Петр Игнатов - Голубые солдаты Страница 21

И Терешкин, превозмогая боль и слабость, шел. Зато «язык» наш изматывал нам все силы. Он упирался, мычал, норовил выдернуть кляп изо рта. Пришлось связать его по рукам и ногам и тащить то волоком, то на плечах.

За озером мы перевязали раны Терешкина, затем с помощью рации передали на Большую землю рапорт об успешном завершении операции и просьбу встретить нас на пути следования.

К вечеру следующего дня мы уже были в штабе танкового дивизиона, машины которого были высланы нам навстречу. Оттуда нас доставили в штаб армии, где мы сдали «языка» и захваченные документы.

Терешкина не судили. Вскоре он выписался из госпиталя и был зачислен разведчиком во взвод Якубова, Не раз бывал он у нас в гостях и каждый раз клял своего дядьку, который толкнул его в ряды предателей.

Глава 7. ЧЕРЕЗ БОЛОТА

Наступило лето 1942 года.

Войска Западного фронта уже вели бои в Смоленской области, тесня противника на запад. Вместе с войсками перекочевывала и наша школа.

На передовых позициях стояло затишье. Днем изредка завязывались короткие перестрелки. Ночью, когда с обеих сторон начинали действовать разведчики, стрельба вспыхивала чаще и порой прокатывалась суматошно вдоль всего переднего края.

Участок, где моей группе предстояло перейти через линию фронта в тыл врага, находился среди болот, пересеченных узкими, извилистыми полосками суши. Кое-где над покрытой ряской, затхлой, застойной водой виднелись островки, густо ощетинившиеся осокой и камышом. Местные жители утверждали, что до войны на этих болотах водилось несчетное множество диких уток и гусей, теперь же, видимо напуганные грохотом пальбы, пернатые покинули родные гнездовья и перекочевали куда-то в более спокойные места. Остались лишь лягушки да пиявки. В жаркую пору дня лягушиное племя почти не проявляло признаков существования, но к вечеру, когда спадал зной, над болотами начинал звучать неумолчный разноголосый хор квакуш, слышный далеко окрест…

Первоначально полковник Теплов намечал перебросить мою группу в тыл противника на самолете, поближе к мосту, который нам надлежало взорвать, но оказалось, что в районе высадки стали сосредоточиваться крупные силы гитлеровцев, и полковник изменил свое решение. Ночи стояли лунные, безоблачные. Немцы без труда обнаружили бы наш самолет вблизи передовой и обязательно бы его сбили. Но даже в том случае, если бы нам удалось благополучно добраться на самолете до района высадки, прыгать с парашютами в такие светлые ночи в местах скопления вражеских войск было совершенно бессмысленно: нас или расстреляли бы в воздухе еще до приземления, или наверняка захватили бы в плен уже на земле…

К исходу короткой летней ночи майор Данильцев доставил меня и моих боевых друзей на грузовике сюда, в район болота, и мы обосновались в прибрежных кустах, в тени двух старых одиноких берез. Здесь нас встретил командир взвода разведчиков, который должен был обеспечить нашу переброску за линию фронта. Место перехода через болото было уже намечено. Два опытных разведчика-проводника должны были ночью вывести нас к цели, а для того чтобы скрыть наше движение, взводу разведчиков было поручено провести отвлекающую разведку боем правее от места перехода.

Томительным и бесконечно долгим показался нам этот день. Солнце припекало вовсю. Дышалось здесь, в болотистой местности, тяжело, по лицу катились струйки пота, пропитанная потом одежда липла к влажному телу.

Мы все изнывали от духоты, и только Колесов держался в этом пекле поистине стоически.

— Ничего, братцы, пар костей не ломит, — посмеивался он. — Есть оказия отоспаться вволю на солнышке.

И он уснул в самый полдень, распластавшись на прижухлой траве навзничь, могуче похрапывая. Горячие солнечные зайчики чуть шевелились на его взмокшем лице, ползали по его векам, а он спал и спал с таким видом, будто испытывал в этом сне истинное наслаждение.

Рязанов долго наблюдал за Колесовым, затем удивленно пожал плечами.

— Просто поразительно! И как он может?!

— Видно, кожа, у него дубленая, — заметил Бодюков.

День уже клонился к вечеру. Солнечный диск медленно опускался за горизонт, охватывая небосклон пламенем вечерней зари. Все громче квакали лягушки, точь-в-точь так, как за Кубанью. В воздухе закружились несметные полчища, мошкары. Она лезла нам в уши, в глаза, в ноздри, не давала покоя ни на минуту.

Лишь в одиннадцатом часу ночи командир взвода разведчиков — шустрый, тщедушный с виду лейтенант — привел нам двух проводников. Это были молоденькие солдаты в куцых шинелях, оба долговязые, в лихо сбитых набекрень пилотках, с закинутыми за спину автоматами.

«Уж больно молоды для: проводников!» — подумал я, критически разглядывая каждого при лунном свете, и хотел было сказать об этом взводному, но он, словно угадав мои мысли, промолвил:

— На этих ребят можете положиться. Они прошли со мной сквозь огонь, воду и медные трубы.

— Хлопцы бравые, сразу видно, — будто желая польстить проводникам, пророкотал баском Колесов и, достав из кармана кисет, протянул им: — Закурим, братцы, по одной.

— А мы некурящие, — отозвался один из них.

— Может, и непьющие? — лукаво спросил Бодюков.

— У меня почти нет курящих, — заметил взводный. — Разведчикам это ни к чему. А насчет выпивки — только фронтовые сто граммов, и то не перед делом.

— Эх, яблочко, вот это дисциплинка! — воскликнул Колесов.

— Такая уж служба у нас, — сказал взводный.

Над болотом одна за другой прошумели ракеты.

Хлопнув в воздухе, они осветили воду, камыш, дальние островки. Это ночные дозоры гитлеровцев начинали вести наблюдение за нашей стороной.

Мы с лейтенантом сверили часы…

Ровно в одиннадцать часов ночи группа вслед за проводниками двинулась сквозь заросли в глубь болота, строго на запад. Шли по узкой кочковатой тропке медленно, осторожно, то и дело останавливаясь и чутко прислушиваясь. Где-то справа от нас двигались два отделения разведчиков, держа направление на большой участок суши, далеко вдававшийся в болото с противоположной стороны. Там размещались основные огневые точки противника.

Лёгкая дымка, висевшая над болотом, несколько ослабляла видимость, но лично мне казалось, что этой ночью лунный свет необычайно ярок и что вокруг все видно почти так же, как днем. При вспышках ракет мы замирали на месте, выжидали, пока они погаснут, потом снова двигались вперед. От лягушиного хора звенело в ушах. Он, этот хор, очень помогал нам, скрадывая шум, тихие всплески воды под ногами, предательский треск камышей.

Наконец мы очутились перед широким открытым плесом. Кое-где из-под ряски проглядывала чистая вода.

— Стоп! — прошептал проводник, шедший впереди. — Теперь будем ждать.

Мы сгрудились на узком клочке суши за редкой стеной камыша, отделявшей нас от плеса. Слева и справа тоже виднелась вода.

— Что же это, братцы! — пробормотал Бодюков, оглядываясь по сторонам. — Дальше ведь чистейший омут. Поди, метров тридцать пять — сорок. Неужто вброд придется топать?

Я молча пожал плечами.

В это время к Рязанову, стоявшему у правого края нашей воистину малой земли, подошел один из проводников и протянул ему конец веревки.

— На, держи, браток… Наматывай помаленьку на руку. А мы с Тимофеем байду подтянем поближе к берегу.

Вскоре из камыша показался нос небольшой плоскодонной лодки. Солдат, которого звали Тимофеем, перебрался на нее, начал бесшумно вычерпывать деревянным ковшом воду, заполнившую лодку чуть ли не до половины высоты бортов.

Внезапно в той стороне, где лежал занятый врагом полуостров, вспыхнула кроваво-красная ракета, и тотчас же там началась оглушительная пальба. Треск автоматов слился с пулеметными очередями. Вокруг нас засвистели пули, и в первое мгновение мне показалось, что это обстреливают нас.

Быстро в байду! — глуховато выкрикнул Тимофей и скомандовал своему напарнику: — Сидор, на весла!

Я подтолкнул в спину Рязанова.

— Пошел, Вася!

В мгновение ока он очутился в лодке. За ним последовали остальные. Сидор оттолкнул лодку от берега, ловко перемахнул на корму.

Стрельба нарастала. Сильными рывками весел Сидор гнал лодку к зарослям, темневшим на противоположной стороне плеса. Слева, справа и впереди в небе вспыхивали ракеты. Сжав в руках автоматы, мы ждали, что вот-вот будем обнаружены и попадем под губительный огонь.

— Ничего, проскочим! — убежденно, с каким-то охотничьим азартом бросил Тимофей. — Тут самая глубь и топь. Немцы не суют сюда носа, трясин боятся…

Лодка со всего разгона влетела в густой камыш и так сильно ткнулась носом в сушу, что Колесов едва не вывалился за борт, благо его вовремя подхватили под руки Бодюков и Рязанов.