Бела Иллеш - Обретение Родины Страница 20

— Черешневую не пил. А вот венгерский гуляш ел. Невредно бы нам сейчас мисочку гуляша!

— Ну, что до гуляша, так его надо желать не мисочку, а полную с верхом миску или даже целый котелок. Уплели бы за милую душу, еще и прибавки попросили бы!

Пока один из собеседников разглагольствовал о цуйке, у другого с кончика языка не сходил вкус черешневой палинки.

Первую международную товарищескую встречу по футболу провели в лагере румынская и венгерская команды. Первый тайм 1: 1, общий счет 3: 1 в пользу венгров. Судил военнопленный словак.

После матча разгорелся длительный спор: вполне ли заслужена венграми победа? Не только румынские болельщики, но и кое-кто из нейтральных зрителей утверждали, будто, засчитывая второй гол, судья не заметил, что Кишбер бил с положения «вне игры». Многие к тому же брали под сомнение законность и третьего венгерского гола.

Что по окончании футбольной встречи могли всплыть столь спорные вопросы, нет ничего удивительного, дело вполне естественное. Но все эти пререкания обошлись без драки. Никто не тронул и судью.

Этот первый матч всколыхнул дремавшие футбольные страсти. Через два дня после румыно-венгерского состязания уже играли австрийцы против итальянцев. Результат 3: 3. Первая половина игры закончилась со счетом 2:1 в пользу австрийцев. Судил румын.

На другой день после австро-итальянского матча один немецкий фельдфебель, работавший до войны бухгалтером в Гамбурге, прочитал в помещении лагерного клуба доклад на тему «Спорт и культура». Слушать его не захотели только лишь польские военнопленные, насильно мобилизованные нацистами в гитлеровскую армию и принужденные даже в плену донашивать форму немецкого вермахта. Доклад одновременно переводился на венгерский, итальянский и румынский языки. Общее мнение гласило: доклад хоть и непонятен, но весьма любопытен.

А спустя еще два дня последовала лекция одного итальянца о «Борьбе Гарибальди против папства». Перед началом лекции итальянцы чуточку фальшиво, но с большим воодушевлением пропели хором Интернационал.

Теперь дискуссии возле мусорного ящика приняли уже сугубо международный характер и чаще всего велись между румынскими солдатами и венгерскими гонведами. Обычно к ним присоединялись также несколько молодых словаков.

Встречаясь, пленные показывали друг другу самые сокровенные свои реликвии — бережно хранимые фотографии жен и детей.

На одной из таких встреч какой-то словак поделился секретом чудодейственного способа откормки свиней, при котором животное прибавляет в весе как на дрожжах. Многие не преминули столь полезный рецепт записать — пригодится дома! Когда сапожник из Трансильвании принялся рассказывать о своей жизни перед войной, Кишбер, не удержавшись, воскликнул:

— Словно в зеркало гляжу! Выходит, одни у нас с тобой беды, приятель!

— Отец мой служил в солдатах еще в те времена, когда наш король пошел войной против венгерских коммунистов, — говорил как-то другой пленный румын. — Попер он в армию добровольцем. У нас, видишь ли, в церкви всем объявили, будто тот, кто пойдет на фронт, получит землю, когда кончится война. А мой-то родитель был безземельный, попросту сказать, батрак. Всю жизнь ковырялся в земле, а своей не имел ни горстки, как у нас говорится: «Всей-то у него землицы только что под ногтями».

— Ну а что потом? Землю-то он эту получил? — поинтересовался словак.

— Как бы не так! — Румын сплюнул и продолжал: — Румынские офицеры вбивали людям в голову всяческие бредни: коммунисты, мол, отбирают у венгерских крестьян землю и передают ее венгерским графам и баронам. Вот, дескать, почему и надо воевать с коммунистами. Ну и шел румынский бедняк с оружием на венгерского бедняка. Озверел, когда услышал, что землю ему обещают! Эх, кум, да понимаешь ли ты, что такое земля? Крестьянин готов богу молиться не только на того, кто ее даст, но и на того, кто ею лишь поманит. И господа это знают! А народ между тем все ждет да ждет, появится же наконец кто-то и даст ему на самом деле землю!.. Если бы хоть один-единственный разок пришло вдруг человеку в голову, что ожидать, пока дадут, нечего — надо брать самому!.. Ведь у господ только аппетиты большие, а силенок то не ахти. Да и числом их не так уж много. Зато нас, бедноты… Больше чем звезд на небе! Одна беда — глупы еще. Ну, да слушайте, что дальше-то было! Война, стало быть, закончилась, победил король. Землю у венгерских графов, баронов и банкиров действительно отняли.

— Значит, все-таки отняли? — переспросил кто-то из словаков.

— Отобрали… Но, взяв у венгерского графа, отдали румынскому барону.

— А вам?

— Нам?.. Досталась самая малость, притом худшая из худшей. Сколько сил и труда пришлось затратить, сколько лишений перенести, прежде чем привели эту землю в маломальский порядок. А потом ее оттягал банк. В девяти случаях из десяти тем дело и кончилось. Кое-кто пробовал протестовать, требовать того, что обещали король и попы, но против крестьян были тут же высланы жандармы. Эх! Знали бы вы, как умеет мучить бедноту румынский жандарм!

— Не злее, чем венгерские «петушиные перья»[21]!

— Гм… Не сердись, братец, но, как я полагаю, все же нет на свете зверя свирепее румынского жандарма. Стоит бедняку вымолвить хотя бы одно словечко…

— Ну, наш венгерский и этого ждать не станет. Ты еще рта не успел раскрыть, а он тебя по зубам. Да еще как!

— И у нас жандармы не из ангельской породы! — вставил словак.

Вскоре положение румынских военнопленных в корне изменилось.

В один прекрасный день прибыли в лагерь два румынских офицера и какой-то штатский. Этому событию сначала никто особого значения не придал. Румынских гостей сопровождал советский майор. Под вечер, лишь только военнопленные вернулись с лесных делянок, гость в штатском зашел к своим соотечественникам, представился им и довольно долго беседовал с ними.

Он пробыл у них до самого отбоя, причем не столько сообщал какие-нибудь новости, сколько интересовался, как им живется, как они хотели бы жить в дальнейшем, а главным образом допытывался, что думают военнопленные относительно того, как изменить жизнь румынского народа. На этот последний вопрос последовало множество самых разнообразных ответов — одни дополняли друг друга, иные в корне противоречили один другому.

Румын в штатском был высокого роста, плечистый, с большими черными глазами и длинным прямым носом. Руки у него были крепкие, рабочие. Он оказался заядлым курильщиком, но табаку с собой не захватил, и военнопленные предлагали ему на завертку собственного. Он не отказывался, с благодарностью вертел самокрутку, закуривал. В десятом часу вечера тихо попрощался и ушел.

На другой день рано утром румынские военнопленные были оповещены, что в десять часов для них назначен сбор в клубе. Весть эту принесла в бараки секретарь-машинистка майора Филиппова. К слову сказать, она была родом из Молдавии и сносно говорила по-румынски.

— Приходите все до одного! — заявила она радостно, чему-то улыбаясь.

— Никак, шоколад будем получать? А может, цуйку? — шутили военнопленные и тоже смеялись.

Смеялись даже громче, чем хотели. Ведь стоит военнопленному увидеть женщину, как его сразу бросает в дрожь. Он уже готов смеяться и плакать.

— Кое-что получше! Много, много лучше!

— Лучше цуйки? Трудно поверить!

Румыны отправились в клуб без конвоя.

Там тоже не было караула.

Советский офицер, тот самый гвардии майор, что прибыл в лагерь с вечера, неожиданно обратился к пленным на чистейшем румынском языке. Он тоже оказался румыном. Живя в Москве, он с первого же дня войны добровольно вступил в Красную Армию и участвовал в Сталинградской битве. Сражался против гитлеровских войск.

Обо всем этом румынские военнопленные узнали позже, а пока, в клубе, майор лишь объявил, что с ними будет говорить один из руководителей Румынской коммунистической партии, и попросил внимательно выслушать то, что он скажет.

На сцене стоял длинный, покрытый красным полотнищем стол, за которым сидели два румынских офицера и тот самый штатский, которого накануне вечером пленные угощали табаком. Именно он и оказался представителем Румынской компартии.

Как только майор закончил свое вступительное слово, поднялся штатский.

Он начал с того, о чем услышал накануне от пленных.

— Вот вы признавались мне вчера, что хотели бы как можно скорее положить конец своему плену. На мой вопрос, из какого именно плена желаете вы с таким нетерпением освободиться, я получил немало самых различных ответов. Некоторые заявляли, что ждут не дождутся, когда окончится их военный плен. Объявились и такие, что ожидают времени, когда освободится от немецко-фашистского пленения вся Румыния. Нашлись также люди, больше моего жаждущие конца тому рабству, в котором держат румынских бедняков румынские бояре. Все три желания вполне законны. Но ни одно не может исполниться без другого. Румыния сумеет сбросить со своей шеи немецкое ярмо лишь в том случае, если румынский трудовой народ освободится от власти собственных бояр. Ведь и гитлеровские жандармы, и румынские графы да князья совместно борются именно против нас, бедноты. И вашему личному плену по-настоящему наступит конец только тогда, когда вы сможете вернуться в Румынию без страха и опасений, когда Румыния и румынский народ станут свободными. Но свобода как всей Румынии, так и ваша собственная не свалится с неба. Ее надо заслужить и добыть, ее надо завоевать!..