Виталий Сёмин - Ласточка-звездочка Страница 21

— И Абе жить не даст, — настаивал на своем Хомик, — и ничего не сделаешь.

— Посмотрим!

— Аннушке нафискалишь?

Фискалить, конечно, не годилось.

— Я тебе скажу, Ласточка, Аба дурак. Чего он лез? Тоже храбрец. И будет его Гришка цукать, как только захочет.

— А если тебя?

— Я не Аба.

— А если?

— Ну, а что сделаешь? Один Слон троих стоит. А у Гришки нож, я сам видел. Понял? Здесь не школа.

— Нет, — сказал Сергей, — я не согласен…

Он не сказал, с чем не согласен. То, о чем говорил Хомик, было правдой. У Хомика, как и у Тейки, была нравившаяся Сергею способность говорить о себе правду. Не справится Хомик с Гришкой — он и говорит «не справлюсь». И не хвастается, не пыжится. «Не справлюсь» — и все! Но вот сейчас Сергею не нравится эта манера говорить о себе правду, хотя и возразить он ничего толком не может. Во всяком случае, ему куда приятнее чистое, ничем не подкрепленное Абино упорство…

— Вот увидишь, — сказал Хомик, — сегодня Абе достанется. И ничего не сделаешь.

Сергей вдруг вскочил:

— А ну, пошли в землянку! (Аба сегодня дежурил по кухне в землянке.)

Гришку в землянке они уже не застали. Аба сидел один. У него было потное, слепое — очки сбились на сторону, — напряженно-решительное лицо. Это было знакомое Сергею лицо…

Два года тому назад Сергея вместе с частью ребят из четвертого «Б», который вела Мария Федоровна, перевели в пятый «А». Там-то Сергей и познакомился впервые с Абой и в первый раз по-настоящему столкнулся с Гришкой.

Как-то после звонка на урок литературы Сергей вошел в класс и увидел пару — Гришку Кудюкова и Абу Френкеля, — увлеченную и разгоряченную странной игрой: оба партнера, толкаясь и цепляясь за парты, тянули каждый в свою сторону потертый портфель, из которого на пол сыпались карандаши, учебники, тетрадки. Партнеры были слишком не равны, но маленький Аба с потным (точь-в-точь таким, как сейчас), ослепшим — очки упали на парту — лицом почти не уступал крупному и плечистому противнику. Лицо Абы, бледное и напряженное, выглядело куда более решительным, чем лицо Гришки. И по Абиному лицу, по тому, как Аба морщился, но не отступал, когда Гришка выкручивал ему пальцы или старался отдавить ногу, Сергей понял, что здесь не игра.

Гришка все-таки вырвал портфель. Торопливо достал из него какую-то тетрадку, поднял руки над головой, чтобы Аба не помешал, и стал ее комкать.

— Это тебе за то, что не дал содрать, — сказал он. — В следующий раз хуже будет.

— Не дал и не дам, — сказал Аба.

— Повтори! — сказал Гришка.

— Не дал и не дам!

«Вот оно!» — почувствовал Сергей и сказал:

— И правильно. Зачем дряни давать списывать?

Он хотел это сказать спокойно, но в голосе билось давнее напряжение.

— Кто? — грозно обернулся Гришка. Кажется, он был даже доволен, что его отвлекли от упершегося насмерть Абы. — Кому жить надоело?

— Мне, — сказал Сергей.

И Гришка двинулся к нему через весь класс. Он шел, казалось, полный сокрушающей злой энергии: притронься — и мгновенно упадешь пораженный. Он нес эту энергию неторопливо, будто даже накапливая ее с каждым шагом. Еще не коснувшись противника, он стирал его в порошок одним презрением. И вообще ему не в первый раз было так угрожающе двигаться, так управлять каждым своим пугающим движением. Гришка истово усваивал науку блатных, единственную науку, которая давалась ему без всякого усилия. Но это была наука запугивать, а не драться, и потому, когда Сергей, не выдержавший действительно томительного ожидания, пошел навстречу и первым нанес сильный удар в подбородок, Гришка не успел увернуться. Потом их растаскивали.

— Кончай драться! Аннушка!..

Еще с тех пор у Сергея с Гришкой все осталось невыясненным…

— Что? — спросил Сергей. — Гришка?

— Да так, — неопределенно сказал Аба, снял очки и пальцами протер стекла.

Он никогда не жаловался. Ни учителям, ни ребятам.

— Чего ж ты нас не позвал?

— Да ничего не было, — сказал Аба.

Ночью Гришка, Слон и Мешков на несколько часов исчезли. Утром они хрустели яблоками и разбрасывали вокруг землянки арбузные корки. Заметали следы. Они теперь исчезали каждую ночь. Воровали яблоки, арбузы, притащили двух гусей с птицефермы и днем уходили куда-то далеко в степь жарить их.

И чем удачнее были ночные налеты, тем презрительнее и нетерпимее становился Гришка.

Днем еще куда ни шло. Днем из хутора приезжали колхозники. Иногда вместе с ними появлялась и Аннушка — она путешествовала от бригады к бригаде. Тогда Гришка становился в ряд со всеми и часа полтора старательно работал. Держался он поближе к Аннушке, занимал ее «взрослой» беседой, — в конце концов, он был старше всех ребят. А вечером, когда Аннушка и колхозники уезжали в хутор, наступало Гришкино единовластие.

Однажды Сергей решил поговорить с Игорем Слоном. Он перехватил Слона по дороге на пруд.

— Слон, — сказал Сергей, — ты человек или не человек?

— Ты ж знаешь, как я к тебе отношусь, Рязан, — сказал Игорь Слон. — Я к тебе хорошо отношусь. Ты меня никогда не обижал. А Гришка тебя не любит.

— При чем тут Гришка? Я тебя спрашиваю: ты человек или не человек?

Но огромный Игорь вдруг смущенно попятился и забормотал что-то совсем бестолковое.

— Ты Гришку боишься?

— Боюсь, — сказал Слон и попросил: — Ты отойди, пусти меня. — И закричал: — Пусти, я говорю! А то ударю!

С Гришкой Сергей не пытался разговаривать. Гришка потому и вызвал у Сергея ненависть, что он плевать хотел на те слова, которые для Сергея имели такую силу. Сколько лет Аннушка разговаривает и с Гришкой, и с Сергеем, и со всеми! Если бы Гришке можно было что-нибудь доказать, она бы ему уже сто раз доказала.

В конце концов Сергей стал терзаться ненавистью целыми днями. Воображение ни на секунду не давало ему покоя, подсовывало картины унижения, которому Гришка уже подвергал Абу (Сергей подозревал, что и Хомику раза два доставалось, только Хомик молчал).

Продукты, которые привозили на всю бригаду, Гришка получал сам и делил, как хотел.

Однажды Сергей прямо спросил Хомика:

— Тебя Гришка трогал?

— Мы с Гришкой в городе рассчитаемся, — уклончиво сказал Хомик. — Все равно скоро в город. А тут что мы сделаем? Вон руками Эдика только в шахматы играть.

Сергей яростно плюнул:

— Они же настоящие фашисты!

— Какие они фашисты! — сказал Хомик. — Блатных корчат.

Однажды Сергей решился. С утра он работал вяло, берег силы. Часов в одиннадцать, когда Гришка ушел на пруд, Сергей сказал Тейке:

— Пойду в хату перешнуруюсь. Шнурок порвался.

Сергей, конечно, мог посвятить Тейку в свой замысел. Но он опасался это делать по двум причинам. Во-первых, он мог еще не осмелиться сделать то, что собирался. А во-вторых, мог осмелиться, но потерпеть позорное поражение.

Землянка была на полпути к пруду. Сергей заменил истершийся шнурок куском шпагата и взял в углу, около холодной печи, старый, местами дочерна обожженный держак рогача. Сергей давно его тут приметил.

Выходя из землянки, Сергей споткнулся о низкий порожек и, чтобы унять волнение, пошел неторопливым, прогулочным шагом, как на трость, опираясь на держак рогача.

Сергей шел медленно, а сердце его торопилось. Оно стучало все быстрее, и Сергей незаметно для себя прибавлял и прибавлял шагу. Сейчас он придет на пруд и, если Гришка там, нарочно оттолкнет его рубашку и штаны и сядет на его место (у Гришки было свое место — небольшой травяной язычок, почему-то не вытоптанный скотиной). А когда Гришка ему что-нибудь скажет, Сергей тоже скажет: «Ты что, это место закупил?» Или нет, это не остроумно и не зло. «Земля у нас общая, мое-твое — это у фашистов. А у советских людей…» Нет, про советских людей он тоже не скажет, потому что это лишь рассмешит Гришку. Он ему скажет: «Пошел вон, тварь!» Это, конечно, то, что надо, но по-настоящему оно у Сергея не получится…

Гришка загорал; сидел в приспущенных и подвернутых снизу трусах и что-то старательно выдавливал у себя на ноге. Под коричневой кожей его медленно шевелились широкие лопатки, рельефно набухали мускульные веревки. Мускулистый парень был Гришка Кудюков, широкогрудый, словно созданный для спорта. А вот в одежде он не казался здоровяком — такое рыхловатое и морщинистое лицо было у него.

Когда Сергей ступил на тропинку, спускающуюся к пруду, — пруд лежал на дне широкой балки, перегороженной старой, затвердевшей, как камень, земляной плотиной, — Гришка оставил ногу и лег на живот. Но что-то помешало ему. Он приподнялся на локте, а правой рукой зашарил по траве под животом. Нашел комочек земли и кинул его в сторону. И в этот момент заметил Сергея. Их глаза встретились, и, как тогда, в ковше, когда Сергей потерял над собой контроль, сердце его загрохотало. Он уже не думал о том, что скажет Гришке, он хотел лишь поскорее добраться до него, скорее пройти все то, что оттягивало главное — драку.