Арон Шнеер. - Из НКВД в СС и обратно. (Из рассказов штурмбаннфюрера) Страница 20

«Товарищ полковник, вы нас извините…». А у нас редко называют по званию, если я захочу вас вызвать к себе, я узнаю ваше имя и отчество. Даже генералы сразу обрывали, когда начинали с «вашего превосходительства».«…вы Симакова знаете? «Знал», — отвечаю. «Понимаете, следственными органами получены некоторые сведения». Я говорю: «Ребята, со мной вам петлять нечего. Что, цапнули?». «Да», — говорят. В Кемеровской области. Он на вас ссылается. В чем дело?» Я отвечаю: «Кто там начальник областного управления?» «Полковник Баландин», — отвечают. «Так вот, передайте от моего имени, что я до Лаврентия Палыча дойду. Вместо того, чтобы шпионов ловить, он ловит человека, которого награждать надо. Кстати, он чем-нибудь награжден?» «Да, — говорят, — «Красной звездой». «Совести нет» — говорю.

Видно мой разговор подействовал, потом я узнал, что его через два-три месяца освободили. Но несколько месяцев ему задавали вопросы: «Расскажите о вашей антисоветской деятельности» и так далее.

А.Ш. В Бухенвальде вы видели советских военнопленных?

А.П. Нет, я не лез в эти дела, чтобы не замараться. Немец, он не будет интересоваться тем, что ему не нужно. Из-за слишком большого любопытства серьезные люди попадают в глупое положение.

А.Ш. Какие самые страшные часы в немецких концлагерях?

А.П. Утренняя, вечерняя поверка, раздача пищи. В таких лагерях, где порядка нет, мертвого под руки тащат с собой, чтобы получить лишнюю пайку.

Бывший французский военнопленный Филипп де Пуа рассказывает, что в лагере Рава-Русская «во время распределения супа двое русских, стоявших в очереди перед кухней, держали между собой покойника, надвинув ему шапку на глаза. Один из них держал две чашки, свою и покойника, чтобы таким образом получить лишнюю порцию супа, которую эти двое разделят между собой».

Возьмем лагерь с установленным порядком. Бухенвальд, к примеру. Вы получили хлеб и кофе, но в напряженном ожидании. Потому что сейчас, лагерь радиофицирован, раздастся голос: «Номер такой-то к щиту такому-то». Каждый человек знал, что это означает: 5-й щит — лишний допрос, 6-й — перевод в другую бригаду, а 3-й щит в Бухенвальде — это на тот свет. Вызвали меня к 3-ему, я отдаю свою пайку вам: мне она не понадобится. И вот за все время существования Бухенвальда, всего было два случая, когда человек, который шел на смерть, оказал сопротивление. Один, черноморский матрос, захваченный в Севастополе… Погодите, сейчас фамилию постараюсь вспомнить…

Знаете, такие провалы памяти у нас, разведчиков, называются — обрыв ленты памяти. Нет, фамилию не помню, а имя…

Он взял нож, Виктор-моряк, это я от Кюнга узнал в Париже. Так вот, Виктор успел ранить трех эсэсовцев. Потом еще один случай, тоже наш пленный. Крепкий был, уложил кулаком эсэсовца, вырвал у него пистолет и успел пристрелить кого-то, прежде чем его пришили.

В Бухенвальде были установлены машины для порки. Несколько тысяч работающих заключенных, к вечеру набирается много проштрафившихся. Исполняли наказания и сами заключенные: секли друг друга, а то и вешали за две сигареты.

А вот это я видел во время одного посещения своими глазами. На плацу стоял один на возвышении, подобие трибуны, в шутовском колпаке, настоящем шутовском колпаке и халате. На груди доска, на 3-х или 4-х языках написано: «завтра я буду повешен!».

Бухенвальд — это буковый лес, тот самый лес, где Гете любил отдыхать. В центре Бухенвальда рядом со складом вещевым и кухней, справа от крематория, 300-летний бук стоял. Причем, немцы, идиоты, оставили на нем мемориальную доску, что там любил сидеть великий поэт и писать свои вирши, как говорится. Когда в 44-м бомбили, бомба попала прямо туда и сожгла дерево. Единственная бомба, попавшая на территорию лагеря. А в 20 метрах стоит стандартная виселица. Разве может быть такое!

Когда американцы туда ворвались и спасли восставший лагерь, то первое, когда им показали полусожженное дерево, они фотографировали его на фоне виселицы. Вот вам немецкая культура: Гете и виселица.

Бывший узник Бухенвальда Альперин Э.Г. рассказывает: «Так называемый гетевский дуб. (Альперин ошибочно назывет бук — дубом. — А.Ш.). Было предание, что если погибнет дуб не своей смертью, то погибнет и немецкое государство. 24 августа 1944 г. был совершен налет на Бухенвальд, дуб загорелся… И слова оказались пророческими, нам известна судьба немецкого фашистского государства».

Глава 7

Командировки.

Путешествие в Воронеж.

«Осколочным, заряжай!».

Лагеря военнопленных.

Генералы и другие.

История с «историками».

Из коммунистов в эсэсовцы.

А.Ш. Вам приходилось бывать на восточном фронте?

А.П. Не на фронте, а около фронта и в других местах в немецком тылу. Особенно запомнилось воронежское «сидение». Места от Воронежа до Курска — Семеновка-1, Семеновка-2, станция Ржавчик, Мансурово я знаю, как свои пять пальцев.

А.Ш. А почему именно эти места?

А.П. В июле 42-го немцы ворвались на окраину Воронежа. А в городе находились авиазаводы. Там штурмовики ИЛ-2 делали. Меня заранее послали туда, что бы я кого нужно и что нужно цапнул. Но Воронеж немцы так и не взяли. А я все «надеялся». Делать мне было абсолютно не хрена. И болтался я по немецким тылам, как экскурсант: туда-сюда. Разъезжал по офицерским кантинам, были там и эсэсовские части, перезнакомился со многими. Офицеры смеялись надо мной: «прислали человека на курорт». Причем они были озлоблены: не были уверены, что Воронеж возьмут. «Вдруг будешь здесь, гауптштурмфюрер, до конца войны спокойно отдыхать, или пока нас не попрут отсюда».

6 июля 1942 г. немецкие войска захватили правобережную часть Воронежа. 24 января 1943 г. Воронеж полностью был освобожден Красной Армией.

А.Ш. А что? Действительно отдыхали спокойно? Партизаны не беспокоили?

А.П. (Смеется). О партизанах мы уже с вами говорили. Не было никаких воронежских партизан.

А.Ш. Итак, вы путешествуете по воронежским весям, видите местное население. Как оно относится к немцам?

А.П. То, что не все колхозы любили, мы знаем. Немцы в 42-м году тоже поумнели и знали, что вешать русских заложников за то, что нашли у крестьянина ремень немецкого солдата, не надо. Крестьяне сами приведут кого надо, как Зоечку. Кроме всего, большую часть населения мы успели перегнать на восток. У немцев осталась меньшая часть. Те, что остались, ждали, чем все закончится, но больше верили немцам. Это ж лето 42-го, они к Сталинграду прут.

Лучше расскажу другую историю. Катались мы, катались с несколькими офицерами около реки Оскол. Машина была у нас трофейная чешская «Шкода», похожая на цистерну или корыто. Ведущий мост только задний, а проходимость лучше, чем у «виллиса». Кстати, после войны в американской зоне как развлекались? Американцы имели привычку, уходя из казармы, оставлять за собой горы консервных банок высотой с трехэтажный дом. Попадая к американцам, мы развлекались, англичане этого не делали, они сволочи, а американцы веселый народ: брали «виллис» и кто на нем влезет на эту гору вверх. Я выигрывал в этих «соревнованиях» потому, что брал не «виллис», а эту дважды трофейную чешскую херовину: она влезала, а «виллис» нет.

Так вот, едем мы на таком корыте, и оказалось, что заехали, фронт был прерывистый, где дырка, а где нет, не куда-нибудь, а прямо к русским. Успели вылезти, спрятались в кусты. Видим мост, умирать буду, вспомню, а на нем советский заградотряд. Значит, мы на 10–15 километров в тыл к русским врезались. А мы в кустах — 4 товарища: шофер, два вермахтовца и один эсэсовец, которые клянут свое любопытство: на хер потащились к фронту. Зачем? Они по делу ехали, просто ошиблись. А меня, зачем туда потянуло? Сидим в кустах и дрожим: вдруг отряд начнет прочесывать кусты. Чего нам ждать? Одного — пули.

А на этом мосту переправа через реку Оскол. Это лето 42-го, когда после прорыва на Юге и частичного попадания в окружение частей 28-й и 40 армий, некоторые подразделения пытаются уйти на другой берег. Смотрим, отходят через мост части. Тыловиков заградители пропускают, а всем остальным — ни шагу назад, идти занимать оборону. И вот вижу идет большое количество грузовиков, а в конце колонны десятка два или три танков. Эти грузовики к ядреной матери пропустили, а танкам — стоп. Вылезает из танка генерал. Все происходит в метрах 60-ти от нас, видим все, сидим и дрожим.

«Слушай, майор, — говорит генерал. У меня горючего нет. Еле-еле перелезем на ту сторону. Ты пропустил мои заправщики. Мы перейдем, встанем здесь, и будем ждать заправщики и боеприпасы. Я не боеспособен. Пропусти».