Николай Томан - Подступы к «Неприступному» Страница 22

— Не смейте называть меня товарищем! — с яростью, удивившей даже Азарова, кричит Огинский.

— Виноват, гражданин майор, — смиренно поправляется Куличев. — Они, гражданин майор то есть, знают, конечно, что за чистосердечное признание полагается смягчение кары…

— Ну, если только в смысле замены повешения расстрелом, — усмехается Азаров. — Но это тоже смотря в чём покаешься, какие секреты своих хозяев нам поведаешь.

— Не беспокойся, у меня есть что поведать. Они, немцы то есть, многое мне доверяли. А на тебя, мил человек, я не в обиде потому, что молод ты еще и не сдержан на язык. И потому еще, что ты мне племяша моего Тимошку напоминаешь…

— Это того, на которого майор Вейцзеккер такие надежды возлагал? — интересуется Огинский.

— Так точно, гражданин майор! Он с ним схож. И ростом и обличьем даже… Потому и не серчаю я на его неразумные слова.

— Скажите какой добренький! — смеется Азаров. — А ты, между прочим, знаешь, на кого похож?…

— Ну ладно, Азаров, — недовольно прерывает его Огинский. — Хватит вам! А вы вот что мне объясните, Куличев: как вам удалось Васяткина завербовать?

— Заподозрили мы его с Дыбиным в связи с партизанами, ну и допросили с применением кое-каких методов, позаимствованных у гестапо. Он и не выдержал… С тех пор стал на нас работать.

— А как вы его к партизанам забросили?

— Для того чтобы снова забрать его в полицию, нам, как вы и сами понимаете, никакого повода не требовалось. Это у нас запросто… Ну, а «побег» его к партизанам удалось с помощью находившегося у нас под подозрением полицейского Ерохина организовать. Дали ему возможность «упустить» Васяткина. О замысле нашем он, конечно, ничего не ведал. На другой день Дыбин ему долго «мозги вправлял». Пригрозил даже не только из полиции выставить, но и гестапо передать.

— А почему же вы не осуществили этого на самом деле, раз вам ясно стало, кто такой Ерохин?

— Чтобы партизан не настораживать. И еще одна идейка у нас родилась — ложными слухами вас через него снабжать… Может быть, развяжете руки-то?

— Развяжите его, Азаров! — приказывает Огинский.

Азаров неохотно выполняет его распоряжение, незаметно для майора дав при этом Куличеву пинка под зад.

— Премного тебе за это благодарен, — не без скрытой иронии замечает ему Куличев и, обернувшись к Огинскому, сообщает: — Между прочим, Васяткин этот имеет от нас задание завлечь вас в ловушку, как только вы из-под Овражкова сниметесь и в район Пеньков станете перебазироваться. Поимейте это в виду…

— Наконец-то! — радостно встречает их командир партизанского отряда. — И слава богу, как говорится, что живы-здоровы!..

— Да еще и с господином бургомистром к тому же, — посмеивается Азаров.

— Никогда еще не волновался за вас так…

— Что мы, маленькие, что ли, — улыбается Огинский.

— Не знаю даже, что бы со мной было, если бы с вами что произошло. Только вы уехали — радиограмма из штаба партизанского движения: «Срочно отправить на Большую землю в распоряжение начальника инженерных войск фронта майора Огннского. В двадцать четыре ноль-ноль приготовить посадочную площадку в квадрате ноль один двадцать два». Ну, что бы я делал, если бы вы не вернулись или хотя бы только задержались? Имел разве я право разрешить вам участвовать в этой операции?

— Участвовал же я у вас до этого в других операциях… — удивленно пожимает плечами Огинский.

— Ну, во-первых, в таких рискованных не участвовали. А во-вторых, не знал я, что вы доктор наук, крупный специалист по взрывчатым веществам.

— Никакой я не доктор, а всего лишь кандидат технических наук, — смущенно улыбается Огинский. — И вообще не такой уж крупный специалист…

— Ну так вот, дорогой майор Огинский, позвольте мне вас поздравить с присвоением вам ученой степени доктора технических наук за ваши предвоенные труды по детонации взрывчатых веществ и расчеты по изготовлению кумулятивных зарядов.

С этими словами командир крепко обнимает Огинского и звонко целует.

— Откуда это известно? — спрашивает Огинский.

— Ваш друг, подполковник Бурсов, весточку нам прислал. Спешил вас порадовать. Вы скоро с ним увидитесь. Он в штабе инженерных войск армии генерала Светлякова. Не без его участия, конечно, стало известно штабу фронта, что вы находитесь в моем отряде. Рад я за вас, но расставаться с вами, право, жаль…

Счастливого Огинского тепло поздравляют комиссар и все его партизанские друзья. Последним обнимает его лейтенант Азаров.

— Чертовски привык я к вам, Евгений Александрович, — говорит он растроганно. — Очень будет мне вас недоставать…

— А знаете что? — восклицает вдруг Огинский, осенённый неожиданной мыслью. — Я вас с собой заберу! Под свою ответственность. Надеюсь, в самолете хватит места для нас двоих.

— Нет, Евгений Александрович, спасибо вам, но я повоюю ещё здесь. Надо сначала тут сделать что-нибудь существенное.

— Да разве ж вы…

— Нет, нет, Евгений Александрович, ничего я такого пока не сделал. А теперь представляется возможность… Знаете, какая идея меня осенила? Хочу к Вейцзеккеру явиться под видом племянника Куличева.

— Да вы что?… Это же безумие!

— Почему же безумие? Нормальная партизанская дерзость. Во всяком случае, риску тут не больше, чем в той операции, которую только что так блестяще завершили вы.

— Ну, во-первых, не я, а мы, — поправляет его Огинский. — А во-вторых, как это взбрела вам в голову такая отчаянная мысль?

— Это только на первый взгляд кажется она отчаянной, — спокойно объясняет Азаров. — А на самом-то деле для ее осуществления нарочно не придумаешь более благоприятных обстоятельств. Давайте только присядем где-нибудь, Евгений Александрович, и спокойненько всё обсудим.

— Идемте тогда в мою землянку. У меня, кстати, есть, кажется, что-то во фляге, и мы выпьем с вами по чарке за новоиспеченного доктора наук.

Они спускаются в небольшую, лично Огинским сооружённую землянку, и майор действительно обнаруживает в своей фляге несколько глотков водки.

— А теперь слушайте меня внимательно, — просит Азаров. — Я очень надеюсь, что вы потом поможете мне уговорить командира. Он с вашим мнением очень считается.

Они устраиваются на жесткой койке Огинского. И еще до того как Азаров начинает излагать свои доводы, майор уже почти не сомневается, что лейтенант без особого труда уговорит его.

Наверно, кому-нибудь другому не сразу пришла бы в голову подобная идея, а у Азарова возникла она мгновенно. Майор Огинский не очень даже этому удивился.

— Вы сами сейчас увидите, как благоприятно складывается для нас ситуация, товарищ майор, — деловито, будто все уже давным-давно им продумано, рассуждает Азаров. — Вейцзеккер, как вам известно, затеял создать школу железнодорожных диверсантов, чтобы хоть что-то противопоставить нашей партизанской «рельсовой войне». Но собственного опыта в ведении такой войны у немцев нет. Вся надежда, стало быть, на наш. Ну, а кто же может поделиться с ними этим опытом? Конечно же, бывший лейтенант советских инженерных войск Стецюк. Им, правда, неизвестно, сведущ ли Стецюк в делах такого рода, но они не могут не знать, что подрывному делу обучают партизан наши кадровые офицеры-подрывники. Значит, интерес Вейцзеккера к племяннику Куличева, Тимофею Стецюку, совершенно очевиден.

Майор Огинский не находит достаточно веских возражений, и лейтенант Азаров продолжает:

— Пойдем теперь дальше. О том, что Стецюк погиб, не только Вейцзеккеру, но и вообще никому не известно. Это тоже не должно вызывать у нас сомнений…

— Но ведь усомнился почему-то Куличев.

— Любил, видно, племянника, вот и не хотел поверить Галининому письму. А может быть, и для перестраховки… Чтобы не Галина, а сам бургомистр Миргорода засвидетельствовал его смерть. Боялся, что Вейцзеккер не поверит письму Галины.

— А не может разве сам Вейцзеккер сделать такой запрос в Миргород, как только явитесь вы в Овражков, чтобы убедиться, тот ли вы человек, за которого себя выдаёте? Если не бургомистр, то Галина могла бы дать им точное описание подлинного Тимофея Стецюка.

— А вы последнюю сводку слыхали? Наши войска заняли уже не только Миргород, но и Полтаву.

— Она могла эвакуироваться…

— Едва ли. Я внимательно прочел письмо её Куличеву и понял из него, что Тимофей Галиной взаимностью не пользовался. Да и Куличев мне рассказал, что на неоднократные просьбы Тимофея уехать вместе с ним в Овражков или в какой-нибудь другой город она упорно не соглашалась. Я даже думаю, что дезертир Стецюк был ей просто противен, но написать это его дяде, немецкому холую Куличеву, она, конечно, не рискнула.

— Со всем согласен, кроме последнего предположения, — замечает Огинский. — В нём слишком большая доза домысла, хотя весьма вероятно, что Галя действительно осталась в Миргороде или погибла во время боев за этот город…