Барбара Такман - Августовские пушки Страница 21

Природный ум Сухомлинова сочетался со склонностью к интригам и махинациям. Низкорослый и обходительный, с лицом, как у кота, с аккуратными белыми усами и бородой, он обладал располагающей, почти кошачьей манерой завлекать таких людей, как царь, которым он стремился понравиться. Другие, как, например, французский посол Палеолог, испытывали к нему «недоверие с первого взгляда». Учитывая, что назначение или смещение тех или иных людей на важные министерские посты целиком зависело от прихоти царя, Сухомлинов завоевал благосклонность Николая II и в дальнейшем не терял ее, стараясь всегда быть подобострастным и занимательным, рассказывая анекдоты и разыгрывая всяческие забавные буффонады; говорить о серьезных и неприятных делах он избегал и старательно способствовал возвеличиванию «друга» Распутина. В результате военному министру сошли с рук обвинения в казнокрадстве и некомпетентности, ему простили шумный скандал с разводом будущей жены и даже еще более грандиозный скандал, связанный с делом о шпионаже.

В 1906 году, влюбившись в двадцатитрехлетнюю жену провинциального помещика, Сухомлинов ухитрился избавиться от ее мужа в результате бракоразводного процесса, основанного на сфабрикованных свидетельствах, а затем женился на ней, сам вступив в брак в четвертый раз. Ленивый по природе, военный министр все больше и больше перекладывал работу на плечи подчиненных, сберегая, по словам французского посла, «все свои силы для супружеских утех… с довольно красивой женой, которая на тридцать два года моложе его». Молодая жена с удовольствием заказывала наряды в Париже, обедала в дорогих ресторанах и устраивала большие приемы. Для покрытия ее непомерных расходов Сухомлинов в скором времени успешно наловчился использовать подотчетные ему суммы. Он вписывал в документы командировочные, составленные из расчета поездок со скоростью в 24 лошадиные версты в день, а в действительности совершал инспекционные поездки по железной дороге. За шесть лет, благодаря знанию тайных пружин фондовой биржи, ему удалось положить на свой счет в банке 702 737 рублей. За тот же период общая сумма полученного им жалованья составила 270 000 рублей. Столь счастливому для Сухомлинова состоянию личных финансов способствовали окружавшие военного министра его люди, которые ссужали ему деньги за военные пропуска, приглашения на маневры и предоставление иной информации. Один из них, австриец по фамилии Альтшиллер, обеспечивший фиктивные свидетельства для бракоразводного процесса Сухомлиновой, принимался как близкий друг в доме министра, а также в кабинете, где повсюду лежали без присмотра различные военные документы. В 1914 году после отъезда Альтшиллера выяснилось, что он был главным резидентом австрийской разведки в России. Еще более нашумевшим стало дело полковника Мясоедова, по мнению некоторых — любовника Сухомлиновой. Он являлся начальником железнодорожной полиции в пограничной зоне, однако был награжден кайзером пятью орденами и удостоен чести быть личным гостем германского монарха на завтраке в Роминтене, где неподалеку от границы находился охотничий домик императора. Неудивительно, что полковник Мясоедов был заподозрен в шпионаже. В 1912 году его арестовали и отдали под суд, однако после вмешательства Сухомлинова он был оправдан и смог в дальнейшем продолжать выполнять прежние обязанности в течение всего первого года войны. В 1915 году, когда его защитник лишился министерского поста в результате понесенных Россией поражений, Мясоедов был вновь арестован, осужден и повешен как шпион.

Карьера Сухомлинова после 1914 года ознаменовалась весьма примечательными событиями. Как и Мясоедову, ему грозило судебное преследование, избежать которого удалось лишь благодаря личному вмешательству царя и царицы, но в августе 1917 года, когда после отречения царя Временное правительство уже балансировало на грани падения, он тоже был отдан под суд. В то бурное и суматошное время его судили скорее не за измену, в которой формально обвиняли, а за все грехи прежнего режима. В заявлении обвинителя все эти прегрешения сводились к главному: русский народ, вынужденный воевать без пушек и боеприпасов, утратил веру в правительство, и это неверие распространилось, точно чума, с «чудовищными последствиями». Целый месяц свидетели давали показания, в подробностях расписывающие финансовые и амурные делишки бывшего военного министра, но в конце концов обвинения в измене с Сухомлинова были сняты, но он был признан виновным в «злоупотреблении властью и бездействии». Приговоренный к пожизненным каторжным работам, Сухомлинов через несколько месяцев был освобожден большевиками и выехал в Берлин, где и прожил до самой смерти в 1926 году. Там же, в Берлине, в 1924 году он опубликовал свои мемуары, посвятив их низложенному кайзеру. В предисловии Сухомлинов разъяснял, что русская и германская монархии уничтожали в войне друг друга как врагов и только взаимное сближение двух стран способно возродить их могущество. Эта идея произвела на изгнанника-Гогенцоллерна такое впечатление, что в собственные мемуары он вписал посвящение Сухомлинову, опущенное, однако, в печатной версии — по-видимому, автора убедили снять его при публикации.

Таков был человек, занимавший пост военного министра России с 1908 до 1914 года. Будучи проводником идей реакционеров и пользуясь их поддержкой, подготовку к войне с Германией, что было главной задачей возглавляемого им министерства, он осуществлял, образно выражаясь, спустя рукава. Дальнейшее проведение реформы армии, начатой после позора русско-японской войны, он прекратил немедленно. Генеральный штаб, получивший статус независимого учреждения с целью совершенствования современной военной науки, снова стал подчинен военному министру, который имел исключительное право доступа к царю. Лишенный инициативы и власти, Генеральный штаб не имел ни способного, ни даже посредственного руководителя, обладавшего твердым и последовательным характером. За шесть лет, предшествовавших 1914 году, сменилось шесть начальников Генерального штаба, что вряд ли оказало положительное влияние на разработку военных планов.

Всю работу Сухомлинов перекладывал на других, однако вместе с тем он не допускал свободомыслия. Упрямо цепляясь за устаревшие теории и былую славу, он утверждал, что поражения России в прошлом объясняются скорее ошибками командиров, а не плохой подготовкой войск, их боеготовностью или снабжением. Находясь во власти непоколебимой уверенности в превосходстве штыка над пулей, он не предпринимал никаких усилий для расширения и строительства заводов по производству снарядов, винтовок и боеприпасов. Как впоследствии выяснили военные исследователи, почти все воюющие страны не имели достаточного количества военного снаряжения и боеприпасов. В Англии недостаток снарядов вызвал скандал на всю страну, во Франции поднялась буря возмущения в связи с нехваткой почти всего — начиная от тяжелой артиллерии и кончая солдатскими ботинками, а в России Сухомлинов не израсходовал даже те средства, которые правительство выделило для выпуска боеприпасов. Россия начала войну, имея по 850 снарядов на каждое орудие, по сравнению с резервом в 2000–3000 снарядов в западных армиях, хотя еще в 1912 году Сухомлинов принял компромиссное решение о доведении этого количества до 1500 снарядов на орудие. В состав русской пехотной дивизии входило 7 батарей полевой артиллерии, в то время как в немецкой их было 14. Вся русская армия имела 60 батарей тяжелой артиллерии, а в немецкой их насчитывалось 381. Все предупреждения о том, что будущая война будет дуэлью огневой мощи, Сухомлинов отвергал с презрением.

Отвращение большее, чем к «огневой тактике», Сухомлинов питал лишь к великому князю Николаю Николаевичу — тот был на восемь лет моложе и олицетворял в армии реформистские тенденции. Двухметрового роста, худой, с красивой головой и бородкой клином, щеголявший в высоких, под живот лошади, сапогах, импозантный великий князь производил впечатление доблестного воина. После русско-японской войны ему была поручена реорганизация вооруженных сил, и он возглавил Совет национальной обороны, перед которым была поставлена та же цель, что и перед «комитетом Эшера» после англо-бурской войны. Но Николай Николаевич не последовал примеру англичан, а поддался летаргии и интригам высокопоставленного чиновничества. В 1908 году реакционеры, возмущенные ролью великого князя в провозглашении Конституционного манифеста (Манифеста 17 октября) и опасаясь его популярности, добились упразднения Совета. Николай Николаевич — как профессиональный военный, служивший во время русско-японской войны генеральным инспектором кавалерии и лично знавший почти весь офицерский корпус (поскольку каждый офицер, назначаемый на новый пост, обязательно представлялся ему как начальнику Санкт-Петербургского округа) — был предметом восхищения всей армии. Этим он был обязан не столько своим способностям, сколько главным образом своему внушительному виду, росту и манерами, вызывавшими у солдат трепет или уверенность, а у коллег — преданность либо зависть.