Харри Мулиш - Каменное брачное ложе Страница 21

— Я хочу сказать, если кто-то, к примеру, совершил… скажем, кражу со взломом. Не беспокойтесь, этот господин не совершал кражи. Но если кто-то совершил кражу и сказал об этом своему другу, то друг не считает его поступок таким уж плохим, потому что он все-таки друг и, собственно, тоже взломщик. Но если он начинает отрицать факт кражи, а друг знает, что кража имела место, то друг начинает его презирать. Не потому, что он украл, но потому, что своей ложью он предал дружбу.

— Если бы моя подруга совершила кражу, я бы сказала ей, что она должна вернуть все, что украла.

— Конечно. Но если украденное уже невозможно вернуть?

— Но ведь это всегда возможно?

Чуть улыбаясь, Коринф глядел на нее.

— Но если все уже продано, Карин?

— Тогда надо все выкупить.

Коринф помолчал.

— Я должен это обдумать, — сказал он.

Когда они вошли в зал, на экране гигантские пигмеи откусывали куски от жареных бутылочных тыкв и кенгуру; проектор стоял посередине, между рядами, и, освещенные мигающими джунглями, они отыскали свободные места сзади. Коринф положил руку ей на плечо.

— Но герр Норман, — прошептала она.

— Я боюсь темноты.

— Ну, вы даете.

Пигмеи охотно открывали рты перед камерой; один из них наблюдал со стороны, хихикая и небрежно держа за крыло курицу.

— Глядите, какой брезгливый, — сказала Карин.

«Если бы он подошел, чтобы воткнуть мне нож в спину, — думал Коринф, — Карин бы поняла, что это он, и он об этом знает; он этого не сделает».

Карин засмеялась. Человек в коротких белых штанишках выдирал пигмею зуб, а тот, визжа, изо всех сил сжимал свой, упрятанный в футляр, пенис; потом человек, зажав зуб в щипцах, смеясь, показал его орущей деревне. И тут пигмей подпрыгнул, выхватил зуб из щипцов и убежал куда-то за кадр. После его поймали, связали и выковыряли, хохоча, из раны остатки корней. В ходе борьбы футляр соскочил с пениса, и, когда соплеменники начали радостно кувыркаться, Карин повернулась к Коринфу.

— Фильм для тех, кто старше восемнадцати, — прошептал он.

— Это просто ужасно.

— Мы нисколько не лучше.

— Вы тоже такой живодер?

— Я? Способен на все. Что вы делаете завтра вечером?

Она посмотрела на экран и снова повернулась к нему.

— Вы — садист? — поинтересовалась она.

— Я всегда работаю без наркоза.

Он засмеялся, поглядев ей в лицо, и поцеловал ее. Она обхватила руками его шею и начала его целовать. Он подул на ее волосы и сказал:

— Ты вкусно целуешься.

— Я чищу зубы каждый день, по два раза.

— Очень хорошо. Еще надо есть много яблок. Именно благодаря яблокам у Евы были здоровые зубы. — «Боже, — подумал он, — что за плоская шутка».

Карин искоса посмотрела на него:

— А с фрау Вибан вы так же быстро разобрались, герр дантист?

— С фрау Вибан? — переспросил он ошеломленно.

— Да, не пытайтесь выглядеть невинно. Я свои глаза не в кармане ношу. Я хорошо видела, как вы вчера с ней говорили, во время обеда и потом.

— И где же ты вчера сидела?

— Почти напротив вас, но вы никого, кроме нее, не видели. Когда вы вышли, она почти сразу вышла за вами, а ваш друг — вы еще назвали его «взломщиком» — последовал за ней. Чудесный конгресс. А от нас эта фрау Вибан требует «приличного поведения».

Коринф погладил ее по шее.

— Я и думать забыл о фрау Вибан, Карин.

— Зато мне о ней забывать нельзя. Если она увидит, как я здесь сижу… Вы лучше руку свою уберите.

Коринф накрыл ладонью ее руку и спросил:

— Завтра в котором часу?

— В одиннадцать? У Цвингера?

— Хорошо. У меня машина.

— Руку уберите.

Кладбище пигмеев. Грот у океана. Широкие ряды черепов, одни поверх других, на некоторых еще сохранились куски плоти и кожи, безграничное пространство, до самого горизонта. На секунду эта картина породила внутри у Коринфа бездонную тишину — тут сверкнула, пронзая его насквозь, пугающая ясность, но на такой краткий миг, что он это позабыл в ту же секунду. Камера старательно работала, показывая некоторые челюсти. Мертвая голова пигмея с сохранившимися волосами, белая, цивилизованная рука, украшенная перстнем с печаткой, взяла нижнюю челюсть и повернула ее перед объективом.

Через несколько минут Коринф наклонился к ней и прошептал:

— Карин, тебе фрау Вибан вчера вечером не звонила?

— Вчера вечером? Да, около девяти, профессор еще не кончил лекцию, меня вызвали.

— Что ей было нужно?

— Все-таки она вас интересует?

— Нет, это связано с другими делами.

— Из-за Будапешта.

— Что случилось в Будапеште?

— Не знаю. Ничего особенного. Какой-то скандал. Уличные мальчишки подожгли музей. Сегодня утром это было в газете.

Коринф подумал: «Купить газету».

Гном восьмидесяти лет, похожий на дикую свинью, поощрительно улыбался участникам конгресса. И делегаты задумчиво разглядывали его беззубый рот.

ШТОРМ

Участники конгресса группами покидали ресторан и направлялись в концертный зал. Коринф, полусонный от обильной еды и вина, ждал Хеллу у стойки портье. После полуденного перерыва они еще не говорили. Она была все время чем-то занята, обедала за другим столом, с русскими, много хохотала, чокалась и ни разу не посмотрела на него; но после обеда, проходя мимо, попросила Коринфа подождать ее. Ничего хорошего Коринф не ожидал. Карин он избегал, как и обещал, а Шнайдерхан больше не показывался: верно, повесился на подтяжках на том дереве, среди развалин.

Докуривая последнюю «Лаки страйк», Коринф смотрел на выставленные у киоска газеты, и сообщение из Будапешта[40] привлекло его внимание. Он купил газету и нашел на первой странице короткий отчет о беспорядках: воодушевляемые фашистами, бывшими сторонниками Хорти[41], подпольщики вышли на улицы, были совершены нападения на представителей власти, подожжен музей; восстание практически подавлено, главари будут, вне всякого сомнения, строго осуждены народом. И больше ничего. Он стал читать скучнейшую статью о конгрессе в Дрездене (ни слова о его вчерашнем бегстве, но его имя упомянуто наравне с русскими), и тут появилась Хелла.

— Пошли?

Было холодно и сыро, но дождя не было. Хелла молча шла с ним рядом; на лице ее застыло точно такое же выражение, с каким она вчера сказала Людвигу: «Вы считаете, что мы должны проводить меньше конгрессов?»

«Разбиться насмерть, — думал он, — и в сумраке вспоминать высоченную гору обломков, мимо которой проехал днем на машине».

— Что это там? — спросил он, чтобы хоть что-то сказать.

— Церковь Богородицы, — ответила Хелла, не поворачивая головы. — Одна из самых знаменитых церквей в стиле барокко. Еще Гете о ней писал. Тысячи людей спрятались от бомбежки под сводами ее подвалов, и церковь рухнула им на головы. Многие хотят оставить руины нетронутыми, как памятник погибшим.

Снова этот голос экскурсовода. Она, конечно, видела его с Карин. На улице было тихо; в развалинах дети развели костер. Он помолчал, потом начал тихонько насвистывать.

— А что, в Америке никто не носит пальто?

Попытка к примирению?

— Что с тобой происходит? — спросил он; она не ответила. — Я спросил что-то.

— Об этом я должна была бы спросить тебя. — Она отвернулась. — Ты подлец, подлец…

Он был уверен, что она плачет. Легкая улыбка мелькнула на его лице, он попытался обнять ее, но она оттолкнула его.

— Держись от меня, пожалуйста, подальше.

— Ты что, стесняешься меня?

Она застыла с приоткрытым ртом; глаза ее были полны слез.

— Ты все-таки удивительный подлец, удивительный. И явно считаешь себя большим ловкачом. Хоть раз поглядел бы на себя, когда ты ухмыляешься. — Она хотела сказать что-то еще, но поджала губы и пошла вперед.

— Хотел бы я знать, что ты имеешь в виду, — отозвался он фальшивым голосом. — Что-то насчет Шнайдерхана?

— Нет, насчет тебя! — крикнула она и вздрогнула от собственного крика. — Ты что же думаешь, я — слабоумная?

— Да что тут такого? Чисто отцовские чувства. Скажи еще, что мы сидели и целовались.

— Это у тебя вряд ли бы вышло. Но, подвернись случай, ты бы и это сделал. А деликатность, с которой ты сегодня вечером ее избегал! Конечно, чтобы не расстраивать меня.

— Это круто! Если я с ней не разговариваю, я ее избегаю. Что же, я и вчера ее избегал, когда тоже с ней не разговаривал?

— Нет, тут другая проблема. Ты ведь не такой идиот, чтобы считать меня дурой? Вчера ты ее просто не видел. Ты думал только о том, как затащить меня в постель; но теперь ты получил свое, и я тебя больше не интересую. Почему, собственно, ты не пошел сразу к шлюхам? В Дрездене их достаточно, я с удовольствием дам тебе адреса.