Виктор Леонов - Разведчик морской пехоты Страница 21

А Поляков между тем продолжал рисоваться. Заложив руки за спину, он выпятил грудь, на которой блестел до яркости начищенный боевой орден, и сквозь зубы процедил:

— А в чём, собственно говоря?..

 Но Гузненков не стал его слушать.

— Ступайте, доложите командиру, что прибыл замполит отряда. Отставить! — тут же скомандовал он мгновенно преобразившемуся Полякову, готовому сорваться с места, чтобы исполнить приказание. — Вы так и не назвали себя. Не повторили приказа…

Оторопевший Поляков тут только вспомнил, что должен прибыть новый замполит. Поляков стоял перед Гузненковым навытяжку и долго мигал глазами, пока не обрёл дар речи.

— Я… да я, товарищ, не знаю, как вас по званию… А командира нашего нет — он в отпуске. Замещает лейтенант Кокорин. Докладывает старшина первой статьи Поляков, — уже совсем не бойко закончил он.

— Первой статьи? М-да…

Гузненков прошёл вперёд, а Поляков последовал за ним, озабоченно качая головой и поправляя на ходу поясной ремень и бескозырку.

В канцелярии за письменным столом склонился над пишущей машинкой ещё один старшина первой статьи — маленький, светловолосый, даже чуть рыжеватый, с орденом Красной Звезды на фланелевке.

— Бабиков, встать! — гаркнул в дверях Поляков. Переступив вслед за Гузненковым порог, Поляков, уже как следует по форме, обратился к Гузненкову: — Товарищ замполит, разрешите позвать лейтенанта Кокорина!

Гузненков испытующе посмотрел на Полякова. Трудно было определить: продолжает ли тот форсить или старается исправить свою оплошность.

— Идите.

Гузненков скинул с плеч вещмешок, осмотрел канцелярию, потом подошёл к всё ещё стоявшему по стойке «смирно» Бабикову и протянул руку:

— Давайте знакомиться. Лейтенант Гузненков. Сидите, пожалуйста, занимайтесь своим делом.

— Я уже кончил.

— Тогда побеседуем, — сказал Гузненков усаживаясь. Бабиков тоже сел. — Орден Красной Звезды за Могильный получили?

— Так точно! — опять вскочил с места Бабиков.

— Да сидите, пожалуйста, — мягко улыбнулся Гузненков. Ему нравилось поведение Бабикова. — Слышал о боях на Могильном, знаю, как вы там отличались. Кстати, парторга Тарашнина там ранило?

— При атаке. На самом мысу Тарашнина не было. У нас тогда комиссар Дубровский, сам легко раненный, из-под огня егерей вытащил нашего парторга и понёс его на руках к морю.

— Вот как? — отозвался Гузненков, заметил про себя, что Бабиков, очевидно тоже кстати, вспомнил прежнего комиссара отряда офицера флота Дубровского. Скажите, Бабиков, что вам из Усть-Цыльмы пишут? Вы ведь там до призыва учителем работали?

— Так точно! — Бабиков был настолько удивлён, что его белёсые брови полезли наверх. — Учителем… Только разрешите спросить, товарищ лейтенант, откуда вы это знаете?

Гузненков многозначительно улыбнулся:

— Мне, старшина, многое положено знать. По должности…

Так состоялась встреча нового замполита с Поляковым и Бабиковым.

Не только их, но замещавшего меня лейтенанта Кокорина, старшину отряда Чекмачева, парторга и комсорга — всех поразила осведомлённость нового замполита в делах отряда. Перед тем как получить направление в отряд, Гузненков заочно познакомился с личным составом и боевыми характеристиками разведчиков, с историей отряда. В разведотделе и в политотделе он получил исчерпывающую информацию о том, что в отряде хорошо, что плохо и на какие стороны нашей жизни следует обратить внимание. С Гузненковым долго беседовал член Военного совета флота.

— Работа предстоит интересная и нелёгкая, — предупредил Гузненкова контр-адмирал. — В отряде вы встретите людей, у которых от наград да от восторженных похвал закружилась голова. И уж кое-кто из разведчиков любит подчеркнуть свою исключительность, своё особое положение на флоте. А раз оно особое, то нельзя ли пренебречь обязательной для всех дисциплиной? Комендант мне пожаловался: «Разведчики балуют… Известное дело: сорвиголовы!» Нельзя допустить, чтобы к доброй репутации отряда примешивалась другая. Разведчики не сорвиголовы… Вы меня поняли?

— Ясна задача, товарищ контр-адмирал!

— Задача ясная, а решать её надо с умом. Что ни говорите, а народ там, действительно, несколько своеобразный. Да ещё условия боевой жизни накладывают на людей определённый отпечаток. Признаться, я и сам питаю слабость к разведчикам. Славные, боевые ребята! Но старая слава новую любит. Сейчас, как никогда раньше, надо крепить боеготовность морских разведчиков Северного флота. Большие дела ждут их.

И уже прощаясь, контр-адмирал сказал Гузненкову:

— Успех работы будет решать ваш авторитет. У разведчиков надо завоевать авторитет не только словом и не столько словом — делом! Имейте это всегда в виду. А начните с обычного знакомства. Расскажите, где служили-воевали, в каких рейдах по тылам врага сами участвовали. Разведчики — народ дошлый, поймут, почему штаб послал к ним офицера морской пехоты Гузненкова. Желаю вам успеха, товарищ лейтенант!

После короткой стычки с Поляковым лейтенант Гузненков вспомнил свой разговор с контр-адмиралом и его напутствие.

Ещё до похода на мыс Могильный из отряда ушли такие признанные следопыты, как Мотовилин, Лосев, Харабрин, а сразу после рейда на Могильный — Радышевцев. Харабрин так и не вернулся к нам после окончания офицерских курсов. Мотовилина перевели в другое подразделение. А Лосев воспользовался тем, что на севере комплектовались экипажи катеров для боевых действий на юге, и подал рапорт о зачислении его в такой экипаж.

На проводы Лосева собрались все ветераны-разведчики. По такому случаю старшина расщедрился и выдал «авансом» из своего неприкосновенного запаса необходимую для проводов норму вина.

Как всегда при таких расставаниях, было шумно. Перебивая друг друга, вспоминали совместные бои и походы, живых и погибших. Глядя на уезжающих, и я вспомнил, как в мастерскую, где в первые дни войны работали я и Саша Сенчук, пришли три Николая и Алексей, как Мотовилин учил нас, ещё не обстрелянных разведчиков, азбуке военного дела.

— До сих пор не могу забыть Сашу Сенчука, — сказал я Радышевцеву.

— А Рябова и Даманова? Лосев! Коля Лосев! Помнишь ты своих тёзок? — кричал Радышевцев Лосеву.

Лосев опустил голову, потом тряхнул ею, точно пытался отогнать какую-то невесёлую думу. Он вышел из-за стола, снял со стены гитару и поднял руку, требуя внимания.

— Помню ли я своих тёзок? — глухо спросил он Радышевцева. — Ну слушай, Алексей! Всем слушать…

Медленно перебирая пальцами по струнам, Лосев заиграл знакомый мотив и вдруг запел никогда до этого не слышанную нами песню о себе и своих друзьях:

Жили-служили три друга,Пой песню, пой!Рябов, Даманов и Лосев,Не разольёшь их водой.

Певец был явно не в ладах с рифмой и ритмом. Но это нисколько его не смущало. Он вёл бесхитростный и правдивый рассказ:

Звали их всех Николаями,Пой песню, пой!Первый погиб в первом бою,А через год — другой…

Лицо Николая Лосева исказилось болью. Будто только сейчас он ощутил горечь давних потерь и скорого расставания со своими товарищами. Всем хотелось его остановить, но никто не решался прервать певца.

— Брось. Коля! — крикнул Степан Мотовилин и вырвал из рук Лосева гитару. — Ребята скоро в бой пойдут. Тебя на большие дела провожают, а ты?..

— А я хочу, Степан, чтобы никто никогда не забывал наше братство. Верно я говорю?

— Верно! — поддержал его Радышевцев.

Веселье возобновилось.

Проводили Лосева до пирса. Мотобот, принявший его на борт, ушёл в Мурманск, а мы, неожиданно притихшие, возвращались домой. И тут Радышевцев сказал нам:

— Мне тоже скоро придётся с вами распрощаться. Я торпедист, дело своё не забыл.

— Алёша, с чего это вдруг? Какая муха тебя укусила?

Но Радышевцев, видимо, не хотел на эту тему распространяться:

— Душа не лежит. А без души — какая служба в разведке?

Через несколько дней мы проводили Радышевцева, а вскоре ещё один случай всполошил разведчиков: Черняев, ловкий, разбитной моряк, продал на толкучке часы из трофейного имущества отряда.

Я узнал о проступке Черняева перед первым походом к Варангер-фьорду. И хотя Черняев был включён в группу десантников и уже собрался в дорогу, я, скрепя сердце, применил к нему ту степень наказания, которая намного тяжелее, чем наряд вне очереди или лишение увольнительного отпуска в город. Разведчики считали её равносильной списанию на берег.

— Старший матрос Черняев! — объявил я перед строем, когда группа десантников уже готова была следовать к пирсу, где нас ждал катер.

Черняев шагнул вперёд.

— За присвоение трофейного имущества лишаю вас права участвовать в операции. Сдайте старшине рюкзак, оружие, боеприпасы.