Станислав Мыслиньский - Над Припятью Страница 2

На запад день и ночь, без перерыва, шли войска. Дороги гудели под тяжестью танков, самоходных орудий и автомобилей, а выбоины на дорогах становились с каждым днем все более глубокими. Черные брызги болотной грязи разлетались в разные стороны. Пехотинцы, как всегда, проклинали и ругали шоферов, однако продолжали идти, чувствуя свое бессилие перед автомашинами, которые их опережали, направляясь в сторону еще невидимого фронта.

Непрерывным потоком двигалась советская пехота. Вспотевшие, почерневшие, уставшие лица, покрытые грязью сапоги и вообще весь внешний вид этих сотен и тысяч неутомимо марширующих на запад людей наглядно свидетельствовали о длительных и форсированных маршах. Однако, несмотря на усталость, солдаты упорно шли, а в их рядах нередко слышались смех и прибаутки. Части двигались вперед, и это поднимало боевой дух солдат.

Той же самой дорогой, но в обратном направлении ехали три крестьянские фурманки. Это были длинные деревянные телеги, какие используются для перевозки снопов или сена. Сейчас они, к удовольствию едущих на них мужчин, были нагружены сеном. Колеса фурманок порой почти по самую ось проваливались в липкое болото, а лошади шли медленно, выбиваясь из последних сил. Легче всего было гнедым, которые тащили первый воз — на нем ехали вместе с возницей только четыре пассажира. На остальных двух сидело по восемь, а может быть, и больше мужчин, вооруженных автоматами, в зеленых суконных мундирах и сапогах с длинными голенищами. Вообще, со стороны эти мужчины вызывали осуждение, так как упорно не желали сойти с воза, чтобы как-то помочь уставшим лошадям. Однако сойти с телеги означало самому маршировать по липкой грязи, смешанной с глиной… На такую прогулку желающих не было, и поэтому фурманки едва тащились, а расстояние между первой и двумя другими постоянно увеличивалось. Едущих это не беспокоило. Шум веселых голосов заглушал окрики возниц и щелканье кнутов. Кто-то затянул песенку, которую подхватили все:

…Радуйся, сердце, радуйся, душа,Когда наша рота снова в бой идет.Ой, дана, ой, дана…

Советские воины с интересом рассматривали фурманки и поющих польских партизан. В том, что это были партизаны-поляки, у них, видимо, не было никакого сомнения. Блестящие «орлы» на полевых конфедератках окончательно убеждали в этом. Пехотинцы живо обменивались по этому поводу шутками, некоторые доброжелательно помахивали руками.

…Хотя в сапогах дырки, а на штанах латки,Это наша рота идет на врага.Ой, дана, ой, дана…

А тем временем на первой фурманке, которая по-прежнему ехала впереди более чем на двести метров, продолжался оживленный разговор. Громче всех говорил седоватый советский офицер в накинутой на плечи шинели, на погонах которой блестели четыре звездочки. Двое других мужчин, одетых в довоенные польские офицерские мундиры со знаками различия капитана и подпоручника, говорили мало, скорее вызывали на разговор своего спутника. Тот, видимо, любил, когда его слушали. Поворачивая свое огрубевшее от ветров лицо к проходящим мимо колоннам, он пояснял:

— Так идут аж с Ровенской области. В течение трех последних месяцев наша армия находилась там в резерве…

— А перед этим? — Подпоручник, видимо, хотел удовлетворить свое любопытство, больше узнать об этих измученных войсках, которые шли к линии фронта.

— Перед этим? Вы, наверно, слышали о боях на Таманском полуострове или в Новороссийске? — Не дождавшись ответа, советский капитан продолжал: — Боевой путь нашей 47-й армии начался с Северного Кавказа. Безусловно, перед этим были бои и приходилось отходить, а позже стояли в обороне. В принципе наступательные бои мы стали вести с начала прошлого года. Было тяжело. Армия долгое время находилась в обороне — и вдруг приказ: перейти в наступление, прорвать сильно укрепленную оборону врага в горах, разбить его боевые группировки… Для такого рода действий еще недоставало опыта. Однако спихнули мы гитлеровцев с гор, из-под Новороссийска и с Таманского полуострова. Потом Украинский фронт, форсированный шестидесятикилометровый марш. Войска шли по сорок — пятьдесят километров в сутки. Дошли мы до города Сумы, где сменили части крепко потрепанной 40-й армии, и снова оказались на передовой.

— В общем, как говорят, с глазу на глаз?

— Метко сказано, капитан Жегота, — усмехнулся советский офицер. — Действительно, в ночь на семнадцатое августа, тотчас после того, как мы сменили эту армию, мы развернулись для перехода в наступление.

— Сразу с марша? — удивился Жегота. — Совершенно без отдыха?

— А как же боевой дух этих войск? Они же физически чертовски устали, тем более, речь идет о наступлении! — добавил подпоручник. — Скажите, пожалуйста, капитан Сорокин, это что, в соответствии с вашими уставами?

Советский капитан молчал, взвешивая мысли, смотрел куда-то перед собой и, не отвечая на вопрос, продолжал:

— В этом заключается оперативный замысел Верховного Командования. Все происходило в большом секрете. Немцам казалось, что перед ними стоят части обескровленной 40-й армии, а тем временем наши танки, артиллерия, пехота только ждали сигнала. Погода благоприятствовала нам: шел дождь, бушевал ветер. Это позволило скрытно выполнить необходимые подготовительные работы и обеспечить маскировку. А у нас было, если не ошибаюсь, сто пятьдесят стволов на километр фронта, к тому же наступление должны были поддерживать крупные силы авиации…

Капитан Сорокин задумался. Все трое буквально впились в него глазами, а возница, молодой парень, так внимательно его слушал, что даже рот открыл. Капитан продолжал:

— Точно в шесть утра сотни орудий и десятки «катюш» громыхнули огнем, в воздухе раздался сильный непрерывный гул и…

— Этих под Ковелём тоже стоило бы угостить, — не выдержал подпоручник. Он пошарил в кармане лежащего рядом плаща и вытащил бутылку. Обращаясь к советскому офицеру, сказал по-русски: — Ваше здоровье! И за встречу, господин капитан!

Сорокин не дал себя упрашивать.

— Ваше здоровье, польские офицеры! За встречу и дружбу в боях с фашистами! — Он поднес бутылку к губам и глотнул. — Как, хватит на всех? — усмехнулся он, передавая бутылку капитану Жеготе.

Подпоручник показал на ящик, на котором сидел возница:

— Наверняка хватит. Везем и для вашего командования.

Капитан Сорокин подтянул к себе лежавший сзади пухлый зеленый вещмешок, сунул в него руку и достал солидную буханку хлеба и большую банку консервов.

— Думаю, что закуска не помешает, — сказал он, усмехаясь.

Подпоручник хлопнул его по колену:

— Тушенка! Ей-богу… Ну, господа офицеры, думаю, что к такой закуске…

Капитаны одобрительно усмехнулись.

А мы тем временем вспомним, как складывались события до этой встречи.

Это было утром 17 марта. Патруль 50-го пехотного полка Волынской дивизии Армии Крайовой встретился с разведывательной группой 205-й стрелковой дивизии Советской Армии. Это было началом установления контактов. Спустя некоторое время в селе Радомль поручник Правдиц встретился с майором Покровским, заместителем командира 277-го Карельского стрелкового полка по политической части. Майор имел задание установить связь с командирами партизанских отрядов и боевое взаимодействие партизан с регулярными частями Советской Армии.

Поручник Правдиц был доволен этой встречей. Он являлся начальником участка Старый Ковель и поселок Горка, в настоящее время охватывающего район населенного пункта Засмыки, а подразделения Правдица были выдвинуты в Зеленую, Радомль и Янувку. Этот офицер трезво оценивал обстановку. Прибытие сюда разведывательных групп фронтовых советских частей говорило о том, что близится время освобождения волынских земель, где последнее время все труднее приходилось частям и подразделениям дивизии Армии Крайовой сдерживать натиск врага. В конце января одна из боевых групп Правдица вела тяжелые бои с гитлеровцами. Последний бой произошел в селе Засмыки. Гитлеровцы, атакуя силами роты, потеряли несколько человек убитыми, десятки ранеными и вынуждены были отступить в направлении Ковеля. Однако отходя, они подожгли село и убили шестерых крестьян. Надо было ожидать, что немцы захотят взять реванш за свое поражение.

Встречей были также довольны майор Покровский и сопровождавший его капитан Мордвинов — начальник контрразведки этого же полка. Этим офицерам уже было известно, что 10 марта разведподразделение под командованием капитана Гусева перешло линию фронта, располагая информацией об обороне гитлеровцами Ковеля, которая была получена Гусевым из штаба 27-й Волынской пехотной дивизии Армии Крайовой. Ее добыли осведомители разведки дивизии.

В этот же день советские офицеры встретились с командиром 50-го пехотного полка, который официально поставил их в известность, что в районе южнее Ковеля действует польская партизанская дивизия, и попросил установить контакт с советским командованием. Майор Покровский оказался весьма оперативным офицером, так как уже 20 марта в деревне Радомль офицер связи из штаба армии — известный нам капитан Сорокин — ожидал представителя польской партизанской дивизии. Командир 27-й дивизии майор Олива для проведения предварительных переговоров выделил своего начальника штаба капитана Жеготу, которого сопровождал штабной офицер подпоручник Вихура. Именно они в сопровождении соответствующего эскорта теперь ехали на встречу. А тем временем возница свернул на проселочную дорогу и стегнул кнутом лошадей. Воз стал двигаться быстрее, сильно подскакивая на ухабах. Колея здесь была узкая и твердая, видимо еще не разбитая колесами тяжелых автомобилей.