Михель Гавен - Валькирия рейха Страница 20

– 52ая эскадрилья уже прибыла, – сообщила она, просматривая бумаги, – я удивилась, что вас с ними не было. Но потом вспомнила об этих причудах генерала фон Грайма, который заставляет всех новичков, прибывающих на восток, представляться ему лично. Таким образом он заботится о личном составе. Вы знакомы с вашим командиром?

– Нет, мы еще не встречались, – ответил Эрих, – я прибыл сразу из школы.

– Я сама познакомилась с ним лично только позавчера, но знаю, что он очень опытный, бывалый летчик, хороший организатор, – она открыла новенькое офицерское удостоверение Эриха: дата рождения 19.04.1922, значит, ему едва исполнилось двадцать лет, – вы мне понравились на экзамене, – сказала она, возвращая ему документы, – своей смелостью и оригинальностью решений. Я бы с удовольствием зачислила вас сразу в «Рихтгофен», даже не дожидаясь особых заслуг. Мастерством, я думаю, вы не уступите пилотам этой эскадрильи, а кое-кого даже и превзойдете, а опыт – дело наживное, в боевых условиях приходит быстро. К сожалению, «Рихтгофен» уже полностью укомплектована, вакансий нет, личный состав эскадрильи утвержден самим рейхсмаршалом, перетасовывать и согласовывать сейчас нет времени, скоро наступление. Но не расстраивайтесь. На войне отсутствие вакансий, как правило, – до первого боя, увы. Там посмотрим. Бумаги отдадите начальнику штаба. Он все оформит, покажет, где будете жить. Офицерам за ужином я вас представлю сама. Сейчас обед заканчивается, все разошлись. Кстати, я сейчас позвоню в столовую, чтобы они оставили вам порцию. Мы посмотрим машину, Ме-109. У меня есть «фокке-вульфы» последней модели, Fw-190, но на них приказано пересадить «Рихтгофен», а ваша 52ая на «мессершмиттах». Но, если вы знаете, я сама летаю на «мессершмитте» и отказалась поменять его на «фоккер», мне он не нравится, даже если его украсят, как мой «мессер». На нем только на Западном фронте за «спитфайерами» гоняться, кто быстрей, а здесь нам нужны испытанные бойцы, люди и самолеты. Основная нагрузка, безусловно, ляжет на «мессера».

По правде говоря, Эрих не мог прийти в себя от допущенной оплошности и окончательно преодолеть смущение. Казалось, его знаменитые в летной школе смелость и находчивость в самый решительный момент покинули его. Но он старался держаться уверенно и не подавать виду. Тем более, Хелене Райч намеренно не обращала внимания на его скованность и разговаривала на равных, как профессионал с профессионалом. Это несколько успокоило Хартмана. По пути в ангар, где стоял подготовленный для него самолет, Эрих заметил в одном из укрытий особо охраняемый «черный вервольф», гордость концерна «Мессершмитт». Вокруг него суетились механики. Эриху очень хотелось подойти поближе и рассмотреть легендарную машину, но он одернул себя, понимая, что на это время у него еще будет. Хелене подвела его к ангару, где стоял новенький истребитель Ме-109.

– Вот ваша машина, лейтенант, – сказала она, – можете познакомиться с ней. Такой же дебютант, как и вы. Еще не нюхал пороха. Недавно с конвейера. Пока ни одной царапины. Будете вместе набираться опыта. В бою очень много зависит от машины.

Она разрешила ему осмотреть самолет, залезть в кабину, пощупать узлы, оборудование, посмотреть вооружение. Охотно отвечала на вопросы, рассказывала сама и даже увлеклась, деловито объясняя, как лучше использовать в бою сильные стороны машины и где у нее наиболее уязвимые места. Представила его подошедшим механикам. Она открыла молодому летчику несколько собственных секретов маневра, показывая красивыми узкими ладонями направление движения самолетов. В процессе разговора смущение и скованность исчезли сами собой. Все недоразумения забылись. Эрих почувствовал себя с Хелене очень свободно: они говорили на одном языке и прекрасно понимали друг друга. Их разговор прервал начальник штаба полка, уже знакомый Эриху майор, который искал Хелене по хозяйственным делам. Увидев Эриха, он обрадовался.

– Позвольте поприветствовать вас, лейтенант. Я вижу, ваше желание осуществилось.

Так точно, – ответил Эрих.

Хелене приказала майору проводить Хартмана в столовую и показать место в общежитии. По пути майор сообщил новичку, что именно он, вспомнив свое обещание, уговорил фрау Райч поехать на выпускной экзамен в берлинскую летную школу. «А так бы она никогда не собралась», – майор безнадежно махнул рукой.

После обеда начальник штаба показал Эриху его комнату. Его соседом оказался майор Андрис фон Лауфенберг, высокий, темноволосый, синеглазый красавец, известный летчик, имевший много наград и летавший в паре с самой Хелене Райч. Несмотря на несколько высокомерный вид, Андрис был прост в общении, имел весьма уживчивый и легкий характер и не кичился своим избранным положением постоянного напарника Райч. К тому же, несмотря на довольно стремительную карьеру и признание, он был всего лишь на несколько лет старше Эриха и принял Хартман на равных. Так же как и с самой Райч, с Лауфенбергом Эрих без труда нашел общий язык.

Раскладывая свои вещи, Хартман поинтересовался у Лауфенберга, кто до него жил в этой комнате.

– Пауль Хойзингер, – ответил Андрис, лениво потягиваясь на кровати, – его недавно сбили в бою.

– Он погиб? – спросил Эрих.

– Он в госпитале, но в очень тяжелом состоянии. Неизвестно, вернется ли в строй, так что живи – не тужи.

Вскоре Лауфенберг куда-то исчез, предупредив, что будет поздно. За ужином Хелене Райч, как и обещала, представила Эриха командирам эскадрилий и личному составу полка. После вводной беседы с командиром 52й эскадрильи и знакомства с летчиками Эрих в приподнятом настроении направился в общежитие и неожиданно увидел Райч. Она растерянно бродила среди редких деревьев у кромки летного поля. Вот она обняла искривившийся ствол березы, но, заслышав его шаги, тут же обернулась.

– Как ваши дела, лейтенант? Освоились? – спросила слегка надтреснутым, чужим голосом, совсем не похожим на утренний. Эриху показалось, что в глазах у нее стояли слезы, но усилием воли она прогнала слабость, – вам понравился ваш командир?

– Да, госпожа полковник, – ответил Хартман, проклиная себя за то, что нарушил ее уединение.

– Что ж, я рада, – Райч кивнула головой. – Идите, отдыхайте, у вас был трудный день.

Вытянувшись, он отдал честь. Но она словно не заметила этого. Повернувшись, медленно ушла в глубину рощи. Эрих почувствовал себя отвратительно, настроение испортилось. Вернувшись к себе, не зажигая света улегся на кровать поверх одеяла и закурил сигарету, заново прокручивая в памяти события прошедшего дня. Впечатление сложилось двоякое. С одной стороны, он уже понял, как высоко над всеми стоит Хелене Райч, каким глубоким и заслуженным уважением она пользуется среди летчиков. Ее первенство не было «фигурой», легендой, созданной пропагандой. Но, отдавая отчет самому себе, он понимал, что его собственное отношение к Хелене Райч сложилось совсем не так, как он предполагал. Конечно, если бы все произошло так, как он ожидал, и она встретила его на командном пункте в разгар сражения, холодная, безукоризненная, безразличная, во всем блеске своей славы… Это первое впечатление сыграло бы свою роль – она бы навсегда осталась для него только командиром, и он беспрекословно подчинялся ей, как предписывает устав подчиняться старшим по званию. Но все случилось по-другому: он увидел не железо и сталь, не заледеневшее существо с плаката доктора Геббельса, а молодую, очень молодую женщину, в расцвете лет и сил, теплую, живую, полную какой-то скрытой неги, которая взволновала его, бросила в жар. Прошли минуты, прежде чем она снова стала той, какой ее знали все: неприступной «валькирией Геринга», «синеглазой Кассиопеей», гордостью Люфтваффе. Он сам испугался того волнения, которое рождало в нем воспоминание о полуденной встрече. Вновь и вновь он видел перед собой изящные очертания ее фигуры, ее внимательные, васильковые глаза. Он вспомнил запах загорелой под степным солнцем кожи, тонкий аромат которой ощущал, когда шел за ней. Конечно, она могла любить и любила. И не исключено, что существовал счастливчик, – возможно это даже был Лауфенберг, – который видел ее нагой, обнимал ее гибкое, молодое тело…Эрих всячески пытался прогнать от себя подобные мысли и старался думать о Райч только как о летчице и о своем командире, в строго определенных служебных рамках. Но не получалось. Позднее он нередко ловил себя на том, что, общаясь с Хелене в повседневной обстановке, он с какой-то невольной внутренней тоской ищет в ней то, что так поразило в момент первой встречи: линию ног, изящный изгиб талии, округлые плечи. Плотный летный комбинезон или полевой мундир надежно закрывали от чужих глаз ее женские достоинства. Началось наступление на Волгу и Кавказ, шли тяжелые, изматывающие воздушные бои, и Хелене Райч не позволяла себе расслабиться ни на минуту. Она всегда была собранной, серьезной, решительной. Со стороны Эрих наблюдал за ее общением с летчиками, в частности, с Лауфенбергом. Как и положено, приказы Райч не обсуждались, их выполняли беспрекословно. За глаза летчики часто называли ее просто «Хелене», но при непосредственном общении строго соблюдали субординацию. Она держалась на положенном расстоянии, как и подобает командиру, но отношения ее с авиаторами скорее можно было назвать дружескими, чем строго официальными. Она нередко ругала их, строго отчитывала, хвалила и награждала, но никто и никогда не позволил себе даже за глаза сказать, что Хелене Райч не права. Она старалась поступать справедливо, а допуская ошибку, не боялась признаться в этом, что еще больше вызывало уважение. Она никогда не наказывала провинившегося сразу, всегда давала шанс осознать и исправить свою вину. Не лицемерила, завоевывая дешевую популярность, не держала «придворных» и фаворитов, не сталкивала подчиненных лбами, не поощряла интриг и соперничества. В боевом коллективе она воспитывала единство. И свой личный авторитет поддерживала личными качествами и личными достижениями. Авторитет ее был высок.