Семен Шмерлинг - Десант. Повесть о школьном друге Страница 2

— Хорошо идем, — подбадривает Леша, — на полкорпуса впереди. Закрепим!

Летит скиф. Голубеет небо. Пластается серая лента набережной, пестрит многоцветие людских фигурок на берегу.

— Выигрываем почти корпус.

И вдруг — треск уключины. Толчок. Восьмерка стопорится, будто напоролась на невидимое препятствие. У Некрасова из рук вырвалось весло, колом ушло в воду. Это же — лещ. Он, Некрасов, «поймал леща». Позор! Ускользает, ускользает вперед коричневый борт соседней лодки. Все пропало! Нет, нет, не сдаваться. Изогнувшись, одним ловким рывком он выкручивает весло и в лад с товарищами бьет по воде. Удар, подъезд, удар.

— Ладно, — азартно шепчет рулевой. Его лицо с орлиным носом хищно вытягивается. — Внимание… Внимание… Спурт!

Как же так? Спурт совершают у самого финиша. Гребки без роздыха, из последних сил короткими могучими толчками гонят лодку. А тут еще сотни метров до финиша. Дотянем ли?

— Спурт!

Яростные удары. Бурная, самозабвенная работа. Исчезает из глаз всё — берег, деревья, вода, девушки на трибунах. Небо с овчинку. Сердце останавливается. Нет мыслей, сознания нет. Только бы исчерпаться до донышка. Удар, удар, удар… Финиша гребцы не замечают…

— Все. Суши весла.

Ребята откидываются на спины, ложатся, жадно глотают воздух.

— Выиграли!

Все отдыхают. Некрасов тяжко вздыхает: виноват, ох как виноват, поймал леща. Леша Смирнов утешает:

— Ничего. Бывает. Главное — выправился. Можешь.

…Летом сорок четвертого года, в дни тягчайшего наступления в Белоруссии, Леопольд прислал с фронта письмо, в котором упомянул спортивное словечко «спурт». Должно быть, он вспомнил ту бурную гонку на Москве-реке в июне сорок первого года.

2

Минул прощальный школьный бал. Отпраздновав выпуск, группа одноклассников Некрасова отправилась в многодневный поход по дорогам Подмосковья. Навьючили на плечи объемистые рюкзаки, туристские палатки и отбыли по Белорусской железной дороге за сотню километров от столицы. Шагают и наслаждаются солнечными полями, лесами и перелесками. Звали в поход и Леопольда, но он остался в городе ради неотложных дел. Надо было усиленно готовиться к поступлению в вуз — на этот счет у него был выработан четкий план.

Этот план он принял вместе с приятелем детских лет Гришей Бакшеевым и с нетерпением ждал его приезда, назначенного на воскресенье. Гриша жил под Волоколамском, в старинном поселке Теряева слобода. Ровесник Леопольда, он тоже только закончил среднюю школу и нацелился в институт. С год тому назад приятели твердо решили поступать в «Корабелку» — Ленинградский кораблестроительный институт. Оба давно грезили морем. Читали о нем все, что могли достать. Не только полюбившиеся им повести и рассказы Джека Лондона, Станюковича и Новикова-Прибоя, но и, в меру понимания, сложные труды известного кораблестроителя академика Крылова. Они видели себя корабелами, творцами быстроходных пароходов, теплоходов, а то и больших крейсеров и миноносцев, а заодно и мореходами, плывущими по морям и океанам на построенных ими же судах. Сразу по окончании десятилетки оба послали в Ленинград документы. Оставалось запастись необходимыми учебниками, экипироваться и после вызова, на который ребята крепко рассчитывали, двинуться в путь.

Рано утром 22 июня приехал Гриша Бакшеев. Баскетбольного роста, круглолицый, улыбчивый, он, как и Леопольд, был полон радужных надежд. Мечта становилась явью. Встретившись, друзья повспоминали выпускные экзамены, разные школьные истории, потолковали о желанной «Корабелке» и, посчитав свои скромные капиталы, направились на Зацепский рынок, чтобы купить кое-что из одежды, а также чемоданы подешевле.

Когда переполненный трамвай «Б» привез их на Зацепу, ребята увидели большую недвижную толпу. В настороженной тишине отчетливо звучал голос Молотова. Он читал заявление Советского правительства о вероломном нападении фашистской Германии на Советский Союз.

Война!

И Леопольд, и Григорий словно оцепенели. Вот он — рубеж, перелом судьбы. Только что жизнь разворачивалась радостно, сулила исполнение желаний, счастье… А теперь принимает иной оборот. Мечта не скоро исполнится, а может быть, и никогда.

— Да, — тихо сказал Бакшеев, — зачем нам чемоданы? Наденем солдатские вещмешки… И «Корабелки» не видать, как своих ушей.

— Одна дорога — в военкомат, — закончил Некрасов.

…Они расстались на Добрынинской площади, крепко пожали друг другу руки, — скоро ли еще свидятся? — и Леопольд повернул на Ордынку. Ему всегда хорошо думалось на тихих улицах, в уютных переулках Замоскворечья. За школьные годы он исколесил их все, но особенно любил два переулка — Старомонетный и Первый Спасоналивковский. И на этот раз он медленно прошел по ним…

Старомонетный, застроенный почтенными купеческими особняками, берет начало от Москворецкого канала, в просторечье — Канавы, и, плавно поворачивая, впадает в Большую Полянку. Название ему дал Монетный двор, существовавший здесь в XVII веке. Именно в Старомонетном произошла одна история, о которой отец с матерью подробно рассказывали Леопольду. Ему даже казалось, что он и сам при ней присутствовал, видел все своими глазами и потому так отчетливо запомнил.

Стоит в глубине этого переулка просторный кирпичный дом под номером 33. В начале 20-х годов в нем располагалось студенческое общежитие Горной академии. Множество комнат, полутемный коридор, завершающийся общей кухней — пустой, холодной до получения студентами стипендии и, напротив, людной и жаркой, когда у веселых жильцов, объединенных в коммуну, заводились деньжата.

Долго ли, коротко ли в обширном здании квартировали многие в ту пору безвестные молодые люди, которые впоследствии стали весьма знаменитыми инженерами-металлургами, прославленными разведчиками земных недр, конструкторами, учеными, руководителями гигантских предприятий и строек. И жила в комнате-боковушке чета молодоженов — Борис и Лидия Некрасовы, пара общительная, гостеприимная и песенная. Лидия обладала хорошим голосом, немного училась музыке и могла играть на фортепьяно, которого в общежитии, к сожалению, не было. Зато имелась гитара, купленная коммунарами в складчину.

Почти все студенты, несмотря на молодость, успели повоевать на гражданской, в их биографиях было много общего, а потому при встречах вспыхивали воспоминания, велись долгие задушевные разговоры.

На застеленной газетами столешнице поднимается горка пайковой вяленой воблы, дымящийся котелок с картошкой в мундире, кружки, наполненные морковным чаем. Во главе застолья — круглолицая, черноволосая красавица тревожит струны гитары и поет:

Развевалися знамена,Из тайги на вражий станШли лихие эскадроныПриамурских партизан.

А вторит ей высоким сочным голосом русоволосый, голубоглазый студент-первокурсник, который недавно приехал в Москву с Дальнего Востока, где сражался в рядах красных партизан.

Так было не раз. Но в один из студенческих вечеров молодая хозяйка не могла, как прежде, управлять застольем. Она ждала первенца и, приустав, полулежала на постели, а лишь время от времени поднималась и потихоньку напевала свою любимую:

Эх да василечки,Веселые цветочки…

В тот вечер русоволосый студент ей не подпевал. Он молчал даже тогда, когда товарищи говорили о боях гражданской войны. Он встал и прошел к вешалке, где висела его длиннополая шинель, и вскоре вернулся с толстой тетрадкой в руке. Смущенно улыбнувшись, сказал:

— Вот что, други, я, грешным делом, понемножку перевожу бумагу. Пишу, одним словом. И хочется кое-что вам почитать. Потерпите?

— Давай, Саша, послушаем, — ответил Борис. — Давно ждем, когда ты раскроешь свои тайные труды.

И хриплым от волнения голосом голубоглазый гость начал читать… Леопольд знает имя этого студента, ставшего замечательным советским писателем: Александр Александрович Фадеев. Вскоре после чтения на Старомонетном вышли в свет его первые повести и рассказы. Что же читал тогда друзьям Александр Фадеев? Мама хорошо помнит, что слушателей захватили правдивые, яркие сцены революции и гражданской войны, она убеждена, что читались страницы из романа «Разгром». Трудно сказать утвердительно. Судя по времени, скорее, это были главы из ранних произведений писателя. Но Леопольду, так же, как маме, хочется думать, что молодой Фадеев знакомил студентов с Метелицей, Морозной и другими героями «Разгрома». Леопольд горячо полюбил этот роман, перечитывал его, пересказывал школьным товарищам, а когда в театре Ленсовета на Ордынке поставили инсценировку романа, то первым из класса посмотрел ее. Особенно понравился Некрасову Метелица, бесстрашный и ловкий партизанский разведчик. И еще Леопольд цепко, навсегда ухватил слова партизанского командира, которыми заканчивалась книга, и нередко повторял их, ободряя товарищей и самого себя при неудачах: «Надо было жить и выполнять свои обязанности».