Ибрагим Друян - Клятву сдержали Страница 21

В нашем подразделении он появился, когда уже была получена команда отходить в лес. Ловко перепрыгнул через плетень, кубарем скатился в ложбинку к командиру, сдвинул на затылок фуражку, сказал:

— Вот что, Пущин… Остаешься прикрывать отход. Держись, пока не отойдем в лес. Продержишься?

— Постараюсь, — ответил Казимир Францевич. — Как, ребята, продержимся?! — повернулся Пущин к нам. — Генерал приказывает.

— Продержимся! — дружно ответили партизаны.

— Великолепно! — весело похвалил Константинов. — Ну, я пошел. До встречи в лесу.

Пригибаясь, он отбежал на несколько шагов, повернулся, крикнул:

— Следи за огородами! Сдается мне, они думают тебе в спину зайти…

Действительно, в конце огородов на грядках с почерневшими кустами картошки появились фигуры врагов. Они пока не стреляли, накапливали силы для решающего броска.

— Кадакидзе, Голиков! — скомандовал Пущин. — Надо подползти поближе к ним по меже. Как только поднимутся в атаку, открывайте фланговый огонь!

Я видел, как Кадакидзе и Голиков ползли по меже, потом скрылись в лебеде. Враг между тем пошел в атаку. Мы открыли огонь. Гитлеровцы залегли, метнули несколько гранат. Взрывы справа, слева. На несколько мгновений все исчезло в клубах дыма. А когда он рассеялся, я увидел, как по меже торопливо ползет один Голиков.

— Друян! — тревожно позвал он. — Симон ранен…

Я бросился к нему.

Когда мы подползли к Симону, он был уже мертв. Осколки гранаты угодили в голову и в живот. Струйка крови запеклась на лбу, затерялась в густых седых волосах Симона. Глаза его были открыты, на лице застыло выражение какого-то трогательного детского удивления. Мы уже ничем не могли ему помочь. Я закрыл глаза товарища. Прощай, друг…

Сидненко тронул меня за плечо, тихо сказал:

— Идем, Друян. Наши отходят…

Мы прикрыли Симона лебедой, вернулись к своим.

Когда снова отбили деревню у врага, на ее окраине, на холме, который виден издали, вырыли братскую могилу. Со всеми почестями перенесли сюда останки наших боевых товарищей. Вперед вышел Константинов, снял фуражку. Стало тихо, так тихо, что слышно было, как в лесу за деревней поют птицы.

— Прощайте, дорогие наши боевые товарищи! — проговорил Константинов. Умолк, долго молчал. — Спите спокойно… Мы отомстим за вас… Клянемся!

Раздался прощальный залп.

Через несколько дней Александра Софиева вызвали в штаб. Боец, который пришел за ним, сообщил, что получена радиограмма с Большой земли, касающаяся нашей группы. Подробностей он не знал. Мы поняли, что сейчас решится наша судьба, и с нетерпением стали ожидать возвращения Софиева.

Вернулся он довольно скоро.

— Поздравляю! — радостно произнес Софиев, оглядывая нас веселыми глазами. — С Большой земли получено указание выделить нашей группе необходимое количество боеприпасов и вооружения. Нам приказано возвращаться в отряд на Украину. — Задержался взглядом на мне, на Тенгизе, добавил:

— А с вами будет особый разговор. Пошли в хату!

Когда мы втроем вошли в дом, он усадил нас за стол, сам сел напротив, произнес:

— Командование соединения предлагает вам остаться здесь. Сами понимаете, чем это вызвано… У них при штабе соединения нет ни одного врача.

— Но я-то не врач! — воскликнул Тенгиз. — Мне-то можно с вами…

В голосе его звучала обида. Признаться, мне тоже не хотелось расставаться с товарищами, с которыми столько вместе пережито.

— Тебя они решили оставить как специалиста-подрывника. Слава богу, успел показать себя…

Софиев встал, давая понять, что разговор окончен.

— Сами понимаете, это приказ, а приказ, как известно… — не закончил он, первым направился к выходу.

— Не понимаю, чем я им так показался! — Тенгиз с удивлением развел руками.

— Что же здесь не понимать, — ответил я. — Все ясно.

Инженер-железнодорожник по образованию, Тенгиз Шавгулидзе действительно оказался талантливым изобретателем различных подрывных устройств. Изготовленные по его чертежам специальные клинья срабатывали безотказно, пускали под откос вражеские эшелоны не хуже толовых шашек, а гранаты и гранатометы, сделанные под его руководством, наводили страх на неприятеля. Нередко именно они в значительной мере помогали нам одерживать победу над противником, который во много раз превосходил нас и по численности, и по вооружению. Естественно, командование соединения решило оставить Тенгиза при штабе.

Что касается меня, то после некоторого раздумья я решил, что и здесь командование поступило весьма логично. Во время возвращения на Украину наша группа больших боевых операций предпринимать не будет, следовательно, сможет обойтись без врача. В случае же надобности первую помощь окажет товарищам любой из группы, все они в медицинском отношении подготовлены на уровне санинструктора. Когда же придут на место, там уж Одуха сумеет позаботиться, чтобы при необходимости переправить в отряд нужных врачей из Славутской больницы.

Здесь же, в Белоруссии, в условиях широко развернувшейся партизанской войны с врагом, моя помощь необходима уже сегодня. Вот почему, когда меня вызвали в штаб, как я догадывался, чтобы получить личное согласие, решение уже было мной принято.

Штаб к тому времени размещался в большом болотистом лесу неподалеку от деревни Альбинск, на острове Зыслов. Партизаны из охраны провели меня в просторную землянку, где за столом сидели В.И.Козлов, Р.Н.Мачульский, М.П.Константинов и другие члены подпольного обкома партии. Я поздоровался, Василий Иванович предложил сесть.

— Ну, говорил тебе Софиев о нашем решении? — спросил он.

— Говорил, — ответил я. Внутренне я волновался, но старался держаться как можно спокойнее.

— Каково твое мнение? Согласен?

— Я комсомолец. Решение обкома партии и командования для меня закон.

— Это понятно, — как-то очень мягко возразил Василий Иванович. — Но ведь ты, собственно, не в нашем подчинении. Поэтому, если просто по-человечески… Сам знаешь, как нам тяжело без медиков.

— Думаю, товарищи мои возражать не будут, — сказал я.

— Вот и хорошо! — обрадовался Козлов.

Итак, мы с Тенгизом оставались у белорусских партизан. Остальные члены нашей группы стали готовиться в обратный путь. По приказу командования соединения группу усилили саперами Михаилом Петровым, Александром Перепелицыным и Иваном Долгополовым. Наши товарищи получили от белорусских друзей пять автоматов, две бесшумные винтовки, взрывчатку и взрыватели, пистолеты, много других боеприпасов.

Грустно было расставаться, но ничего не поделаешь. Мы тепло попрощались с товарищами, пожелали им счастливого пути.

Хорошо вооруженная группа 10 октября двинулась в обратный путь. Проделала она его без особых затруднений и уже 28 октября была «дома», в лагере под Хоровицей. В дальнейшем многие члены этой группы были выдвинуты на командные посты. Все они награждены боевыми орденами и медалями.

Что греха таить, мы с Тенгизом долго еще скучали по ушедшим товарищам, жалели, что не с ними. Частенько вспоминали, думали: как там они?

Уже после войны, когда со многими товарищами из славутского подполья удалось встретиться или списаться, узнали, что немало славных дел совершили они во имя Родины. Это и ряд смелых диверсий на железных дорогах под Шепетовкой и Славутой, и организация побега большой группы военнопленных из славутского лагеря, и уничтожение большого военного склада врага. А к концу 1943 года отряд был преобразован в соединение, которое стало носить имя доктора Михайлова. В соединении уже насчитывалось 1200 человек, провело оно триста двадцать пять боевых операций. К тому времени соединение имело свою типографию, в которой кроме листовок печаталась партизанская газета «Удар с тыла».

Мы с Тенгизом быстро обжились на новом месте, сразу окунулись в работу. А работы обоим хватало.

Тенгиз стал «главным изобретателем» в соединении и этим сумел быстро прославиться. Первым удачным его изобретением был так называемый «партизанский клин», о котором я мельком упоминал. Он предназначался для спуска вражеских эшелонов под откос. В то время мы еще остро нуждались во взрывчатке, и клин Шавгулидзе оказался очень кстати. Он был небольшим по величине, легко укреплялся на рельсах и мало бросался в глаза обходчикам. Правда, первый спущенный под откос с его помощью эшелон оказался порожняком, но нас радовал сам факт: изобретение Тенгиза действует!

Работа закипела. Специально выделенные в помощь Тенгизу партизаны начали «массовое производство» таких клиньев, и вскоре первые эшелоны с боеприпасами и живой силой врага полетели под откос.

А творческая мысль изобретателя не стояла на месте. Тенгиз решил сконструировать гранату, которая при малом количестве взрывчатки обладала бы большой взрывной силой и в то же время собиралась из недефицитных в наших партизанских условиях материалов.