Валентин Стариков - На грани жизни и смерти Страница 22

На этот раз мы всплыли благополучно. Освоившись с темнотой, я обратил внимание на низко стлавшуюся по самому горизонту темно-багровую полоску. Подумал было, что это вечерняя заря, но Щекин и Усенко настойчиво доказывали, что это что-то другое. В таком случае это могло быть только пламя сгорающего топлива, возможно нефти, вылившейся из потопленного нами танкера.

На базу пришли днем. После сильной качки в море, сопровождавшей нас на всем переходе, здесь, в спокойных водах гавани, мы почувствовали себя особенно хорошо. Усталости как не бывало.

В эти минуты не было для нас ничего более близкого и дорогого, чем этот городок, разбросанный на голых скалах. Здесь нас всегда встречали друзья, они делили с нами радость успешного похода, здесь мы получали известия о наших близких и родных и сами писали им письма.

Едва мы вошли в гавань, как на пирсе стали собираться люди. Появился оркестр. Все смотрели на нашу лодку, медленно приближавшуюся к причалу.

Пушка была уже заряжена. Мичман Иванов, который еще в море начистил свое детище, привязавшись к тумбе, чтобы не снесло волной, стоял до нитки мокрый и, держа руку на спусковом рычаге, с волнением ждал команды.

По окрестным горам эхо прокатило звук артиллерийского выстрела. Родина получила известие еще об одной победе.

Капитан-лейтенант Моль

За окном вторые сутки метет пурга. Вой ветра наводит уныние. От его порывов приземистый деревянный корпус дома отдыха Северного флота, кажется, вот-вот рухнет.

А в низкой маленькой комнате, заполненной зеленым полумраком, тепло и уютно. Мы сидим за квадратным столом, покрытым белой скатертью. Напротив меня — капитан-лейтенант Михаил Моль, командир отряда торпедных катеров, старый товарищ по училищу. Он задумчиво смотрит на зеленый шелковый абажур настольной лампы. Его энергичное, сильно обветренное лицо некрасиво, но чем-то очень привлекательно, мужественно. Густые светлые брови сбежались на переносице, из-под них поблескивают голубые, обычно насмешливые, а сегодня почему-то строгие и серьезные глаза.

В разговоре наступила пауза. Она вызвана моим встречным вопросом. Моль немногословен и сейчас отвечает мне не сразу.

— Ты говоришь, был очень удивлен тем, что среди встречающих оказался и я? Ничего удивительного. Конечно, нам удается встретиться не часто, но здесь обстоятельства были особые. Твое возвращение с моря, да еще с боевым успехом, было для меня не только радостью за товарища. Оно определяло и мою судьбу, во всяком случае ближайшую, до очередного выхода в море. — Он иронически усмехнулся. — Так вот, слушай. Четыре дня назад меня вызвал к себе командующий флотом и сказал:

— Сегодня мы дали приказ нашим двум подводным лодкам, действующим на подходе к портам противника в Варангер-фиорде, выйти из района, чтобы освободить его для действий наших торпедных катеров. В ноль часов следующих суток ваши катера должны начать поиск конвоев противника по линии Вардё — Киркенес Петсамо. Встретятся надводные боевые корабли — атаковать и их. При встрече с подводными лодками — уклоняться от боя. Нет уверенности, что приказание получено командирами, так как подводные лодки могут находиться под водой и не принять радио. Ночью подводную лодку противника трудно или почти невозможно отличить от нашей. Во избежание весьма вероятной трагической ошибки вам запрещается атаковать лодки…

Я понял задачу, повторил ее и, попрощавшись с комфлотом, оставил его кабинет. Через час мы вышли в море. Настроение, скажу тебе, было отличное. Слабый морозный ветерок, легкая зыбь, сине-зеленая глубина неба, засеянная звездами, и очень прозрачный воздух были условиями на редкость благоприятными для боевой работы катерников. «Этой ночью нам должно посчастливиться», — с надеждой думал я. Прав Да, так же думал, выходя в море, и раньше, но в эту ночь почему-то особенно верилось в успех. Возможно, оттого, что видимость в этот раз была на редкость хорошей. «Если противник окажется в море, — думал я, — то не обнаружить его невозможно. Впрочем, желания и даже благоприятных условий погоды и места часто бывает недостаточно. Противник ведь тоже не дурак».

Моль встал с места. Неторопливо сделал несколько шагов, остановился у окна и закурил. Затем он подошел к дивану и сел на него. Я терпеливо ждал продолжения рассказа.

— На этот раз я Начал поиск от Вардё. Насколько можно было видеть через ворота гавани противника, я просмотрел рейд, оба выхода из пролива. Кроме черных очертаний скалистого берега и нескольких мигающих буев, ничего не обнаружил. Дал приказание катерам сбавить ход, перестроиться в кильватерную линию и пошел на юг, вдоль восточного побережья Варангера. Шли так близко от берега, что слабую линию прибоя можно было видеть невооруженным глазом. Ни одна сколько-нибудь значительная складка берега не оказалась вне наблюдения, но ни одной «живой души» не обнаружил. Ни одной паршивенькой лайбы… И по мере того как мы шли дальше, надежда встретиться с конвоем нас покидала. Мы были окончательно разочарованы, когда подошли к Петсамо и легли на обратный курс.

Во второй половине ночи вспыхнуло северное сияние такой интенсивности, что на мостике можно было читать. Горизонт временами очерчивался так ясно, как будто я находился в центре огромного серебряного блюда и далеко перед собой видел его края. Словом, все было хорошо, но… не было противника. Пришло время оставлять район. Нехотя я приказал ложиться на новый курс. На какое-то время сполохи прекратились, и наступила глубокая темнота. Напряжение поиска стало спадать, и я Почувствовал усталость, слабость в ногах. Да и холод от промокшей насквозь одежды, обледеневшей снаружи, начал добираться до костей. Настроение было отвратительное. «Не повезло тебе, Моль, — думал я, — и на этот раз боевое счастье ходит где-то в стороне от тебя». Но вдруг небо вновь озарилось яркими разноцветными сполохами, они как змеи извивались в небе… Будто ток внезапно прошел по мне. Слева от меня контркурсом, в надводном положении шла подводная лодка. Противник! От неожиданности зарябило в глазах. Я всматриваюсь в обнаруженный корабль, не ошибся ли? Форштевень… Рубка, ее характерное образование… Такое есть только на немецких подводных лодках типа «У». Силуэт был слишком отчетлив, как черное пятно на белом листе бумаги.

Атаковать! Но как же запрет? Две мысли столкнулись, как две гигантские силы. Мне стало жарко. Пеленг менялся быстро, расстояние до корабля не превышало 10–13 кабельтовое. Что же делать? — мучительно думал я. Еще секунда — и будет поздно. Атаковать, немедленно атаковать! А вдруг это свои? Так нет же, это враг! Комфлотом мог не предусмотреть частного случая, я уверен, что это противник! Размышлять было некогда. Противник мог обнаружить меня и уклониться от удара. Не в состоянии в этой внутренней борьбе как следует осмыслить обстановку, повинуясь не столько разуму, сколько велению сердца, я дал катеру полный ход и повернул на врага. Еще один момент — и было бы поздно. Торпеды уже шли на корабль, когда с лодки заметили нас. Она начала поворот в сторону от катера и, как мне показалось, погружение под воду. Но этот маневр запоздал. Одна из торпед попала в ее корму. Яркая вспышка над палубой, корабль качнулся на волне и, задрав высоко носовой штевень, быстро пошел ко дну. Не сбавляя ход, я проскочил над тем местом, где только что была подводная лодка, и сбросил две глубинные бомбы. Оглушительный гидравлический удар от подводного взрыва потряс корпус катера, и все было кончено…

Моль замолчал. Его взгляд неподвижно остановился на лампе. Губы слегка вздрагивали в уголках. Не трудно было видеть, что сейчас, вспоминая этот эпизод, он заново переживал все. Он перевел взгляд на меня. На лице его появилась усмешка.

— Это был конец для противника, для меня же — начало тревог и мучительных ожиданий своей судьбы. — Лицо Моля стало равнодушно-спокойным.

— Когда я вернулся на базу, командование встретило меня довольно холодно. Выслушав мой доклад, командир соединения отрывисто сказал:

— Нас ждет командующий флотом.

Я собрал походные документы и в сопровождении товарищей — свидетелей происшествия в море — последовал за командиром соединения. Шел с мыслями о том, что предстоит разговор, который, судя по встрече, будет не из приятных. Трудно предрешить, чем он закончится… У меня не было никаких доказательств, кроме твердого собственного убеждения в том, что я потопил противника. Остальные, кто все это видел, не были настолько уверены. Это, конечно, было не в мою пользу. Предчувствуя недоброе, я шел не очень уверенно…

У командующего сидел член Военного Совета. Прежде чем представиться, я посмотрел на их лица, пытаясь уловить настроение, но мне показалось, что настроение у них обычное, рабочее, и они ничем не взволнованы.

— Вы не выполнили мой приказ, — начал командующий флотом, — доложите подробно обстоятельства боевого столкновения и постарайтесь доказать, что потопленная вами подводная лодка действительно была противника. — Комфлотом смотрел на меня прямо, выжидательно.