Хироюки Агава - Адмирал Ямамото. Путь самурая, разгромившего Перл-Харбор. 1921-1943 гг. Страница 2

— К сожалению, — отвечал Ямамото, — я должен завтра отправиться на корабли и встретиться с ним не смогу. Но когда в следующий раз увидишь — передай ему мои добрые пожелания.

Если бы назначение Ямамото главнокомандующим состоялось на четыре-пять дней позже, встреча, на которую надеялся Исивара, возможно, произошла бы. Произойди это — и развитие «китайского инцидента», а в сущности, все будущее Японии имело бы совсем другой характер; кто знает, но шанс упущен. Ямамото ушел в море и с того времени вплоть до смерти больше не встречался с Исиварой.

3

В тот день, в 5.30 пополудни, Ямамото после поездки в Императорский дворец, где ему вручили полномочия главнокомандующего Объединенного и 1-го флотов, вернулся в здание из красного кирпича, где размещалось морское министерство.

В тот день газеты на видных местах поместили его высказывания при вступлении на новый пост под заголовками: «Вновь подымаем паруса на семь морей после шести лет на берегу. Ямамото — суровый, молчаливый адмирал». Вот типичное его описание в одной из статей: «Крепко сбит, безукоризненная белая форма; в чертах лица мужественность, осознание торжественности момента, волнение; видна решительность характера; походка уверенная…» Так выглядел вице-адмирал, входя в зал для пресс-конференции. Сегодня, хотя это нетипично для него, он осушил кружку пива одним глотком и с видимым удовольствием; затем произнес свою первую фразу в ранге главнокомандующего:

— Перед нами стояли всевозможные проблемы, но я сделал все, что мог. Мне нечего комментировать. Я преисполнен сознанием великой важности задачи, которую мне незаслуженно доверили, и намерен сделать все, что в моих скромных силах, на службе его императорскому величеству. Для любого моряка пост главнокомандующего — величайшая честь из всех возможных, и я это великолепно понимаю.

Статья, сопровождающаяся фотографией Ямамото, на которой он сверкает ослепительно белыми зубами, продолжается в таком же духе и сообщает ничуть не больше, чем любая газета в то время.

Ямамото, служивший заместителем министра при четырех сменявших друг друга правительствах — Хироты, Хайяси, Коноэ и Хиранумы, — был исключительно популярен у репортеров, аккредитованных при морском министерстве. «Какие бы вопросы вы мне ни задавали, — говорил он журналистам, — я всегда отвечу хотя бы „да“ или „нет“. Но рассчитываю, что вы станете мне верить». Он не отказывался беседовать с ними о сравнительно острых проблемах; иногда репортеры при офисе премьер- министра приходили к выводу: чтобы добраться до сути проблемы, им следует обратиться в морское министерство, к заместителю министра Ямамото. Он неизменно прямолинеен, не любит дипломатической лжи. Иногда становится драчливым в выражениях; способен заявить о ком-нибудь: «Терпеть не могу его характер!» или: «Только осел мог произнести подобное. Сюда бы его!»

Он нередко появлялся в Кокучокаи (Обществе черного потока) в морском министерстве; здесь находился старейший журналистский клуб Японии, и туда заходили некоторые из наиболее талантливых тружеников пера, прикрепленных к различным министерствам. Ямамото поигрывал в шоги (японские шахматы) и болтал с ними, и для них были всегда открыты двери его резиденции заместителя министра; невзирая на позднее время, угощал журналистов виски и сигарами и, расставаясь, провожал до дверей. Одна из причин, почему эти встречи проходили поздно ночью, — сам Ямамото возвращался домой в любое время, исчезая с работы в неизвестном направлении, как только она заканчивалась.

Репортеры, ответственные за сбор новостей из морского министерства, хорошо знали, что это за «всевозможные проблемы», на которые он ссылался, и как он «сделал все, что мог». Знали и то, что, если б хотел, он мог бы дать все необходимые объяснения. Но нельзя об этом сообщать напрямую в газетах. В любом случае он привлекателен как человек и служит важным источником новостей — и репортеры искренне расстраивались, когда человек, которого они за глаза звали Исороку, уходил в морское плавание. Днем раньше Объединенный флот отправил старшего помощника командующего Фудзиту Мотосиге в Токио, чтобы проводить вице-адмирала Йосиду Зенго и привезти нового командующего. Покинув флагман «Нагато», Йосида и Фудзита тут же переоделись в штатскую одежду для поездки в Токио на поезде; пресса тем не менее пронюхала о них и вторглась в ночной поезд, намереваясь выведать у Йосиды кое-что о его надеждах и впечатлениях при вступлении на пост морского министра, и Фудзите пришлось всю ночь серьезно трудиться, чтобы расстроить попытки журналистов.

В 7.10 утра 29-го числа Йосида и Фудзита приехали на станцию Токио, где их встретил помощник капитана 3-го ранга Санемацу Йюзури, адъютант из морского министерства. Они проследовали в здание министерства, где Йонаи Мицумаса ожидал Йосиду.

У Йонаи баня уже готова, и, пока Йосида ее принимал, появился и заместитель министра Ямамото. Все трое побеседовали за завтраком. Не впервые Фудзита встречал Ямамото, с тех пор как служил дивизионным артиллеристом на «Акаги», пока Ямамото командовал кораблем. Однако последующие три с половиной месяца он находился в близком контакте с Ямамото как ответственный за протокол и персонал.

На следующий день, когда Фудзита ехал в резиденцию заместителя министра, чтобы эскортировать Ямамото на церемонию вступления в должность, он узнал, что жена Ямамото, Рейко, в Каруидзаве, а Ямамото в путь провожала служанка. Переодетый агент полиции сопровождал их в машине до ворот Сакасита при въезде в Императорский дворец. Когда они вернулись после церемонии, этот человек ожидал их на том же месте и снова помог Ямамото сесть в машину. Но Ямамото сказал Фудзите, что он уже не заместитель министра и больше не нуждается в полицейской охране; Фудзита отослал агента. Все в то время, знали в министерстве, что военная полиция не только выполняет охранные функции, но и шпионит за своими подопечными.

На следующий день, когда Ямамото отбывал на флот, приходилась двадцать первая годовщина его женитьбы, но жена была в отъезде. В то утро он уехал из дому один, отправился в морское министерство, а потом в компании с Фудзитой нанес несколько визитов вежливости на министерской машине и, наконец, поехал на Токийский железнодорожный вокзал.

Чуть ранее одного часа дня Ямамото — при ордене Священного сокровища 1-го класса на левой стороне груди, в белой форме, чуть позади начальника станции Токио — поднялся по лестнице для особо важных персон и прошел через толпу доброжелателей, пришедших проводить его. Тут и крупные правительственные чиновники, и офицеры армии — личные знакомые, и представители прессы, и женщины из квартала гейш Симбаси (это к ним он отправился, когда исчез допоздна в прошлую ночь).

Следуя за начальником станции, направлявшимся к вагону, удобному для обозрения пейзажей, он отвечал пришедшим попрощаться энергичным приветствием, которое стало вскоре столь знаменитым. Перед входом в специальный вагон расстелен красный ковер, но Ямамото явно не питал пристрастия к такого рода церемониям. Если попросить дать оценку его характера, большинство тех, кто знал его или служил при нем, ответили бы без колебаний: «Этот человек не терпел помпезности». А Йонаи Мицумаса определил просто: «Озорной дьявол».

Для Ямамото риск и азартные игры всегда важнее пищи или питья. «У каждого свои ошибки, — пишет Такаги Сокичи, — и адмирал Ямамото не был святым. Мало кто имел такую страсть к риску и азартным играм, как он… Шоги, го, маджонг, бильярд, карты, рулетка — все подходило. На вечеринках или чем-то подобном он, поскольку не мог пить, компенсировал это организацией „лошадиных скачек“ на бумаге и принуждал молодых офицеров сопровождения и женщин, обслуживающих чайную, делать ставки по 50 сен на исход игры».

Ямамото не мог принимать алкоголь, но вместе с другом Хори Тейкичи часто посещал два-три нравившихся ему дома гейш в районах Симбаси и Цукидзи. Считается, что главная цель этих визитов — игра в карты или маджонг с тамошними женщинами. Лишь немногие из ближайших друзей Ямамото знали, что несколькими годами раньше эти посещения переходили границы просто «развлечений». Осталось неясным, ведала ли о том его жена Рейко.

Как рассказывал один из очевидцев, побывавших на вокзале на проводах Ямамото, особенно мягкое выражение промелькнуло на лице адмирала, когда он увидел женщин из Симбаси; смущенная улыбка лучилась из глаз человека, у которого «в чертах лица мужественность» и «видна решительность характера». Как будто он говорил (его любимая присказка): «Может быть, я и Восемьдесят Сен, но, если надо, могу играть роль великого человека».

Как только он вместе с адъютантом поднялся на платформу спецвагона, вокзальный колокол пробил отправление. Ровно час дня: «Камоме» медленно отходит от станции, а взгляды всех в толпе прикованы к одинокой фигуре на платформе в конце поезда. В морской манере он снимает фуражку и машет медленными круговыми движениями. На перроне выделяются — бог знает как они тут очутились — трое фанатиков из секты «Ничирен»: колотили в свои бумажные барабаны, пока поезд не скрылся из виду.