Сергей Русанов - Особая примета Страница 21

— Он одетый вышел?

— Да, вполне.

— А вещи?

— Полевая сумка с ним, а больше ничего…

— Постойте, он что-то брал из чемодана…

Открыли незапертый чемодан. Подняв лежавшее сверху полотенце, лейтенант увидел, что в плотно уложенном чемодане чего-то не хватает — осталось пустое место.

— Не знаете, что здесь было?

— Чудно! — сказал бойкий молодой парень. — Я видел, тут у него лежали две пачки патронов к охотничьему ружью. Зачем он их взял? Ружье-то вот оно? Продать, что ли, хотел?

Лейтенант на минуту задумался, потом расстегнул кирзовый футляр. Так и есть — дешевая курковая двустволка ТОЗ — такую везде можно купить. А вот патроны…

— В чем он одет? — спросил лейтенант, глядя на обычные городские пальто, качавшиеся на вешалках. Тот же юноша вдруг свистнул.

— Видите ли, — вмешался другой. — Мы все смеялись над ним, что он от самого Ленинграда нарядился в высокие сапоги, канадку и все такое. У нас все это в багаже, мы ведь недели три пробудем в Мурманске.

— Да, боюсь, ваш спутник отстал от вас надолго. А! Уже Мурманск. Граждане, прошу вас всех пройти со мной. Придется расспросить вас еще кое о чем.

Вечером Лузгин и Петренко получили из Мурманска донесение об исчезновении Дергачева. Работники на Севере не теряли времени даром и за день успели выяснить многое.

После отхода «Полярной стрелы» Дергачев зашел в отделение связи Кандалакшского вокзала и послал вдогонку поезду телеграмму. Ни к дежурному по станции, как отставший от поезда, ни в медпункт, как повредивший ногу, он не обращался, не был и в лечебных учреждениях города. Когда справились в местком магазине «Динамо», оказалось, что накануне перед закрытием магазина он был там, предъявил охотничий билет на имя Дергачева и купил двуствольную, тулку 16-го калибра. Кроме того, он взял пояс-патронташ, заплечный мешок, топорик, походный котелок и кое-какую мелочь из снаряжения, в том числе переметный шнур. В бакалейно-гастрономическом магазине продавщицы запомнили покупателя, снаряженного, «как на охоту», который набрал консервов, масла, чаю, сахару, папирос, спичек и все запихал в рюкзак. До утра уходил только один поезд — на юг, и в числе пассажиров Дергачева не заметили. С соседней небольшой станции, в семи километрах южнее, сообщили, что какой-то охотник сел там на поезд в 24.00. Билет он брал до Сорокской, но ни до Сорокской, ни даже до Кеми не доехал, а сошел ночью либо в Чупе, либо в Лоухи, или, может быть, на одной из маленьких, слабо освещенных и безлюдных станций. Ввиду предположения, что Дергачев стремится к границе, уведомлена пограничная стража и милиция в населенных пунктах. Таково было содержание донесения, изложенного кратким, телеграфным стилем.

— Смотрите, какой чуткий зверь! — сказал Лузгин, когда они прочитали и перечитали донесение. — Значит, профессор все-таки спугнул его. Экспедиция была уже подготовлена. Дергачев решил рискнуть и подождать отъезда — легче испариться в дороге.

— Да, у него, видимо, все было обдумано и подготовлено; только вещей не удалось взять — даже ружья. Но сейчас он снаряжен— и, судя по снаряжению, готовится к долгому пути по ненаселенным местам. Давайте думать, где ему выгоднее было сойти с поезда. Хорошо бы достать карту!

— Сейчас достанем — и не только карту, — человека, который отлично знает эти места, вырос там, партизанил и воевал.

Лузгин позвонил и вызвал капитана Богоева. Через пять минут перед ними лежала двухкилометровая карта северо-восточной части Карело-Финской Республики, которую они рассматривали вместе с капитаном Богоевым — коренастым молодым человеком со светлыми волосами и веселым веснушчатым лицом монгольского типа. Ему кратко рассказали, в чем дело.

— Уверен, что Кларк будет пробираться к границе, — сказал Петренко. — Смотрите, как

близко она здесь подходит к морю, а к железной дороге еще ближе.

— Да, самое короткое расстояние от станции Кантеле. Видите, — Лузгин взял линейку, — не будет и восьмидесяти километров, два дня пути.

— Простите, товарищ полковник! — возразил Богоев. — Если он представляет себе местность, — а не представлял бы, так не рискнул бы идти, — то тут он не пойдет. Смотрите, сколько здесь населенных пунктов. И никак их;не минуешь, особенно вот в этих местах — тут узкие дефиле между озерами, по льду сейчас не пройти, нужно обязательно идти по дорогам, а там движение порядочное, места людные: лесопилка, возят доски, рабочие идут из поселков…

— Тем более, — вставил Петренко, — такой травленый волк. Он учитывает, что о нем уже оповещено, и непременно будет выбирать самые глухие места.

— Разумеется. Я, в его положении, сделал бы вот как: сошел с поезда на разъезде Мас-Варака. Отсюда до границы дальше — километров сто — сто десять, но зато полное безлюдье, ни одного поселка, никаких дорог. Это и по карте видно, а карта у него, конечно, есть. Путь, правда, страшно тяжелый, карта не совсем точная, так как съемку производили почти исключительно с воздуха… Я там бывал. Места такие, что даже в войну никто не ходил и никакой линии фронта не было. Зимой сорок второго немецко-финский отряд пробовал было выйти здесь к железной дороге, но с полпути повернул назад. Я видел потом их стоянки, мы-то везде лазили. Впрочем, в ту зиму очень много оставалось незамерзших моховых болот.

— Сейчас ведь тоже? Самая распутица!

— Нет, думаю, сейчас пройти вполне возможно. С осени долго не было снега, а морозы стояли крепкие, большинство болот должно было промерзнуть. Они еще не отошли, вода стоит поверх твердой «подошвы»[4] и ходить можно. Главное, пробраться первые километров сорок, потом начнется кряж — и пойдет к границе. Видите, вот он? Нет, если он что-либо смыслит, то пойдет только здесь.

— Все равно теперь не догонишь.

— Догнать трудно, у него почти сутки в запасе, а пока мы доберемся до Мас-Вараки, еще сутки пройдут. Только у самой границы он может застрять. Вот здесь труднее всего пройти. Видите, озеро Перкеле-Ярви, по-фински, значит — Проклятое озеро. Вот оно, словно двойное, с перетяжкой. Восточная часть вся наша; от нее идет вот этот пролив — по-карельски, салма — с полкилометра шириной и полтора в длину, потом западная часть озера. По западному берегу — граница. За ней, на чужой территории, такая же глушь. До войны тут ни погранлинии, ни охраны не было. Теперь граница охраняется. Но трудно ли в таких диких местах перемахнуть через нее?

— А почему он может застрять в этом месте?

— Смотрите, здесь, на карте, в обе стороны от озера показано труднопроходимое болото. Это так и есть. Вот эта часть, по бокам салмы, совсем непроходима — ни зимой, ни летом. Туг топь страшная, никогда не мерзнет, лоси гибнут. Она тянется километров на восемьдесят, в обе стороны, концами уходит за границу. И в ширину два — три километра. Пройти можно в двух местах: есть переход к югу от салмы, через топи — нас здесь провел старик охотник, когда мы ходили громить немецкие гарнизоны. Но кто не знает, нипочем не пройдет. Идти нужно все время выше колена в воде, с одной вараки — значит сопочки по-карельски, — на другую, то вперед, то вдоль топи, то назад, к этому берегу. Словом, от берега до берега два километра, а длина тропы — не меньше шести. Я ходил дважды и то не найду. Второй путь к границе — по озеру, через салму, летом на лодке, зимой — по льду, но только в самые сильные морозы. Дно озера — гнилое, озеро редко замерзает сплошь, а салма — в особенности. Если он выберет этот маршрут, то ему нет другого пути, кроме как по воде.

— А на чем же он может перебраться?

— Вот на это я и рассчитываю. Лодок на озере не должно быть, если и есть какая-нибудь старая развалина, то ее нужно еще найти. Сперва он попробует пройти через топь, на этом потеряет сутки, либо просто застрянет где-нибудь на вараке среди трясины и будет куковать. Потом, если выберется назад к озеру, — начнет строить плот.

— Да ведь у него и веревка есть!

— Все равно возня большая. Крупного леса возле озера нет, придется тащить каждую лесину почти километр. Вот и вторые сутки пройдут. Но, главное, он, конечно, будет упорно искать переход по болоту — по карте-то оно проходимое!

Лузгин с сомнением покачал головой.

— Вы же сами подсчитали, что у него почти* двое суток преимущества. А на всю дорогу ему от силы нужно три дня…

Богоев рассмеялся:

— Что вы, товарищ полковник? Да здесь и летом-то не пройдешь тридцать километров в сутки! Сколько одних деревьев нужно срубить на лавы, мостки то есть, ведь все лощинки сейчас играют, всюду потоки, зажоры[5]… Нет, скорее, чем за четыре дня и я бы не добрался, а я умею ходить по нашим лесам.

— Но ведь и догонять будет не легче? Тоже четыре — пять дней?

— Нет, вдвоем — втроем все-таки легче, да и лавы останутся. Но, конечно, вся надежда на то, что он задержится у топи. Если бы он сразу начал с озера и нашел лодку — через три — четыре часа был бы за рубежом: по воде всего восемь километров, а там задержать некому, кроме медведя.