Георгий Артозеев - Партизанская быль Страница 20

— Пусть оружие просто механизм, — говорил не раз я своим друзьям в ответ на просьбу о спирте. — Но у него есть свой характер, свои требования к хозяину. Не будет военного счастья человеку, который их не уважает.

И мой «дегтярь» мне хорошо и верно служит не зря: я его характер знаю. Густо смазанным на мороз не вынесу, во-время спиртом угощу, — зато и он не раз мне жизнь спасал.

Был у меня случай, когда я голыми руками отнял у врага пулемет только потому, что тот не смог пустить его в ход.

Произошло это так: мы влетели на санях в село, а полицаи зашевелились. Открыли стрельбу.

Едва я покончил с автоматчиком, стрелявшим из-за угла хаты, смотрю — глядит на меня с противоположного забора знакомая деталь: пламягаситель «дегтяря». Клацает, а выстрелов нет. Осечка за осечкой. Тихонько подкрался я к забору да как рванул пулемет за ствол и перетянул к себе. Конечно, полицай-пулеметчик плохо чистил свое оружие. Пришлось мне за него почистить. После моей настройки пулемет этот отлично играл в партизанских руках.

За полтора года неразлучной жизни «дегтярь» стал неотъемлемой частью меня самого. Не раз надо мной товарищи смеялись: спать ложусь — и его с собой кладу. Когда его рядом нет — все мне вроде чего-то не хватает. В боевой жизни полезная привычка. Она у меня возникла вовсе не от излишней чувствительности, а на основе военного опыта. Был, например, такой случай.

Еще в первую военную осень мы готовились маленьким отрядом отразить нападение карателей. Бой собирались дать серьезный, а оружием были не богаты. Один станковый пулемет так часто перетаскивали в поисках наивыгоднейшей позиции с места на место, что его даже прозвали путешественником.

План командования был таков: мы переносим все ценное имущество из лагеря в дубовую рощу за ручей. На старом месте остается кухня, пекарня да несколько портянок, «беспечно» развешанных по кустам, будто бы демаскирующих нас. На подступах к этому брошенному лагерю, близ кухни, ставится заслон: пулеметный расчет и небольшая группа автоматчиков. Они встретят врага, создадут видимость отчаянной обороны и, нанося противнику возможно больший урон, отойдут. Когда же каратели ворвутся в лагерь — отряд налетит на них из дубовой рощи.

Все, казалось бы, ясно и придумано неплохо, но, как это часто бывает в жизни, а особенно на войне, вышло иначе.

Разведка донесла, что гитлеровцы прибыли в село, из которого подход к лагерю вел не к поляне близ кухни, где их ждал «путешественник», а к старой просеке. Пулемет опять переехал в новое гнездо — конечно, на оборону просеки. Наступление ждали на рассвете.

Наступило утро. Сменили дозорных на всех постах. Везде тихо. Противник не замечен ни в каком направлении. Вот уже и десять часов. Одиннадцать; наконец и полдень. Очевидно, нападения сегодня не будет? — Во всяком случае — покормить людей надо. — решает командир.

Я дежурил по лагерю, и командир направил меня в старый лагерь узнать, как дела в хозяйственном взводе. И тут все пошло уже не по плану.

Едва я появился на кухне, со стороны поляны был открыт сильный оружейно-пулеметный огонь. Я тут, где стоял, и лег, ударил по кустарникам, где замаскировался враг. Наши хозяйственники поддержали меня огнем автоматов. Позиции гитлеровцев мы отлично угадывали, так как знали эти кустарники как свои пять пальцев: мы вначале полагали, что нападение произойдет именно отсюда. Правда, с нами не было станкового «путешественника», но зато был мой «дегтярев»! Благодаря ему, несмотря на перемену обстоятельств, план командования оказался выполненным. После «отчаянного» сопротивления мы, производя как можно больше шума, отступили, а в дубовой роще уже был готов к атаке весь отряд.

Не было тогда человека, который не похвалил бы меня за привычку не расставаться с пулеметом: ведь на кухню можно было и без него сходить!.. Мало ли в каких еще случаях пулеметчики оставляли это нелегкое оружие: оно, хотя и называется ручным, а много тяжелее других видов личного вооружения. И, по правде говоря, чтобы таскать его, терпения и сил требовалось немало. Иной раз вся кожа на плечах горела. А однажды мне особенно досталось от «дегтяря».

Мы пошли на разведку и нарвались на полицейскую засаду. Уничтожить ее было нельзя — рядом в селе стоял большой гарнизон гитлеровцев, а шум был не в наших интересах. Отступать пришлось по болоту. Товарищи налегке перепрыгивали с кочки на кочку, а меня тяжелый груз тянул книзу. Несколько раз проваливался по пояс, отстал, выбился из сил, а «дегтярь» меня по спине и плечам колошматит! Кожу истер в кровь, синяков набил не меньше десятка. А на другой же день — снова надо на операцию. И пошел, что поделаешь!

Никогда бы я не променял своего «дегтяря» на более легкое оружие: ведь нам с ним всегда обеспечено почетное место в бою — мы словно первый голос в хоре. Автоматчики нам только подпевают.

Каково же мне было узнать о приказе командования: разведчику-пулеметчику Артозееву сдать свое оружие в боепитание и получить взамен автомат! Я был просто убит.

Между тем приказ этот был следствием моего давнего желания: перейти во взвод подрывников. В связи с большим ростом отряда командир производил формирование, и моя просьба была удовлетворена.

Я бы с радостью перешел на новую работу в боевую семью минеров и подрывников. Опыт в этом деле имел, и товарищи мне нравились, все, кажется, в порядке, но в этом взводе бойцам иметь пулеметы не положено. Я же не мог расстаться с пулеметом. Не мог — и все тут! При мысли, что окажусь лишенным этого привычного грозного оружия, мне становилось просто страшно. За полтора года мы прошли сотни километров, перебили сотни врагов. Как можно жить и воевать без него? Да, я свыкся с ним, как с верным товарищем, и чувствовал что-то очень похожее на горечь расставания с другом.

Мучился, мучился — и решил пойти искать заступничества у нашего командира соединения. Напомню, думаю, Алексею Федоровичу, как я заслужил его первую похвалу, еще ни разу не побывавши в деле: она была получена за то, что в двухнедельных скитаниях во время поисков отряда я не расстался с пулеметом. Каково тащить его в тридцатиградусный мороз без ночлега, без пищи, во вражеском окружении, — командиру было понятно, да и по мне, наверно, видно было.

Напомню и то, что пулемет у меня без дела не бывал и не раз в моих руках сослужил хорошую службу: в месте, прозванном «мадьярским проспектом», мой «дегтярев» повернул вспять целую колонну врага.

Пообещаю командиру, что буду и впредь.

Много чего собирался я сказать товарищу Федорову. Целую речь готовил и будто сказал все, что собирался, а. «дегтяря» пришлось все-таки отдать.

Вручая его начальнику боепитания, я на прощанье крепко прижал к себе обеими руками и поцеловал любимый пулемет. «Пусть он служит другому бойцу так же хорошо, как служил мне», — подумал я и попросил начальника позаботиться о нем, отдать в верные руки. Не постыжусь признаться, что глаза мои при этом были па мокром месте.

Наша Лена

Началась наша вторая партизанская зима. Соединение находилось в Клетнянских лесах, где предполагалось пережить трудное время года. Здесь разбили такой благоустроенный и большой лагерь, что прозвали его Лесоградом. Только сидеть в нем, конечно, не приходилось — дома отдыхали лишь после походов.

Однажды возвратился я из дальней разведки и застал в нашей землянке такое столпотворение, что просто не знал, куда от порога ногой ступить.

После светлой мглы зимнего леса да крепкого морозца дома показалось очень жарко, накурено, темно. В первую минуту я вообще не мог ничего разглядеть толком. А тут еще, как всегда при возвращении товарища, окружающие подняли шум. Смеются, спрашивают, поздравляют с благополучным прибытием — и все разом.

Однако в тот вечер шум прекратился раньше обычного, и я заметил, что мой приход прервал какой-то интересный разговор. В землянке оказались гости из соседних подразделений. И тут я обратил внимание на незнакомую девушку, поместившуюся на нарах в центре землянки. Сидит как дома, смеется вместе со всеми, разговаривает, в общем чувствует себя вполне на месте.

Откуда такая у нас? Должен признаться, что как я ни ценил наших славных партизанок, но всегда предпочитал, чтобы они находились в других подразделениях. Появлению новой девушки в своем взводе я по многим обстоятельствам вовсе не обрадовался. Что ни говори, лишняя особа женского пола в наших условиях представляла некоторую опасность. Слишком много было неженатой молодежи среди подрывников.

Присмотревшись, я убедился, что ошибся: девушка, конечно, никакого отношения к нашему взводу не имела.

Это была гостья, причем, судя по многим приметам, из числа тех, кто прилетел недавно из Москвы.

Мне дали поужинать, я уселся в сторонке и стал слушать.