Ариадна Делианич - Вольфсберг-373 Страница 20

Возле лежавших на дороге мешков с консервами, галетами, табаком и сигаретами происходили свалки дерущихся за обладание ими военных и местных жителей, не исключая женщин и детей.

Наконец, мы на территории Австрии. Здесь произошла первая встреча с английским военным командованием, которое предложило нам немедленно разоружиться. За несколько дней до этого мы получили приказ фон-Паннвица о создавшейся ситуации. Генерал, кратко информируя нас о ходе своих переговоров с англичанами об условиях сдачи, сообщил, что он предпринимает все меры к отклонению намерения английского командования о выдаче корпуса Советам. Приказ был составлен в чрезвычайно туманных, ничего не говорящих выражениях и не давал никаких надежд на благополучный исход переговоров.

Все это усилило и без того гнетущее настроение, которое ни на минуту нас не оставляло, с момента оглашения сводки о решении немцев сдаться на милость победителей-союзников. Неясное предчувствие теснило грудь. Бойцы приуныли. Прекратились веселые казачьи песни. Каждый обреченный старался больше спать, чтобы уйти от самого себя, от своих мрачных дум.

Во время одной из дневок, недалеко от города Фельдкирхена, последовал приказ англичан об отделении казаков от немцев. Оставлен был в своей должности начальник дивизии, полковник Вагнер (немец В. Н.). Как старший по службе, я получил назначение на пост начальника штаба дивизии.

Вскоре, по распоряжению англичан, произошла переорганизация дивизии: вся она была поделена на пять блоков, причем бывший штаб дивизии отнесен к 4-му блоку с назначением меня лишь начальником штаба 5-го блока, а ротмистра Теплякова начальником блока.

Дальше события показали сначала благожелательность англичан к нам. Так, на другой день реорганизации дивизии, последовал приказ начальника 34-ой английской дивизии о возвращении офицерскому составу пистолетов и 10 проц. рядовым казакам винтовок. Еще через день (24 мая), по инициативе англичан, в присутствии одного из видных офицеров 34-ой дивизии — полковника, состоялись выборы походного атамана казачьих войск. На съезде делегатов была выставлена единственная кандидатура — генерала фон-Паннвица, хотя и коренного немца, но любимого казаками за его хорошее к ним отношение. Все делегаты условием своим, однако, ставили, чтобы в будущем управлении штаба атамана не был допущен ни один немец. Но фон-Паннвиц, наоборот, настаивал на предоставлении ему самых широких полномочий в вопросе комплектования штаба атамана. Делегаты были непреклонны. Фон-Паннвиц, в волнении, несколько раз бросал атаманскую булаву, но, в конце концов, любовь к казакам взяла верх, и он, после некоторого колебания, дал свое согласие.

Ход всех этих событий не только не предвещал последовавшей развязки, но, наоборот, вселял в нас крепкую уверенность в решении союзников, в совместной борьбе с казаками, раз навсегда покончить с тоталитарным режимом в России.

25-го мая всем начальникам блоков английское военное командование приказало в суточный срок составить исчерпывающий именной список офицерского и рядового состава. Требование это создало в моем настроении резкий перелом к худшему. Я интуитивно предчувствовал наступление чего-то ужасного, неотвратимого. Офицеры и казаки спрашивали меня о причине такого настроения, но я и сам объяснить не мог.

Дивизия была расположена в горах, где почти отсутствовали населенные пункты. Пришлось устраиваться по своим возможностям и уменью. Сохранившие у себя полотнища частей палаток создавали из них коллективные укрытия от дождя и ветра. Не имевшие палаток рубили сучья и делали настилы, располагаясь на ночь на этих импровизированных кроватях. В Австрии, в особенности в горах, майские ночи настолько были холодны, что многие казаки, за отсутствием у них одеял, дрожа от холода, коротали бессонные ночи и отсыпались днем.

Лошади паслись на склонах гор, обращая эти огромные, поросшие сочной зеленой травой склоны, в течение двух-трех дней, в голую, черную, без единого признака растительности, унылую пустыню.

Довольствовались мы, как попало, главным образом, тем скудным пайком, который отпускался нам англичанами. Главным интендантом являлся офицер пропагандного отдела есаул Богуш. Ему выдали грузовик, в котором он беспрерывно разъезжал, получая со складов продукты и отпуская их, согласно разнарядок, особо уполномоченным от каждой части.

Время протекало в скучном, томительном бездельи. Той неизъяснимой прелести и очарования гористо-лесистых мест Австрии, которые охватывают богатых туристов, в силу неопределенности нашего положения, мы воспринять не могли и ко всем этим красотам относились безучастно.

В голову упорно лезли назойливые мысли о фальши нашего положения, как бесподданных военнопленных, к которым не могут быть применены нормы международного права, в особенности о правовой охране, согласно Гаагской конвенции международного Красного Креста.

Нас ужасала мысль о возможности выдачи нас Сталину, прочная и дружественная связь с которым западных союзников, несмотря на отсутствие соответствующих политических и военных информаций, казалась нам крепкой и незыблемой и поэтому чреватой для нас весьма нежелательными последствиями.

27-го мая в 11 часов утра наш блок получил письменное распоряжение английского командования, переданное нам полковником Вагнером, о спуске с гор на шоссе к 8-ми часам утра следующего дня, т. е. 28 мая, где англичане укажут нам для пребывания специальный лагерь военнопленных.

Приказание произвело на нас гнетущее впечатление. Офицеры и казаки прекрасно отдавали себе отчет в том, что их ожидает в связи с этим приказом. Для получения точных информаций, я и ротмистр Тепляков немедленно выехали в штаб полковника Вагнера, расположенный от нашего места в расстоянии 3-х километров. Подъехав к штабу, мы увидели бродящих по улице казаков из личной охраны полковника Вагнера, который, как они сообщили нам, вызвал их сегодня утром к себе и заявил следующее: — «Друзья мои, обстоятельства так складываются, что я вынужден, не теряя ни одной минуты, отсюда бежать. Вы совершенно свободны и можете располагать собою по своему усмотрению». Вслед за этим полковнику Вагнеру подали навьюченную верховую лошадь.

Попрощавшись со своими приближенными немцами и охраной, полковник скрылся в ближайшем лесу. Немцы последовали его примеру и разъехались в разные стороны.

Хотя мы и не получили определенных информаций, тем не менее, решение англичан о переводе нас в лагерь военнопленных не вызвало никаких сомнений в готовящейся нам горькой участи. Хмурые и подавленные, возвращались мы к месту нашего бивака. Что мы могли сказать терпеливо ожидавшим нас казакам?

Выстроив весь блок, я вкратце изложил картину посещения штаба Вагнера и, не скрывая своих опасений, предоставил казакам право, с наступлением темноты, уйти в горы и там искать спасения. Тем же, кто останется — сохранять полный порядок, спокойствие, самообладание и тщательно подготовиться к ожидающему лишению свободы.

Тяжело переживая случившееся, я лег спать, еще когда солнце стояло довольно высоко. Тяжелые предчувствия сжимали грудь. Переворачиваясь с боку на бок, я долго не мог уснуть. В 8 часов вечера приходят три штабных офицера, в том числе и хорунжий Химин. Они доложили о своем решении этой ночью уйти в горы и таким образом избежать заключения в лагерь военнопленных. Предложили присоединиться к ним и мне.

Поблагодарив за внимание, я категорически отказался от побега, так как считал для себя недопустимым оставлять вверенных мне казаков на произвол судьбы.

Утром (6 часов) 28 мая, проверяя наличный состав штаба и приданных к нему войсковых соединений, я с горечью убедился в том, что ни один казак не бежал. Все оказались на лицо, идя навстречу неумолимому року. Остались и приходившие ко мне 3 офицера.

Утром мой кучер обнаружил пропажу вожжей, видно украденных моими хозяевами. Понимая бесполезность розысков, я приказал кучеру достать в обозе веревок и сделать из них вожжи, на фоне нарядного экипажа и 2-х прекрасных лошадей, вывезенных моим кучером в 1944 году при эвакуации Кубани.

Приведя в порядок свой отряд, я дал команду к спуску с гор на асфальтированное шоссе.

На шоссе нашим глазам открылась картина тщательной подготовки англичан к принятию боя с неприятелем сильным и хорошо вооруженным. Вдоль шоссе, на протяжении нескольких километров, вплотную один к другому стояли, грозно ощетинясь дулами орудий, новейшей конструкции английские танки. Дула орудий были направлены прямо на нас, безоружных казаков. Трудно передать то чувство подавленности и горечи, какие вызвала у нас такая боевая предосторожность.

Эскортируемые танками, медленным шагом двинулись мы в свой последний жизненный путь навстречу грозной, таящей в себе гибель и страдание неизвестности. Ехали недолго, так как предназначенный для нас лагерь Вайтенсфельд отстоял от места нашей последней стоянки в 8-ми километрах.