Григорий Полянкер - Деражня – Берлин Страница 2

К тому времени молодой кузнец уже был отцом семейства. Молодая женушка не заставила себя долго ждать, принесла муженьку сразу двойню.

После этого местные зубоскалы еще больше распоясались. Смеясь, они хлопали молодого отца по плечу и говорили:

– Оказывается, ты мастер на все руки!

Авром Гинзбург хмурился, но не очень злился на своих веселых, добродушных земляков.

С этим еще можно было смириться. Хуже то, что война разгоралась все сильнее и горе охватило всех людей. Пришли в местечко первые похоронки, и матери, жены, невесты горько оплакивали свою страшную участь.

Как известно, царь-батюшка с Авромом Гинзбургом никаких дел не имел, если не считать того, что он, как и его соплеменники, был пасынком, бесправным и человеком третьего сорта, на которого обрушивались все громы и молнии, погромы и унижения, когда дела в империи шли плохо. А когда, скажите, они здесь шли хорошо?

И тогда находили сразу же козла отпущения.

– Во всем виноваты «они»! – орали на всех перекрестках черносотенцы, всевозможные провокаторы, царские ищейки и отводили душу на ни в чем не повинных людях.

Царь-батюшка был глух и нем. Делал вид, что ничего не видит, ничего не знает. Дикий произвол над бедным кузнецом царька ничуть не трогал. Однако когда началась война, всемогущий о нем сразу же вспомнил. Вспомнил, что далеко от Петербурга в местечке Деражне живет хороший кузнец, молодой, к тому же добровольный дружинник-пожарник, плечистый, крепыш, который был бы неплохим солдатом и защитником «царя и отечества». Почему бы такого не призвать на воинскую службу?

Недолго думая, царь-батюшка оторвал Гинзбурга от дома, семьи, кузни, осталось местечко без славного кузнеца и пожарника. Ему доверили трехлинейную винтовку и отправили на фронт.

Долго обучать новобранца тонкостям борьбы, мордобитья, «коли штыком, бей прикладом» начальству не пришлось. Крепкий, плечистый молодой человек никогда себя в обиду не давал, науку постиг издавна, правда, в других условиях и, главным образом, кулаками. Он неплохо справлялся, когда кто-нибудь его задевал или оскорблял. Он с детских лет не терпел подлости, несправедливости и умел постоять за себя и за друзей. Кулаки его часто выручали от нападений, обид. Ничего и никого не боялся. Был смелым и отважным. К огню он тоже был приспособлен с малых лет – вечно пропадал на кузне, у горна, поэтому понимал толк в огне…

На фронте, в окопах, молодому солдату приходилось пускать в ход не кулачищи, а иметь дело с настоящим огнем, смертоносным. Месяцами не вылезал из окопов, если не считать дни, когда приходилось с винтовкой, штыком ходить в атаки. Постепенно втягивался он в окопную жизнь, привыкал к войне. Правда, очень трудно было привыкать к тому, что рядом льется кровь, вечно над тобой витает смерть. А к смерти трудно привыкать. Нет, ни за что не скажешь, что это очень приятное соседство…

Но что поделаешь, беда обрушилась на Родину. Впереди коварный и жестокий враг, и его нужно любой ценой остановить, задержать, убить, иначе он тебя убьет, закабалит твою Родину, народ твой, дом.

Все это отлично понимал деражнянский кузнец, позабыл о «всех обидах и честно выполнял свой воинский долг.

В боях где-то в Карпатах, во время кровопролитной, ожесточенной атаки, наш кузнец неплохо, говорят, поработал штыком и прикладом и заслужил высокую похвалу начальства, а затем солдатскую награду – Георгиевский крест. Ему было очень лестно, он гордился наградой, но от этого ничуть не стало легче переносить боль от полученных в этой битве ран и, пожалуй, от этого его жена и детки, как, впрочем, и старенькая овдовевшая мать, сыты не были и нового хорошего кузнеца и пожарника в Деражне не прибавилось.

Хотя „Георгий“ красовался на полинялой солдатской гимнастерке бравого солдата, заросшего колючей бородой, он не уберег его от новых ран и всяких фронтовых бед.

Прошло немного времени, и Аврома Гинзбурга снова ранило. На этот раз тяжело, и долго пришлось валяться на госпитальной койке. Его там кое-как подлечили, поставили на ноги, похлопали по плечу и снова отправили молодца воевать не щадя живота „за веру, царя и отечество“.

И снова начиналась окопная житуха, тяжелая, мрачная, противная. А главное – неизвестно, за что воюешь.

Войне не видно было ни конца ни края.

„Поведать, сколько испил солдат горечи и мытарств, сколько изведал лиха на русско-германской войне, кажется, времени не хватит“, – говорил он. И, пожалуй, не расскажешь словами, сколько крови пролито, сколько славных друзей-однополчан полегло в, боях, с какими чудесными ребятами пришлось распрощаться навсегда.

– И все из-за этих проклятых милитаристов – пруссаков, пропади они пропадом, – рассказывает солдат, – вечно им земли мало, вечно воюют, нападают, норовят отхватить кусок пожирней, вечно ввергают мир в войны, беды, кровопролития. Три года, как один день, пробыл я на фронте и не поверил, что жив остался, когда война кончилась.

Это были первые слова, когда Авром Гинзбург вернулся домой.

2

Измученный, израненный возвратился наш кузнец домой к жене, детям, к запущенной, мертвой и опустевшей кузне, так как за эти годы отправились на вечный покой отец и дед.

Надо было солдату все начинать заново. Одно утешение: решил было, что вот теперь, наконец, когда пруссаков так проучили, избавились и от них, и от царей-императоров, когда свои пришли к власти, можно будет зажить по-людски, в мире и согласии, свободно дышать чистым воздухом, мирно трудиться, жить в братской семье всех наших народов, не зная, не ведая национальной розни, бесправия.

Но где там, ничуть не бывало!

Немец, оказывается, снова задумал воевать против России. Кайзер распоясался. Ему, видите, не понравилось то, что в России народ пришел к власти. Надо задушить, потопить революцию в крови. Ему нужно богатство Украины: земля, руда, уголь, рабы. Надо набросить ярмо на народ. Превратить страну в свою колонию.

И хлынули на Украину немецкие оккупанты.

Снова рекой полилась кровь, снова грабежи, насилия прокатились по нашей земле. Она застонала, заклокотала, поднялась на борьбу с коварным врагом.

Да, еще не успел народ прийти в себя, отдышаться от минувшей войны,-не успели солдаты залечить свои раны, как немецкие людоеды снова оскалили свои хищные клыки.

Но они просчитались и на сей раз. Немецким оккупантам не дали разгуляться. Люди взялись за оружие. У кого не было винтовок и пулеметов – брались за топоры, вилы, косы, как в старину. Выходили на бой. В лесах росли и множились партизанские отряды, подошли с востока красноармейские полки, красногвардейцы, и все дружно ринулись на оккупантов-грабителей. Катись, мол, гад проклятый, туда, откуда пришел.

Авром Гинзбург тоже не стоял в стороне. На чердаке он нашел старую заржавленную винтовку, привел ее в божеский вид, дал ей, как говорится, толк, попрощался с женой и детьми, прикрыл свою кузню и вскоре уже был в дивизии Николая Щорса.

Здесь радушно встретили бывалого солдата. С частями прославленного комдива кузнец из Деражни прошел большой и тяжелый путь и не расставался с винтовкой до тех пор, пока красные полки, партизаны не изгнали из Украины непрошеного гостя, немецких оккупантов, вернее, пока не указали им дорогу: „Цюрюк, нах хаузе!“

Правда, это еще не был конец. Не поступило еще приказа сдать оружие в цейхгауз. Еще оставалось немало хлопот с Петлюрой, батьком Махно, Деникиным и прочими самозванцами атаманами-бандитами. Немало крови было пролито, пока эту нечисть разгромили, изгнали.

Но пришел наконец-то желанный мир на родной земле.

Вот тогда-то наш старый солдат, кузнец снял с себя серую прокопченную, пропитанную дымом костров шинель, сдал винтовку на склад, расстался с солдатчиной и вернулся домой, к семье, к своей кузне, жадно взялся за молот – истосковался мастеровой по мирному труду, по наковальне, горну. Он стал в Деражне уважаемым человеком, пользовался у земляков, у местных властей большим уважением. Человек воевал за власть Советов. В лихую годину с винтовкой в руках защищал революцию, дрался с контрой. Как же было не уважать такого солдата?

За годы, что пришлось воевать на фронтах, немного отстал от кузнечных дел. Да и инструмент изрядно заржавел. Руки отвыкли от молота. Но беда невелика – вскоре он привел все в порядок, приноровился к ковадлу, и все пошло по-прежнему. Мастер он был отменный. Руки были золотые – всем кузнецам в округе кузнец!

Когда, бывало, он брался подковать коня, это делалось тонко, с большим знанием дела. Всю душу вкладывал в работу. А бывало, когда отремонтирует бричку, повозку – хоть руки ему целуй!

И приезжали к нему из окрестных деревень. Имя кузнеца славилось везде и всюду. Без дела он редко сидел.

Однако не только этим славился в Деражне Авром Гинзбург. Кроме кузнецкого ремесла, он еще был обременен множеством других забот. Обучал молодых ребят своей сложной профессии, помогал инвалидам, солдаткам, следил за тем, чтобы людей не обижали, восстановил добровольную пожарную дружину, ибо в Деражне, как известно, нет каменных дворцов – вся она из деревянных избушек – и надо было зорко следить за тем, чтобы, избави бог, Деражня не сгорела, а если уж начинало что-либо гореть, он тут же со своими бравыми ребятами-пожарниками бросал работу и мчался тушить. И не одну ночь он проводил на самодельной каланче, охраняя покой местечка, всматриваясь в дымоходы, а заодно любуясь красотой окружающей природы.