, как могли сочетаться в этом обилии разных вещей настоящие боксерские перчатки и транзисторный приемник, чихающий, но передающий последние новости?»

Увлечение радиоприемниками в то время в стране было прямо небывалым. Боксом увлекался каждый второй юноша. Но надо отметить, что каждый первый был, как правило, «ботаник». Вероятно, что призывникам очень хотелось продолжить свое любимое дело и обязательно под музыку.

«Насколько нужно быть целеустремленным человеком, чтобы всегда тащить с собой хоть немного любимые вещи, тем более в такую даль, в неизвестность?»

Потом очень долго длилась перекличка.

«Приступить к перекличке!»

Всех просто начало «качать» в рядах от непривычки. Чьих-то документов сразу не нашлось, чьи-то фамилии просто страшно коверкались при прочтении.

«Козла! Козлаускас! Нэ слышу! Призывник, услышав свою фамилию, должен громко произнести «К-ХЯ!» Кому нэ понятно? Козла! Козлаускас?»

Офицер, видимо, был нетрезв, отчего он очень много потел, и отлучался по разным надобностям. А другой офицер, его заменивший, начинал все сначала, по новому кругу. Словно ему было действительно необходимо вникнуть в суть дела.

«Равняйсь! Смирно! Вольно! Продолжим перекличку личного состава! Э, Козлаускас!»

Да! Это была адская работа — обеспечить призыв, новое «пушечное мясо», новобранцев.

Наконец, эта часть мероприятия утряслась. Всех попытались перестроить в колонну. Так образовалось слабое её подобие. В зал въехала тяжёлая, грязная грузовая тележка. Такие можно было видеть в овощных магазинах города. Её перед собой тупо толкали товарищ прапорщик, который держал под мышкой бумажную папку с накладными, и рядовой солдат. Они стали выдавать каждому трехдневный запас сухого пайка в коробках и буханки чёрного хлеба. Этот дар оказался для юношей полной неожиданностью. Буханки тёмного хлеба и коробки быстро раздали в руки каждому стоящему в шеренге. Тележка двигалась упорно к концу строя. Раздавал высокий солдат без головного убора, а прапорщик делал вид, что нечто отмечает в своём важном документе. Так, в результате этих манипуляций, ещё долго все рассовывали по авоськам и баулам большие коробки с продуктами. Вот процедура закончилась, и тележка исчезла в проёме дверей.

Потом вышел настоящий подполковник, произнес длинную речь! Всё это звучало в духе того времени. Громко всё так, выпалил! И махнул прощально рукой вдаль. Тут все вздохнули и побрели к выходу, к автобусам. Там толпа провожающих смела ветхое ограждение, мягко обхватила выходящую колонну из здания. В последний раз замелькали запрещенные бутылки, блоки сигарет и гитары. Наступил момент, когда немногочисленные работники военкомата опомнились.

«Держать строй!»

Вот они перешли в наступление, а провожающие? Они сдались. «Поехали!»

Это разнеслась последняя команда. Вот автобусы вырвались на объездную дорогу, позади из колокола радиоточки грянул какой-то марш, потом почему-то реквием, но его оборвали, должно быть перепутали пластинки. Тогда все радиоточки были оборудованы стационарными проигрывателями. Включили песню одного эстрадного исполнителя, так модного в тот период времени. И молодого, и «барабан истого».

«…Был бог!..»

Казалось, что сама жизнь покидает утренний городок, сами молодость и юность уходит из этих кварталов и домов.

«Смотрите! Так вывозится будущее!»

Олег похмелился пивом, которое прошло по рядам, и уставился в окно автобуса. Рядом с ним ехали такие же, как он, молодые, веселые парни, которые еще вчера сидели за школьной скамьей местных учебных заведений, играли в баскетбол, загорали днём на пляже, ухаживали за девушками, строили свои грандиозные планы и заглядывали в будущее.

«Из окна этого автобуса совсем не было видно никакого будущего!»

Олег мог видеть только рваный, последний утренний туман. Но тут промелькнул очередной поворот, а потом ещё поворот! И вот перед его глазами встало оно! Это целое поле света! Свет и радуга!

Вот она — весточка этого будущего! Позади автобусов оставался разноцветный город, охваченный другими, своими, яркими событиями.

В военкомате судорожно вздохнули и отправились по разным адресам, чтобы отлавливать тех, кто не явился на этот и предыдущий день сборов.

В обед автобусы прибыли в союзную столицу республики. Там, в составе других автоколонн, попали на территорию Красных Казарм.

«Так вышло, что советская история просто не может существовать без своего революционного прошлого. Прошлое, где был очаг большевизма или место подпольного центра, откуда потом шли «брать власть» Советы!»

Даже если представить, что все происходило немного не так, кто в этом сейчас признается.

«Выходи строиться! Приступить к перекличке личного состава!»

А те казармы действительно были выложены из красного кирпича, как большее количество зданий и строений в этих краях. Район тот был чисто промышленный, нежилой. Это такое плавное сочетание больших пустырей и бесконечных свалок, ограждений различных секретных объектов и железнодорожных путей сообщения.

Наличие настоящего железнодорожного вокзала в пределах видимости был для всех как единственный ориентир, маяк. Все остальное просто перестало существовать для призывников. Стой стороны приходили знакомые, чтобы перекликнуться напоследок новостями. Оттуда прибыли и другие автобусы, в ту же сторону они и уехали, но уже пустые. Казарма постепенно всосала всех вновь прибывших, наделила каждого койкой и полосатым грязным матрацем. Подушек почему-то не дали!

Остаток дня прошел в вялом подведении итогов, прослушивании баек, сплетен, занятных историй, якобы из жизни. Все постепенно перезнакомились, а потом сгруппировались по интересам.

Решающим значением для каждой группы было место рождения. Так, хлопцы с Украины резко отмежевались от остальных братьев — славян. Прибалтийские товарищи оградились чисто языковым барьером, не понимая уже даже друг друга. Азиатских джигитов почти не было видно, они растворились в этой сумятице. Это был не их день! А лиц других национальностей вообще можно было бы посчитать по пальцам.

Олег лежал и тупо смотрел в потолок. Потолок был покрыт паутиной трещин, издали напоминавших схему путей сообщения метрополитена то ли города-героя Москвы, то ли не менее героического города Ленинграда!

Парень уже познакомился со своими соседями, но прекрасно понимал, что их могут разлучить в любой момент, поэтому сделал это по привычке, в силу своего общительного характера.

Рядом было несколько литовцев, которые хорошо понимали русский язык, но не разговаривали на нем в силу исторического упрямства. Олег не стал пробивать имеющиеся вековые преграды, чтобы услышать лишний раз, «что он лишь оккупант на их исторической родине». Это его уже не привлекало. Он не стал бродить по комнате, как это делали другие. Желудок его бурчал от отсутствия продуктов, которыми его следовало давно набить.

«А ведь ничего не брало его молодой организм! Но голод и жажда уже стали одолевать».

Олег спустился на пол, поставил табуретку посередине, накрыл сорванным агитационным плакатом и попросил нож. Им он открыл одну банку тушенки и стал вылавливать пальцами кусочки холодной свинины.

Неожиданно «вековая стена» дрогнула, и его пригласили к общему столу. Там сидели несколько ребят.

«Ричардас!»

«Андрюс!»

«Гриша!»

«Маркус!»

«Бонионис!»

Олег легко запомнил имена, но не был уверен, что правильно обращался к ним. Это сразу вызывало приступы смеха.

— Это я, Бонионис! А он — Ричардас!

Там, на сдвоенных табуретах уже лежали плакаты, снятые со стены, уложенные пакетами и стеклянными банками. Это был импровизированный стол. Там всё было настоящим, домашним, таким теплым и сытным. Все особенности национальной кухни, даже цепеллины!

Ребята хлопали его по плечу, смеялись и смотрели, как он уплетает эту домашнюю снедь, и радовались за него, восклицая на своем слабо понятном ему языке.