Георгий Шолохов-Синявский - Волгины Страница 20

Краем глаза Виктор увидел, как мочки ушей Сухоручко покраснели. Тем же сердитым, ворчливым тоном «старик» продолжал:

— Хорошо стреляли лейтенанты Волгин и Харламов. За быстрое нахождение цели и разгром головы колонны «синих» лейтенантам Волгину и Харламову объявлена благодарность. Кулькову, не выполнившему условий стрельбы с пикирования, назначаю дополнительные стрельбы. Через полчаса — групповые полеты!

…Виктор освободился из лямок парашюта, прилег на траву недалеко от самолета. Ничем не замутненная бирюза неба простиралась над ним. Запах полевых цветов и трав казался Виктору после полета особенно сильным; он вливался в него, как теплая брага.

Кето выписалась из больницы, и с этого дня многое изменилось в маленьком домике. Одиночества и пустоты, которые часто тяготили прежде, когда Алексей уезжал на строительство, теперь не стало. С утра и до ночи мысли ее были заняты ребенком.

Маленький Лешка был здоров и почти все время спал, и в те часы, когда он ничем не обнаруживал себя, тишина, казалось, была полна его дыханием. Кето ходила бледная, усталая, небрежно причесанная, с похорошевшим лицом и счастливая. Она мало и беспокойно спала по ночам, часто просыпаясь и прислушиваясь к покряхтыванию ребенка. Иногда она склонялась над кроваткой и подолгу смотрела на сына, на розовое родимое пятнышко у левого пульсирующего голубой жилкой виска, на смеженные веки без ресниц, на забавные движения губ, потягивающих резиновую соску. При этом ей становилось немного страшно от мысли, что Лешка отберет у нее все, чем была до этого полна ее жизнь.

Алексей переживал первые дни существования сына по-иному. Для него он был пока безликим забавным существом, олицетворявшим собой отвлеченное понятие «сын» — понятие, вызывающее гордость, но далеко еще не отцовскую любовь.

На строительстве дела снова вошли в свою колею. Бурный ливень повредил только одну шпальную клетку, ее быстро восстановили. На главном мосту началась передвижка фермы — работа, которая всегда захватывала Алексея, вызывала в нем юношеский азарт.

Бригады мостовиков соревновались в устранении последствий ливня. Люди работали споро и весело. Погода установилась тихая, солнечная, нежаркая.

Есть что-то неуловимо печальное в мягких красках западнобелорусского лета. Небо здесь атласно-синее, глубокое. Березовые рощи полны теплого запаха зреющей земляники, прилегающих к ним молочно-розовых гречишных полей. Все зелено и влажно, овеяно лесной прохладой. Солнце не жжет, а спокойно льет умеренно жаркие лучи. Густая, как камыш, молодая рожь стеной стоит по сторонам проселочных дорог; в ней рассыпаны голубые огоньки васильков, кровяно-алые брызги пылающего на солнце горошка.

Вековым покоем дышит здесь древняя славянская земля; сумрачно и дико, как тысячи лет назад, стоят дремучие леса, и пахнут они многолетней древесной тленью, гниющими у подножия дубов желудями и сухим листом, таящимися где-нибудь в дуплах потемнелыми сотами диких пчелиных гнезд.

Новая железнодорожная ветка пролегала в черной непролазной пуще с ныряющими в ней извилистыми лентами троп и дорог, с гремучими холодными родниками на дне глубоких оврагов, с вечными сумерками в глухих чащах.

Здесь же, в лесу, раскинулся обширный рабочий поселок с деревянными бараками, клубом и управлением новостройки. Но Алексей Волгин редко бывал в управлении. Все дни он проводил на строительстве главного моста, перебрасываемого через тихую, неглубокую, но широкую лесную речку, с тинистой малахитово-зеленой водой. Сроки строительства были сжатыми, болотистые берега реки увеличивали трудности, и Алексей стал приезжать на участок раньше обычного времени на два часа.

Выслушав с утра доклады участковых начальников, он ехал к мостам и по дороге успевал просмотреть газеты. Это помогало ему весь день быть в курсе всех дел и событий. Международная обстановка не внушала излишнего спокойствия, но он уже привык к тому чувству острой настороженности, которое вызывали у советских людей события в Западной Европе. Ощущение чего-то грозного, опасного, что, как огромная туча, наплывало с Запада, оставляло в душе Алексея неприятный осадок, но он забывал о нем, как только вчитывался в газетные строки, рассказывающие о советской мирной жизни, в которой напряженно бился неутихающий пульс огромного могучего государства, охваченного пафосом созидания. Интересы строительства поглощали все его мысли, и нередко военные события за рубежом казались ему очень далекими.

Но так было до тех пор, пока перед ним не была поставлена ясная, определенная задача. Он представил себе все ее значение, и самая обыкновенная железнодорожная линия сразу приобрела особенно важный государственный смысл. Алексей уже не мог избавиться от сознания громадной, еще небывалой ответственности перед страной, и все, что происходило там, за границей, теперь получило новое освещение и стало близко касаться каждой детали строительства.

Семнадцатого июня утром Алексея вызвали к телефону из Москвы. Он сразу узнал в трубке ровный суховатый голос наркома.

— Когда закончите строительство главного моста? — спросил парком. — Срок называйте как можно точнее.

Всегда при разговоре с Москвой у Алексея было такое чувство, точно с ним разговаривал сам Сталин. Так было и теперь.

«Вот назову срок, а спустя несколько минут Сталин узнает об этом, и стрелка государственного механизма будет поставлена на это число, и какая-то важная часть механизма уже будет действовать в соответствии с названным мною сроком», — быстро пронеслась в голове Алексея мысль.

— Двадцать пятого июня пустим пробный поезд. Двадцать шестого намечено открыть движение, — ответил Алексей.

— Это точный срок? Без похвальбы? — после короткой паузы спросил нарком.

— Точный, товарищ нарком.

— А раньше не сможете?

— Если удастся, на день-два, может, ускорим. Это будет раньше намеченного по плану срока на пятнадцать дней.

— Плановые сроки были установлены с запасом, — сказал нарком, и в его голосе Алексей уловил недовольство. — Так можно надеяться?

— Будем стараться, товарищ нарком.

— Что вам нужно, чтобы закончить мост двадцать пятого? Что вам может помешать? — спросил нарком.

— Сейчас, думаю, уже ничто не помешает, — уверенно ответил Алексей.

— Отлично. Сегодня выезжает к вам уполномоченный. Он вам поможет. Как вы себя чувствуете? Как люди?

— Благодарю, товарищ нарком. Люди чувствуют себя хорошо.

— Ну, будьте здоровы. Желаю успеха.

В голосе наркома прозвучала теплая нотка. В одно мгновение в воображении Алексея возникло простое, суровое лицо с жесткими, как у пожилых рабочих, усами, с острым, точно подтрунивающим взглядом.

Алексей задумчиво поглядел в окно кабинета с приспущенной наполовину шторой. Косые, бьющие из-за леса солнечные лучи янтарно отсвечивали на натертом до глянца паркетном полу, отражаясь в стекле письменного прибора, зайчиками играли на потолке. Веселый птичий гам врывался в форточку, из леса тянуло терпкой горечью орешника.

«Конечно, я не ошибся, назвав этот срок, — думал Алексей. — Недели достаточно».

Он позвонил в гараж, приказал подать машину и через полчаса был уже на строительстве главного моста.

Алексей поднялся на диспетчерскую вышку. Он был в парусиновой форменной тужурке, в брезентовых запыленных сапогах, без фуражки. Темнорусыми кудрявыми волосами его играл слабый ветер.

Воздух был насыщен смешанным запахом древесной коры, сосновых стружек, приречных трав. Над вязкими болотистыми берегами реки плыл ровный шум; лязгали и визжали вороты, наматывающие стальной канат, пыхали паром краны, вцепившись своими крючковатыми хоботами в выгнутую дугой решетчатую ферму.

Десятки людей, блестя на солнце коричневыми мускулистыми спинами, работали у мостовых быков по пояс в тинистой, смолисто-темной воде.

Иногда Алексею казалось, что он слышит их тяжелое дыхание, чувствует крепкий запах пота. Голоса рабочих через каждые полминуты сливались в дружный вздох, и с каждым таким вздохом ферма чуть заметно подвигалась по шпальным скрипящим клеткам вперед.

— Раз-два… взяли!.. Раз-два… двинули!.. — звенел над мостом сильный, далеко слышный голос, и вслед за ним вырывался из множества грудей многоголосый приглушенный гул, лязгали цепи, стонали и скрипели лебедки.

Алексей невольно залюбовался согласными движениями людей, вспомнил грозовую ночь, сверкание молний, раскаты грома и шум ливня. Привязав себя веревками к столбам, стоя по горло в воде, люди работали в ту ночь с ожесточением. Разбушевавшаяся река несла сосновые коряги, грозя увлечь с собой не только людей, но и шпальные клетки, а смельчаки вбивали новые сваи, рыли обводные стоки, сооружали рельсовые заградительные упоры, чтобы отвести от фермы внезапный удар буйного паводка.