Геннадий Семенихин - Над Москвою небо чистое Страница 22

Рассвет выбелил стены избы, скользнул по металлическому чайнику с кипяченой водой, позабытому на столе, выхватил из полумрака угол, где на скамье в кучу были свалены шлемы, планшетки и пояса с пистолетами.

«Непорядок, – подумал Султан-хан, глядя на эту кучу и совсем уже отключаясь от мрачных размышлений. – А если тревога, бомбежка? Надо, чтобы каждый летун все свое держал под руками. Сегодня же объявлю на построении замечание».

Где-то в рощице разноголосо защелкал птичий хор и тотчас же конфузливо умолк – показался, видно, самому себе неловким и ненужным в этой прифронтовой полосе. Зарычали на стоянках «ишачки» и «яки». Рассвет вставал над землей, смелея с каждой минутой, пробуждал людей, звал их к борьбе и к жизни.

Глава седьмая

Алеша Стрельцов после завтрака опоздал на дежурную машину и от самой столовой до аэродрома шел пешком. Около командного пункта он заметил незнакомого человека. В летной фуражке и курточке с «молнией», без петлиц и знаков различия, опираясь на палку с потускневшим серебряным набалдашником, человек, прихрамывая, подходил к штабной землянке. Увидев Алешу, поманил его указательным пальцем.

– Эй, орелик, ты из девяносто пятого аль нет?

Алеша посмотрел на него придирчиво: называет номер полка, а сам неизвестно кто. Говорить или нет? Решил сдипломатничать.

– Допустим.

– Новенький, значит. Фамилия?

Второй вопрос прозвучал гораздо строже. На широком, в крупных оспинах лице пожилого человека появилась усмешка. Она погнала лучики морщин к странно желтым глазам, бесцеремонно и чуть насмешливо его разглядывавшим. Эти глаза под клочкастыми бровями совсем превратились в щелки. Улыбка обнажила два золотых зуба, подняла вверх черные усы, пробитые сединой.

– Простите, я не знаю, с кем говорю, – нерешительно произнес Алеша.

– Спрашиваю – значит, имею на то право, – проворчал незнакомец, не повышая голоса. – Демидов я. Слыхал про такого?

Стрельцов весь подобрался, оробело посмотрел по сторонам в надежде, что кто-нибудь выйдет из землянки и отвлечет внимание командира. Но у порога они были по-прежнему одни.

– Товарищ командир полка, – сбивчиво начал Алеша, – извините, если мой вопрос показался вам бестактным. Все-таки война, фронт, бдительность…

Рябинки задрожали от смеха на лице седоватого человека.

– Что? – громко захохотал он. – Ты, может, меня за гитлеровского парашютиста принял? Эх, молодо-зелено. Летун командира нюхом должен чуять, понял?

– Виноват, товарищ командир.

– Виновники все-таки тоже имеют фамилии.

– Лейтенант Стрельцов, товарищ подполковник.

– Ты! – Демидов отступил и одним цепким взглядом охватил Алешу с головы до ног. Удивительно привязчивыми были его большие, чуть навыкате глаза с ярко-желтыми зрачками. Смотрели на человека всегда прямо, словно вывернуть наизнанку хотели собеседника.

От полковых «старичков» Алеша знал, что летчик, плохо выполнивший задание, подходил к Демидову с низко опущенной головой – до того боялся этих глаз, способных быть и добрыми и яростными.

Алеша недоумевал, чему приписать удивление Демидова.

– Так точно. Лейтенант Стрельцов, – повторил он неуверенно.

Демидов громко расхохотался.

– Слыхал про тебя, орелик. С костыльком по госпитальной палате топал, а про тебя уже слыхал. Про то, как ты к «юнкерсам» пристроился и уложил одного. Хвалю за находчивость. Таких ореликов мне и надо. В полку без меня тебя не обижали?

– Нет, товарищ подполковник.

– Значит, прижился. А летаешь с кем?

– С капитаном Султан-ханом.

– Что ж, он мужик серьезный и поучить может. Ну ладно, веди на КП.

Алеша открыл дощатую дверь, пропустил подполковника вперед и нырнул следом за ним в привычный полумрак.

Подполковник спускался по лесенке медленно, с хозяйской уверенностью постукивал палкой по ступенькам, словно пересчитывая их.

Едва он шагнул в полосу света, как Румянцев и Петельников, колдовавшие над картой, бросились навстречу. Старший политрук крепко его обнял, но потом, видимо вспомнив, что в землянке слишком много свидетелей такого неуставного проявления чувств, покосившись на летчиков, доложил:

– Товарищ подполковник. Личный состав девяносто пятого истребительного полка на протяжении последних десяти дней вел работу по разведке боевых порядков противника и штурмовке его аэродромной сети.

Демидов тяжело опустился на скамью, снял с головы фуражку. Редкие черные волосы с нитями седины упали на лоб. Он отбросил их назад коротким быстрым движением, полез в карман. В огрубелой, со следами ожогов руке блеснул портсигар. Демидов неторопливо размял крупными пальцами папиросу, отрывисто осведомился:

– Потери?

Румянцев назвал погибших и раненых летчиков и количество самолетов, не возвратившихся на аэродром. Демидов покашлял, и ноздри его хрящеватого носа вздрогнули:

– Сашу Хатнянского не уберегли. Как же вы это, а?

Румянцев понурил голову:

– Он предотвратил прорыв линии фронта.

– Знаю, Борис, – вздохнув, сказал Демидов и поднялся. Прихрамывая, сделал несколько шагов по землянке. Зоркими глазами пробежал по лицам летчиков. – Видали, хлопцы, как меня починили? Дня через три поведу вас.

– Отдохнули бы, товарищ командир, – послышался неуверенный голос лейтенанта Барыбина.

Алеша пожал плечами: “Вот те на, советы командиру полка дает”. Но Демидов добродушно рассмеялся:

– Ишь какой прыткий, а госпиталь на что? На войне госпиталь – тот же дом отдыха, понял? Теорема уже доказанная.

Демидов обошел летчиков, с каждым поздоровался за руку, каждому что-то сказал. Алеша видел, как посветлели у людей лица, а смуглый Султан-хан даже языком поцокал, когда Демидов сжал его руку в черной лайковой перчатке:

– Вай, нэ жмите так сильно.

– А что, еще побаливает ожог? — участливо осведомился Демидов.

– Нэмного.

Демидов снова проковылял к столу, потушил недокуренную папиросу в консервной банке, заменявшей пепельницу, и посмотрел на Петельникова:

– Что у вас сегодня по плану?

– Через час выпускаю восьмерку на Смоленский железнодорожный узел. Туда идет большая группа “петляковых”, надо прикрыть.

– Добро, — отозвался Демидов. — Разводите людей по самолетам. А вам, друзья, счастливого возвращении.

Летчики в один голос ответили “спасибо” и затопали наверх по лестнице Последним прошагал замешкавшийся Коля Воронов. Алеша сжал ему второпях руку, успел жарко шепнуть в самое ухо: “Ни пуха тебе ни пера, дружище” - и получить в ответ традиционное: “Пошел к черту”.

Вскоре по сигналу зеленой ракеты группа “яков” Василия Боркуна взяла курс к линии фронта. Алеша стоял у землянки, взглядом провожал взлетавшие самолеты.

Внезапно хлопнула дверь, с командного пункта выбежал капитан Петельников и стремглав бросился к стоянке Султан-хана. Комэск первой вместе с четырьмя летчиками своей эскадрильи находился в готовности номер один. Алеша увидел, как Петельников вскочил на крыло машины Султан-хана и что-то сказал ему. Минуты две спустя приземистые косолапые “ишачки” уже вздрагивали от рева запущенных моторов. Без ракеты и какой-либо дополнительной команды выруливали они на старт и, круто оторвавшись от земли, скрывались за белыми зданиями города. Тяжело дыша, возвращался капитан Петельников к штабной землянке. Проходя мимо Алеши, остановился и, что-то взвешивая в уме, пристально посмотрел на него:

– Так-так-так... — пробормотал он. — Купцов и Жилкин в госпитале... Лейтенант Стрельцов, вам готовность номер один.

– Есть! — вытянулся Алеша и бегом бросился к своей машине. Все исправные самолеты были в воздухе. На стоянке сиротливо стоял его “ишачок” да машина звена управления; после гибели майора Хатнянского звено управления фактически перестало существовать. В строю оставалась одна исправная машина.

Алеша быстро вскочил в кабину, защелкнул парашютные лямки и посмотрел вперед сквозь козырек кабины: Осень тронула аэродромную рощицу, и даже на листьях древнего дуба пожелтели прожилки. Непривычная пустота аэродрома поселила в душе тревогу. Алеша напряженно вслушался в тишину. Ветер дул с запада, но ни единого выстрела не доносил. Голубое сияющее небо было чистым.

Механик Левчуков, зевая, приблизился к самолету, встал на плоскость и, держась за борт кабины загорелыми руками, бойко сказал:

— Прибор скорости мы сегодня подрегулировали. А все остальное и так было в идеале. — Помедлил и спросил: — А что случилось, товарищ лейтенант? Вы не знаете, почему весь полк подняли в воздух?

Алеша сосредоточенно посмотрел на приборную доску:

— Не знаю, сержант, мне не докладывали.

В штабной землянке, кроме комиссара Румянцева, начштаба Петельникова и оперативного дежурного Ипатьева, оставался еще один человек, писарь Володя Рогов, хрупкий юноша с серьезным взглядом больших черных глаз, напоминающих глаза испуганного ребенка. Демидов подошел к нему и запросто, по-отечески, взъерошил волосы.