Валентин Бадрак - Офицерский гамбит Страница 22

Глава седьмая

(Москва – Киев – Бухарест, ноябрь 2007 года – апрель 2008 года)

Эффект разыгранного представления становился похож на действие неизлечимой болезни в организме человека. Внешне человек вполне нормально себя чувствует, сносно работает, весело, ничего не подозревая, улыбается, наслаждается плотскими радостями или чем-то возвышенным – словом, живет. Тогда как внутри него злые силы давно ведут тихую разрушительную работу, готовят его организм к подрыву, который напомнит о тленности всего сущего и превратит подвижное, чувственное тело в гниющую оболочку, выселит душу… Клетки меняют информационный код, и… происходит смена состояния. Жизнь сменяется смертью, свет превращается в темень, на плоскости свободы прорастают сорные признаки рабства. Клетки начинают «думать» иначе, и все – человек вместо развития и счастья получает лихорадочную, никогда не оставляющую его мысль о смерти, а с нею саму смерть… Смерть и жизнь, горе и радость, поражение или победа – все зависит от единственного: информационного кода, заряда мысли.

Именно так происходит и с государством, с планетой, со Вселенной. Как всякий организм, государство развивается, движется по намеченной траектории. Но если внешние силы активно внедрятся в процесс его развития и если эти силы достаточно сильны, а государство достаточно слабо, его клетки, точно от воздействия рака, меняют свой код и становятся иными. Не подходящими для данного тела, с его душой, мыслями, доктриной и намерениями… И также как человек в результате болезни переходит в иное состояние, так и государство меняется, становится другим. Так было всегда, менялись лишь способы преобразования территорий. Главный вопрос по-прежнему состоит в материализации мысли. И если раньше мысль приводила в действие мускулы, мускулы использовали железо для воздействия на другие мускулы, и вследствие этого воздействия более слабые приходили к необходимости мыслить по-другому. От фаланги Александра Македонского до танковых столкновений XX века промелькнуло лишь мгновение, и вот уже задача преобразования стала решаться без промежуточных звеньев, от мысли к мысли. Одна мысль, более сильная, более въедливая, более живучая, поглощает слабую и становится доминирующей, захватывая пространства и территории. Так незаметно выросла и трансформировалась роль разведки – от слежения за развитием чужих мускулов и железа до прямого воздействия на чужую мысль.

Алексей Сергеевич Артеменко в этот период жизни редко задумывался над глобальными вопросами, его слишком глубоко втянул ошеломляющий водоворот непрерывной, кипучей деятельности. Лишь иногда, когда фрагменты боевых действий оказывались столь впечатляющими, они тотчас навсегда врезались в память. Он отмечал это – может быть, в надежде поразмыслить о них позже. Такая же реакция была у полковника, когда в Москве он получил статистические данные ведущейся кибервойны. Если бы он был однозначен в своих суждениях, то, верно, остался бы доволен глубиной и масштабами распространения опухоли. К его изумлению, в это время только на русскоязычных блогах ежедневно появлялось не менее 6,5 тысячи записей, посвященных отношениям между соседними странами. Алексея Сергеевича особенно поразило то, что публикаций о славянской ссоре насчитывалось скрупулезными счетоводами в 7 раз больше, чем записей о сексе в тех же дневниках. Конечно, не все материалы были нацелены на изменение информационного кода украинской ментальности, виднелись следы борьбы, хаотические всплески противостояния. Но по сравнению с их подготовленной информационной машиной, развернутыми виртуальными дивизиями слов, песен, слоганов, статей, газет, журналов, книг, фильмов и прочее и прочее, украинское национальное сопротивление было попыткой карликов усмирить войско великанов. Все механизмы борьбы работали синхронно, системно, с опорой на обширный опыт прошлого. Правда, у Киева оставались еще два явных союзника: Вашингтон и Варшава. И порой с ними приходилось считаться. Накал страстей стал критическим, когда американский сенат одобрил присоединение Украины к специальной программе приобретения членства в НАТО, и уже, кажется, не стало в городах украинцев, которые не знали бы магические слова «ПДЧ» – План действий по приобретению членства в НАТО. Только одни были уверены в том, что Вашингтон вступился за Киев, и видели в этом защиту и спасение, а другие – желание отъявленного врага покалечить Украину. Наступал момент истины, безумная лихорадка охватила всех, сверху донизу пошла цепная реакция инструктажей, жестких постановок задач. Артеменко вместе с коллегами тонул в облаке всеобщей нервозности – шаг Вашингтона Москва расценила как начало решительного наступления на свои интересы в регионе.

Разведчиков-нелегалов, работающих по всей Украине, в срочном порядке вызывали для корректировки задач. По мрачности, скорости и безотлагательности всего этого действа Артеменко понял: маховик вот-вот повернется и начнется бойня. Теперь уже не существовало направления главного удара, отныне всякий удар принимал размеры и силу главного. «Если ребята в Вашингтоне полагают, что их поддержка – это все, решенный вопрос, то они глубоко ошибаются. Потому что Европа тут, и пугать нужно этих, а не заокеанских. Пугать глобальными вещами, потерей контроля над такими вопросами, как мир и война», – слушал Артеменко наставления Центра, вложенные в уста Виктора Евгеньевича. Круг произносил их сосредоточенно, с деланой расстановкой, особенным ударением едва ли не на каждом слове, и в его виде, в пустых твердых глазах и напряженных от глухих звуков губах можно было легко угадать прямолинейность и незыблемость самой системы.

Система гудела, как пчелиный рой, только более злой и беспощадный.

Медленно и невозмутимо тикающие часы истории приближали генеральное заседание западных мужей, и все винтики системы напряглись в томительном ожидании: так отступятся западные союзники от Украины или не отступятся? «Вот увидишь, союзники – сволочи. Об этом еще Булгаков сказал, и время ничего не изменило!» – бросил Алексею Сергеевичу его куратор, и Артеменко тут же уловил, что Круг опять говорит не своими словами, что эти слова, как мантры, повторяют его начальники и начальники его начальников. Но Артеменко не мог не замечать, что в самой Европе его коллеги не на шутку засуетились. Не оглядываясь и ничего не боясь, показывали зубы налево и направо. И он не мог не признать: работа у них выходила на редкость результативная, а порой и просто виртуозная. «Такого счастья, как Украина, нам и даром не надо», – с умилением прочитал Артеменко начало одной из статей. Европейские политики начинали сдаваться под напором российской агрессивности, и публичные раскаяния следовали одно за другим, неотвратимо, как сход лавины от долго накапливавшегося на крутом склоне снега. Возникли из наэлектризованного пространства слова министра по европейским вопросам Франции Жан-Пьера Жуйе о том, что вступление Украины и Грузии в НАТО на данном этапе противоречит интересам Европы, а также может повредить ее отношениям с Россией. Из соседней столицы ему вторил госминистр МИД Германии Гернот Эрлер о том, что непримиримые политические лагеря делают все для того, чтобы весь мир с большой озабоченностью следил за развитием событий в Украине. Благо, европейцам было на кого перевести стрелки, лихие украинские властители давно уж, как и в былые времена, оторвались от реальности и в азарте коридорных сражений не замечали ничего вокруг. «Они сами виноваты, перессорились между собой, не сумели поделить власть, а теперь предлагают нам за них отдуваться, – услышал Артеменко от одного западного дипломата в неформальной обстановке на приеме по случаю отъезда какого-то европейского бонза, – пусть решат свои внутренние проблемы, а тогда уж в Европу». – «А они не решат своих внутренних проблем, потому что каждый из прорвавшихся в национальные лидеры видит власть целью, а не средством. В этом коренное отличие ющенков, тимошенок, януковичей от ваших меркелей и саркози», – почти с ненавистью произнес один из украинских политологов. Слушая, Артеменко немало удивился словам политолога, так как точно знал, что тот старательно работает на «оранжевых».

Так отступятся или не отступятся Берлин и Париж, которые, как уже много раз в истории, вновь выросли до центров принятия решений?.. Отступятся, никуда не денутся! Вопрос о безопасности внутри Украины уже расшатан до угрожающих вибраций для тех, кого приучили ценить свою жизнь, свое пространство, свои жизненно важные ценности. Отстаивая свое, они отступятся от чужого, это Артеменко отчетливо видел к началу года переломного – 2008-го.

И вскоре почувствовал. В один из приездов в Москву куратор срочно затребовал от Артеменко обновить разработки силовых сценариев в отношении Украины. Алексей Сергеевич работал сутки, не ложась спать и отрываясь лишь на короткие перерывы на кофе. Он даже вернулся к давно забытым сигаретам, с наслаждением выкурив четыре или пять в пылу интеллектуальной гонки. Естественно, он знал, что таких, как он, разработчиков не менее десятка только в его ведомстве. А сколько еще людей подключены к моделированию в других, можно было только догадываться. Он рассудил, что чем более профессиональным будет анализ, чем больше факторов будет учтено, тем больше шансов у него протолкнуть свои формулировки. И все-таки, работая над моделями военного вторжения на украинские земли, он сам не верил в реалистичность такого хода. Полковник пребывал в уверенности, что просто готовится массированная информационная атака. Универсальная пугалка для непосвященных. Босс просто решил закрутить вихрь, возбудить отчаяние и страх или хотя бы толки о предстоящей войне. Просто, полагал Артеменко, нынешний момент требует, чтобы украинская власть была «добита» кровавыми публикациями, а народ зомбирован идеей тотальной опасности, исходящей от теряющей терпение России и ее отважного рулевого. Но в глубинах анализа его держал в тисках загнанный в подвалы сознания ужас. А что если ситуация просто-напросто выйдет из-под контроля? Кто-то не так поймет, рассудит, что это призыв к бою. Сформирует команду экстремистов, которая будет расшатывать нервы на отдельно взятом участке территории, объявится неконтролируемая группа рвущихся к власти политиков или просто радикально настроенного населения, желающего присоединиться к России. Ведь и таких немало, искренне верующих, что жить следует в одном большом доме на всех. А если перегорят провода нервов у украинских милицейских генералов, произойдет короткое замыкание у власть имущих? Что тогда?! Силовое наведение порядка, привлечение всемогущего спецназа, появление на арене срочно стянутых антитеррористических групп, кровь, истошные крики… И ответный удар. Бывший десантник размышлял, что появление на горизонте морских пехотинцев Черноморского флота будет сигналом к переброске четырех воздушно-десантных дивизий, которые располагаются почти по периметру границ Украины. И одна из них – кровавая, та, что набила руку и глаз в вечной войне в Чечне… Мысли и видения заводили аналитика столь далеко, что у него начинала трещать голова. Нет! Этого не может быть! Этого нельзя допустить, чтобы брат на брата! А другой голос точно смеялся над ним: а не забыл ли историю, полковник Артеменко, как князья-братья воевали за власть, чтобы сидеть в Киеве? Это же очень человеческое дело – истребление своих ради наращивания силы. Разве не позабыл методику взращивания крысоеда Даты Туташхия: самая сильная крыса та, которая победила сородичей и нажралась их сырого, с кровью, мяса? И разве Сталина не за то чужие боялись, что он своих безжалостно истреблял? Поэтому, взвесив все, Алексей Сергеевич решительно написал в своем отчете: при проведении десантной операции силами морской пехоты в Крыму по занятию ключевых элементов инфраструктуры украинские военные части прямым атакам не подвергать. Он подчеркнул и выделил это предложение, а затем счел необходимым объяснить. Украинское руководство, указал он в аннотации, скорее всего, будет колебаться в организации серьезного сопротивления, и это позволит провести операцию оперативно и наименее кровопролитно. Вот в это Артеменко искренне верил. И искренне не желал, чтобы кто-то, пусть даже его вождь, возвысился за счет крови собратьев.