Евгений Кукаркин - 37-й пост Страница 2

— Неужели весь арабский мир против нас?

— Он давно против нас. Когда выезжаешь?

— До второго поста дотяну к ночи?

— Дотянешь. Если поедешь сейчас.

— Тогда постараюсь побыстрей накормить свою команду и тронусь.

— Желаю тебе выжить, старлей.

Самое прекрасное пожелание в этой глупой войне.

Мои солдаты сидят под колесами машин и едят из котелков кашу. Даже врачиха, присела на камни, под тень танка и еле-еле перемещает ложку, давясь гречкой. Я подхожу и присаживаюсь к ней.

— Ну как, себя чувствуете?

— Паршиво. Чувствую, что мои нервы после такой поездки совсем расшатаются. Я ведь понимаю, что самое страшное впереди и уже сейчас не могу отделаться от чувства страха.

— Мы все так, не вы одна. Это ребята при вас еще держаться, а так… Я уже здесь за время службы такое насмотрелся… Провожу колонну, а все молчат, от страха молчат. Сегодня же хорохорятся, разговаривают даже.

— Говорят, у вас с командиром части не очень хорошие отношения. Он вас в самые паршивые операции первым посылает.

— Правильно говорят. Полковник подонок.

Она пристально смотрит на меня.

— Про вас идет очень много слухов… А в этот раз вы в чем провинились?

— Набил рожу замполиту полка…

— Боже мой, но вас же могли отдать под трибунал. Ведь замполит порядочная сволочь, это я сама знаю.

— Могли, но слишком уж я был прав и потом бил я его не в служебное время.

— А разве на войне есть неслужебное время?

— Есть. Я его бил в кровати.

Врачиха улыбается. Я догадываюсь, что она давно все знает, но лишний раз хочет убедится в правдивости истории.

— Как в кровати?

— Так. Пришел вечером, когда он спал у шл…, у одной женщины, сорвал одеяло и несколько раз врезал.

— Действительно с вами не соскучаешься.

Ко мне подскакивает сержант Джафаров.

— Товарищ старший лейтенант, колонна готова к отправлению.

— Хорошо. Мы сейчас идем. Выкиньте вы эту кашу, товарищ лейтенант, — прошу я врачиху, — запейте компотом и поехали. Нас ждет 37 пост.

Опять все сидят на броне в большом напряжении. Колона ползет вдоль реки, которая крутится между гор.

— Товарищ старший лейтенант, — ко мне оборачивается Коцюбинский, — а здесь на этом посту, который мы проехали, все готовятся к отправке на родину. Я говорил с ребятами, они утверждают, что приказ подписан и уже первые части своим ходом пошли к границе.

— Я говорил с командиром поста, он мне сказал тоже самое.

— Значит и нас того…, скоро в Союз.

— Не знаю. Но зато вижу одно, нас посылают совсем в другую от родины сторону, на 37 пост.

— Мать твою, — взрывается сержант, — почему так не везет. Осталось три месяца до дембеля, а тут… полезли в эту дыру.

— Неужели нами хотят пожертвовать, чтобы спасти всю армию, — недоумевает Коцюбинский. — На 37 посту только два взвода.

— А кто сказал, что линия фронта на 37 посту? Пока в Герате и других местах стоят наши части, мы будем выполнять свой долг, — решил ему ответить я.

— Долг, в гробу я видел этот долг, — уже шипит Джафаров. — Мы пришли сюда исполнять свой этот интернациональный долг, а против нас выступил почти весь народ Афганистана. Может тогда это слово запихнем в одно место.

— Чего расшумелся. Замполита на тебя нет. Слышал бы он, голову бы точно оторвал.

— Нашего замполита в такую дыру не пошлют, — сообщил какой то салага.

— А за что вы набили ему рожу? — неожиданно успокоился сержант и задал мне этот коварный вопрос.

— Ребята, можно на этот вопрос не отвечать?

— Ладно. Не говорите, — снисходительно произнес Коцюбинский.

Все заулыбались. Они то точно знали за что…

— Товарищ старший лейтенант, вас за это…

Вдруг заговорил микрофон и я поднял руку. Все мгновенно напружинились.

«Первый, говорит восьмой. Мы задержали арбу. Просим ее досмотра.»

— Добро. Мы сейчас подъедем.

— Слушайте все. Как окажемся у арбы, все с машины и следить за местностью.

Теперь никто не говорит, все изучают окружающий ландшафт.

Наш небольшой разведочный БТР стоит у огромной телеги, запряженной парой быков. Сержант Грибов стоит у хозяина этого сооружения, бородатого старика. Рядом девушка, в неприглядной одежде, лицо до глаз прикрыто черной тряпкой. Мы останавливаемся рядом с ними. Все мгновенно спрыгивают с бронетранспортера, только врачиха, медленно на полусогнутых, цепляясь за выступы брони, пытается спустится на землю.

— Прыгайте, черт возьми.

От неожиданности Ковалева разжимает руки, валится на спину какому то солдату и падает грудью на пыльную бровку. Потом возмущенная поднимается и с яростью смотрит на меня.

— В чем дело, сержант? — обращаюсь я к Грибову.

— Смотрите, товарищ старший лейтенант, — он подходит к арбе и откидывает сено, я вижу нашу армейскую радиостанцию РС-12. — Мы едем и вижу, как вот эта девчонка начала что то судорожно прятать под сено. Сразу остановились и я нашел эту штуку.

— Допрашивали?

— По нашему ни хрена не понимают.

Включаю тумблер радиостанции. Судорожно дернулись стрелки и зажглись неоновые лампочки. Я подношу наушники и слышу арабскую речь, кто то настойчиво называл позывные.

— Твоя, — показываю на рацию девушке.

Та мотает головой. Выключаю станцию и вдруг хватаю руку девушки, выворачиваю ладошку и подношу к глазам.

— Ах, ты, сука.

Теперь срываю с лица повязку и все видят мальчишечье лицо, скривившееся от страха.

— Джафаров, обоих связать, с радиостанцией на машину и до первого поста, там их сдадим. Грибов, вперед.

Разведчик отъезжает. Связанного мальчишку и старика, сажают к солдатам на броню. Ковалева опять сидит на своем месте с поджатыми ногами, она надула губы и старается на меня не смотреть.

До следующего поста, мы доехали молча. Так же все были напряжены и только огоньки сигарет, попыхивали то там, то тут.

Командир поста, крепкий, бородатый грузин, еще окончательно не проснулся. Он бесцеремонно зевнул.

— Так это значит тебя, дорогой, гонят в это пекло…

— Не уж то на 37 так нехорошо?

— Везде нехорошо, но конечно на 37 хуже. Я ведь слышал о тебе, старлей. Не ты ли, дорогой, в прошлом году участвовал в операции у реки Ковтунь, по освобождению пленных?

— Я.

— Классная операция. Моего брата тогда освободили. Выпьем за эту встречу, старлей.

Он шарит под нарами и достает бутылку сухого вина, ополаскивает им два стакана и наполняет их.

— За конец войне.

— За то, чтобы мы выжили.

— Верно.

— Я тебе привез пленных, старика и мальчонку.

— На кой черт, шлепнул бы на дороге или выкинул в ущелье. Мне то что с ними делать?

— Они разведчики. Их захватили с радиостанцией. У меня переводчиков нет, а до своего поста тащить не хочется. Ты свяжись с кем надо, пусть разберутся.

— Уговорил, дорогой. Выпьем еще по стаканчику.

Вино хорошее и мы выпили.

— У меня еще к тебе просьба, — говорю грузину, — с нашей группой послали врачиху. Нельзя ли ей выспаться где-нибудь, отдельно от всех..

— Женщина, это хорошо. Люблю женщин. Как так можно, возить с собой женщину и разрешать ей спать отдельно?

— Это особая красавица. Она уже подстрелила одного офицера, когда тот пытался к ней подлезть. Ее за это к нам на пост и посылают.

— Да что ты говоришь? Нет, я хочу жить, пусть спит здесь одна, подарим ей эту спокойную ночь в командирской землянке.

— Договорились. Я ее сейчас сюда пришлю.

Ковалева стояла в окружении бойцов поста и о чем то оживленно разговаривала с ними.

— Товарищ лейтенант, — позвал я ее.

Улыбка сразу пропала с ее лица, губы сжались и она, подтянувшись, подошла ко мне.

— Я договорился с командиром поста, что он на ночь предоставит вам свою землянку. Можете отправляться и занимать ее.

Она разглядывает мое лицо, как будто первый раз видит.

— Скажите, старший лейтенант, за что вы меня так… у арбы.

— Я хочу, чтобы вы смогли вернуться на родину. И если в следующий раз, также позорно будете сползать с машины, то я что-нибудь сломаю вам, да так, чтобы вас быстрее с ближайшим транспортом выздоравливающих увезли подальше от нас.

— Я буду сопротивляться.

— Вот и сопротивляйтесь. Сидите в землянке и стреляйте, в того кто к вам будет лезть ночью.

— Как бы мне хотелось, чтобы первым сунулись вы…

Она повернулась и пошла по ходу сообщения в землянку командира.

Как только солнце своим краешком выползло из-за гор, наша колонна тронулась в путь. Слишком холодно и сыро. Мы одеваемся потеплей, сидим на холодной броне и ежимся от прохладного ветерка. В полдень должны приехать на место службы.

— Не расслабляться, — ворчу я на солдат. — Следите за горами. Это самый ответственный участок.

Увидел я его случайно. Солнце слепило мне глаза и когда я повернулся к нему затылком, то на скале увидел тень, кривая чернота гребня и выступающая голова в чалме.