Сергей Никитин - Люди с оружием. Рассказы Страница 21

— В чем дело?! Не вижу энтузиазма в работе! — веселым и в то же время грозным голосом прикрикнул на приборщиков старший помощник командира эскадренного миноносца капитан-лейтенант Лисогуб, внезапно появившийся на юте. Матросы принялись усердно двигать по палубе швабрами, тереть «шкуркой» медяшки, весело и выжидающе поглядывая на офицера. Скользя по мокрой палубе широко раздвинутыми короткими ногами, старпом прошелся взад-вперед по юту.

— Три до дыр, не жалей! — все тем же требовательным и ироническим голосом подбодрил он молодого матроса, орудующего шваброй. — Так, так… Ух, горе ты мое! Да кто же держит швабру так? Швабра — это тебе не…

Старпом запнулся, подыскивая нужное сравнение, но ничего подходящего к данному случаю не подвернулось на язык. Круглое, добродушное лицо капитан-лейтенанта сморщилось от неудовольствия, пальцы правой руки машинально поиграли белым ромбиком значка выпускника высшего военно-морского училища. Не знать чего-либо при подчиненных было не в манере старпома. Матросы даже приостановили работу, ожидая окончания фразы, но Лисогуб молчал. Прищурив раскосые глаза, сдвинув брови, он неподвижно стоял у флагштока и грозно смотрел на швабру в руках растерявшегося молодого матроса.

— …Не невеста, — торжествующе выпалил наконец старпом сердитым голосом. — Шевелитесь у меня! Чтобы все блестело и играло, как…

Лисогуб снова не закончил фразы. Он досадливо покрутил шеей, словно пытаясь раздвинуть тугое кольцо жесткого воротника кителя. Матросы заулыбались. Кто-то из них откровенно прыснул в кулак. Старпом недобрым взглядом обвел некстати развеселившихся матросов, и те, отвернув лица в сторону, с веселым ожесточением задвигали швабрами и тряпками. Мгновенно оценив обстановку, капитан-лейтенант всплеснул руками, звучно шлепнул по тугим ляжкам и пробормотал:

— Закрутишься с вами. Даже язык заплетаться стал, как у…

И опять не договорив, старпом энергично, наискось рубанул рукой воздух и под одобрительный смех моряков заскользил к рубке дежурного офицера. Дежурный по кораблю, совсем еще молодой розовощекий лейтенант, напустив на себя строгость, поддерживая левой рукой кортик, последовал за капитан-лейтенантом.

Матросы посмеивались и качали головами. Им нравился капитан-лейтенант. Разговорчивый и подвижной, он одним своим появлением вносил в коллектив радостное оживление, какой-то особый подъем. В присутствии старпома работалось веселее. И прикрикивания капитан-лейтенанта нисколько не обижали моряков. Наоборот, они с удовольствием прислушивались к речи Лисогуба — живой, пересыпанной неожиданными сравнениями, сдобренной хлесткими эпитетами.

Старпом присел на вертушку в дежурной рубке, загнал короткий и толстый указательный палец за воротник и несколько раз дернул его. Запрокинув голову, капитан-лейтенант пристально посмотрел на стройного и высокого лейтенанта. Дежурный офицер был серьезен и внимателен.

— Вы молоды, лейтенант, а двигаетесь по кораблю неуверенно, разбросанно, как… вошь на мокром месте, — поучающим тоном сказал старпом, хотя самому ему едва ли было тридцать и только месяц назад он получил звание капитан-лейтенанта и должность старшего помощника командира. — Стоите там, словно неодушевленный предмет, поигрываете кортиком. Безобразие! — в голосе Лисогуба послышались властные нотки. — Мне не созерцатели нужны, а организаторы и… вдохновители. Да!

Капитан-лейтенант умолк, зачем-то перелистал подвернувшийся под руку журнал, вздохнул тяжко и неожиданно проговорил:

— Целый день, как в пороховом дыму… Всюду глаз да глаз нужен. Стараешься, а придет начальство, заметит что-нибудь — спичку или ниточку от ветоши и— все! — Лейтенант сочувственно улыбнулся и неопределенно хмыкнул при этом, и старпом сразу повысил голос: — Да, да! Обгорелую спичку, и пожалуйста — «фитилек». Был такой случай на соседнем эсминце. Служба, это вам… «не вздохи на скамейке и не прогулки при луне». Если у нас случится что-нибудь подобное, головой отвечаете. Комдив сегодня лично будет осматривать корабли бригады. Как у нас рассыльные и вообще дежурная служба — умеют докладывать выразительно и вдумчиво?

— Так точно.

— Проверьте. Мямлей заменить. Зайдет, а тот ни доложить, ни ответить толком не может. Двигает ртом, как рыба на сковородке. Срам и безобразие!

Старпом поднялся, крутнул белый ромбик на кителе и заспешил куда-то по палубе, упираясь раздвинутыми ногами в минные дорожки.

Лисогуб с тревогой и надеждой ждал посещения корабля командиром дивизии. За время исполнения капитан-лейтенантом должности старшего помощника это будет первый осмотр эсминца командиром соединения. Как же тут не тревожиться! Но, с другой стороны, комдив, знающий толк во флотской чистоте и порядке, не может не оценить по достоинству усердие молодого старпома. Нет, не просчиталось начальство, назначив его, Лисогуба, на такую должность. Уж кто-кто, а капитан-лейтенант следит за кораблем, как любящая мать за своим ребенком.

Озабоченный, бурный и деловитый носился по кораблю капитан-лейтенант Лисогуб, заражая подчиненных своей неиссякаемой энергией и бодростью. Какую-то веселую удаль, достаточно непосредственную, чтобы не быть названной бесцеремонностью, источала вся его плотная и подвижная, как ртуть, фигура.

Почтальон, выглянув из двери тамбура старшинского помещения и убедившись, что ни старпома, ни дежурного офицера поблизости нет, окликнул своего закадычного дружка горниста Юрочкина:

— Миша, тебе письмо из дому.

Матрос Юрочкин, драивший медную рынду, обернулся. Нежное, светлое лицо его, не успевшее еще обветриться в походах, мгновенно преобразилось. К переносице сбежались тонкие морщинки, веки прикрылись, большие припухшие губы растянулись, обнажив ровные белые зубы. Юрочкин улыбнулся всем лицом. Удивительная улыбка была у горниста. И весь он, тихий, скромный, с доверчивым взглядом голубых глаз, хрупкий и маленький, вызывал безотчетную симпатию.

К тому же Юрочкин и горнистом был выдающимся.

Откуда только бралась сила у матроса, когда он начинал выводить серебряные рулады сигнала номер десять при подъеме или спуске флага. Обычно на стоянке кораблей у стенки между горнистами-соседями происходило своеобразное соревнование-перекличка. Каждый из горнистов старался подать сигнал номер десять громче, отчетливее и дольше всех. И всегда чистые звуки горна Юрочкина выделялись среди других какой-то особенной торжественной проникновенностью и, если хотите, молодостью. Сам старпом, умиленно и гордо прислушивающийся к игре своего горниста и ревниво сравнивающий ее с соседними сигналами, шептал восхищенно: «Ух, какой молодец! Чайковский! Паганини! Ни дать ни взять».

Юрочкин служил на корабле по первому году. Его сильно укачивало на волне. Но никто никогда не слышал от матроса жалоб, желания списаться на берег. «Морскую болезнь» он переносил молча, мужественно. И когда однажды почтальон, близко к сердцу принимавший муки друга во время качки, намекнул по простоте душевной о возможности при данных обстоятельствах списаться с корабля на берег, Юрочкин страшно обиделся и не разговаривал с ним целую неделю.

— От родных «конспект», — подмигнул почтальон Юрочкину и ловко сунул письмо в разрез матросской рубашки горниста. Почтальон исчез в своей «культурной рубке», — так он называл небольшое помещение в тамбуре старшинских кают, отведенное под библиотеку, — а Юрочкин вытер руки ветошью, положил ее на кронштейн рынды и полез за пазуху. Оглянувшись, он осторожно вынул конверт, повертел перед глазами, любуясь, и вскрыл. Первые строки письма он прочитал с улыбкой, но вдруг побледнел и качнулся. Он бессознательно ухватился за рындоболину; язык рынды ударил по меди, издав приглушенный жалобный звук. Юрочкин испуганно поднял голову, посмотрел на колокол, словно пытаясь понять происхождение этого странного надтреснутого звука. Секунду-две матрос пристально, настороженно смотрел вверх, но вдруг обмяк; руки упали, как плети, узкие плечи опустились вниз, пальцы разжались и выпустили письмо. Листок плавно упал на палубу. Горнист шагнул, но ноги его подкосились, и, чтобы не упасть, он привалился к двери.

Почтальон, появившийся в дверях, взглянул на друга, тихо ахнул, подхватил Юрочкина под руки и завел его в библиотеку.

— Что с тобой, Миша? — тревожно спросил почтальон, но горнист молчал. Он опустился на раскладушку и уронил голову на заваленный газетами и письмами стол.

— Ну, брат, подкачал. А?! — шептал растерявшийся почтальон и, вместо того чтобы побежать за доктором, присел на корточки, пытаясь заглянуть в лицо другу.

На причальной стенке, разлинованной известковыми полосами, появился командир дивизии капитан первого ранга Скворцов. На кораблях засуетились, готовясь к встрече начальника. В каютах командиров задребезжали звонки. На ют к трапам заспешили офицеры. Никто не знал, какой из кораблей первым посетит комдив, и поэтому все настороженно следили за ним. Скворцов остановился посредине стенки и, разговаривая с офицерами штаба, показал рукой куда-то вверх. На кораблях моментально запрокинулись головы офицеров, пытающихся, увидеть и понять, что, где и по какой причине стало объектом внимания старшего начальника. Но там, куда показывал капитан первого ранга, ничего, кроме обыкновенного пустого неба, не было видно. Комдив опустил руку. Офицеры облегченно вздохнули, не спуская взглядов с капитана первого ранга.