Сергей Скрипаль - Жизнь и приключения Федюни и Борисыча Страница 22

Все обмерли. Кто погиб? Когда? Но тут же захохотали.

В кузове, из-под брезента торчали четыре коровьих копыта...

Коровушку в Афганистане убить – скандальное дело! Для многих афганцев корова здесь, как и в Индии, священное животное. Ну, а кроме того, иметь корову может не каждый, это в нищем Афгане большое богатство. Били и угоняли скот частенько и душманы, и ... не душманы. Главное было, как можно скорее спрятать добычу и не афишировать ночное происшествие. Поэтому, уже через час туша небольшой коровёнки была ободрана, разделана, и на территории части было не найти ни шкуры, ни костей, закопанных в землю.

Оживлённо захлопотал на кухне начстоловой Андрюха Цхяев, а помочь ему добровольно вызвался Борисыч, решивший всех удивить и порадовать своим особым рецептом.

Он удалил плёнку, всякие жилы и хрящи с кусков мякоти говядины, срезанных со спины и с ног "болтливой" коровёнки. Времени в полевых условиях на долгую подготовку и маринование нет, поскольку, кто может точно сказать, когда тревога и выход? Поэтому опытный Борисыч мясо нарезал вдоль волокон длинными кусками, сантиметров по десять длинной, и в срезе квадрат два на два сантиметра. Слегка отбил мяско затылком приклада автомата, а помогавший ему Федюня, рукоятью штык-ножа. Было всё равно, чем поколотить, лишь бы мясо помягчело.

Луку, соли и перца друзья положили в пропорциях самого "настоящего" гражданского шашлыка, точно так, как делали и дома. Тем более, что уж чего-чего, а перца было вволю, разного: чёрного, белого, красного, зелёного, жёлтого.

С уксусом – проблема в полевых условиях, но друзья перемигнулись, подавили помидорчики, разбавили водичкой, чтобы кислота не сделала мясо жёстким, залили всё этим маринадом, лук в нём хорошенько подавили руками – кулаками и начали низать мясо на шампур.

Шашлык получился божественным! Ароматное, сочное мясо, да на голодный жедудок!

У рядовых был великолепный борщ с говядиной, а "особо приближенные" лакомились ещё и шашлыком, замаринованным по особому рецепту, который Борисыч подарил под запись Андрюхе Цхяеву. Так что "говорливую" коровку долго с благодарностью вспоминали в этой части.

После обеда, ковыряя в зубах спичкой Борисыч спросил у Федюни:

– Слышь, братуха! А расскажи – ка мне, где вторая коровка?

– Какая вторая? – недоумённо покосился на друга Федюня?

– Ну, а с кем же это корова могла там, в кустах, разговаривать в три часа ночи, если не со своей подружкой, а?

И оба расхохотались.

Милые коровки, милые бурёнкиНе ходите позднейНочью погулять.Весь вооружённый, одурев от скукиВ первом эшелоне мается «Мак-пять»!

Глава 14

– Вот по этому Борисычеву рецепту я мясо и подготовил, – сказал Федюня. – Давайте его сюда!

Мы послушно принесли шампуры, с нанизанными на них кусками мяса. Федюня придирчиво оглядел их, поворчал что-то и уложил на специальные подставки.

Первые капли, упавшие на угли, зашкворчали, и по поляне поплыл одуряющий запах начинающего жариться мяса.

Теперь уже Борисыч, ухаживая за Федюней, поднёс ему выпить и закусить прямо к костру по старой, давно сложившейся традиции. Мы дружно подняли тост за искусство шашлычника.

Федюня хлопотал около костра, был сильно занят и не слушал, о чём мы говорим. Борисыч воспользовался этим и предложил:

– Рассказать вам, какой у нас Федюня в Афгане был герой-любовник?

– В Афгане? Там и женщин-то толком не было! Как это он? С какой-нибудь "чекисткой"?

– Не! Там страсть нешуточная была! Вы только Федюне не напоминайте про это, лады?

Шутница

Официантку из офицерской столовой, длинноногую стройную Валентину, за глаза прозвали «Валяшкой» в противоположность известной всем кукле Неваляшке, которую, как известно, на спину не повалить.

Была ли она красивой? Трудно сказать, потому что в основном любовались и глазели не на её лицо, а на другие достоинства, которыми богато наделила её мать-природа. В армии, в отрыве от Родины, семьи и женщин, любая покажется красавицей. Да и возможности косметики так велики, что объективно оценить красоту женщины трудновато. Но уж привлекательной она была на все сто! Не молодая, не старая, "Валяшка" следила за собой и была очень опрятной, женственной и сексуальной.

Женщин, которые продавали своё тело за чеки, хоть и презирали, но презирали с вожделением, и с завистью к счастливчикам, которые могли позволить себе этих женщин иметь.

Правду сказать, вслух отпустить что-нибудь скабрезное "Валяшке", подколоть её или прицепиться поухаживать не рисковал никто. Острая на язык, бесстрашная и сообразительная Валентина имела ещё и стервозный характер опытной официантки, и могла очень крепко отбрить любого обидчика, да так, что потом над ним ещё долго потешались окружающие.

– Шутница ты, Валька! – хохотали подружки, когда очередная жертва "Валяшкиного" языка убегала посрамлённая в словесном единоборстве.

Была ещё одна причина, по которой Валентину старались не задевать. Дело было в том, что она пользовалась вниманием самого замполита Губарева, который обладал и реальной властью, и крупными крепкими веснушчатыми кулаками. Никакой любви там не было, а встречалась "Валяшка" с Губаревым на почве взаимных потребностей. У него – в её роскошном теле и жгучем темпераменте, а у неё не проходила нужда в его деньгах – чеках и надёжном покровительстве.

Встречи свои они, не афишировали, но особо и не скрывали, потому что желающих поднимать вопрос об аморальном поведении главного ревнителя морали не было. Связываться с Губаревым никто не хотел, и потому что у него были какие-то серьёзные связи в военных верхах, и потому что не он один позволял себе связи с женщинами на территории военной части, а ещё, потому что он мог крепко нагадить по партийной линии.

Такая или сякая, а Валентина была всё же настоящей женщиной. Кроме чеков и гормонов Губарева, ей хотелось большой настоящей любви или, хотя бы, неравнодушного сильного чувства к себе.

Поэтому, поддерживая связь с Губаревым, она внимательно глядела по сторонам, выбирая достойного кандидата. И вот, в один из дней, выбор её пал на высокого белокурого кадыкастого Федюню.

Когда Федюне приказали "поднести вот это туда, куда скажет вот та красивая женщина", он ещё не знал, что стал избранником и счастливцем, который будет обласкан горячей женской любовью, что в Афгане ценилось очень высоко. Валентина быстро и жарко объяснила тайному любовнику, что она от него хочет, и сам избранник не ударил в грязь лицом и подтвердил одну из женских версий о соответствии пропорций кадыка и ещё некоторой части тела. Он оставил Валентину в полном восторге, в намерении продолжать укреплять тесную связь с типичным представителем рядового состава и сам ушёл обалдевший от удовольствия.

Столько, сколько хотелось, видеться не удавалось, но от этого ещё горячее и продуктивнее были редкие радостные встречи.

Федюня заматерел, размордел, потихоньку подкармливаемый офицерскими деликатесами, которые, впрочем, он никогда не забывал принести "в клювике" и другу Борисычу, не вдаваясь в подробности, где и как раздобыл продукты. Валентина ходила радостная, довольная, и чаще, чем обычно приценивалась в "Берёзке" к редкой красоты женскому белью.

Первым обо всей этой истории узнал верный друг Борисыч, который удивлённо покрутил головой, одобрительно поцокал языком, но тут же и предупредил:

– Если Губарев узнает, – я твоё тело на Родину не повезу, младший сержант Костров.

– Не узнает, – успокоил Федюня. – Она – женщина неглупая, и для хохмы, и для безопасности, строит глазки штабному переводчику Зильберману.

– Кому – кому? – поперхнулся смехом Борисыч. – Андрюхе Зильберману?

– А что, у нас их восемь штук, Зильберманов? – обозлился Федюня. – Ну, да, ему.

– Так он же... – запнулся Борисыч, пытаясь сказать другу то, что он и сам прекрасно знал.

Валентина предусмотрительно обеспечивала себе вариант "отхода", на случай распространения сплетен о том, что она ещё с кем-то, кроме Губарева встречается. Если бы такая сплетня до Губарева дошла, она выставила бы вперёд, ничем не рискуя, штабного переводчика. Маленького роста, едва ли не карлик, с громадным носом, который, казалось, своим размером и вечными соплями притягивал его голову к земле, вечно брюзжащий, гугнявый настолько, что ему порой и самому нужен был переводчик, Андрей Зильберман не мог рассчитывать вообще ни на чьё приветливое внимание, не то, что роскошной "Валяшки". Наверное, он хорошо знал своё дело. Бумаги и документы, написанные на дари, пушту, таджикском и узбекском языках, он читал запросто, но если ему нужно было переводить разговор! Начиналось страдание для всех. Старательно, но визгливо выговаривая слова чужого языка и русский перевод с него, Зильберман издавал дополнительно много разных ненужных звуков, летела слюна, раздавалось какое то свистящее пришёптывание. Нужно было напрягаться, чтобы понять, что именно говорит толмач, и, в конце – концов, у всех присутствующих начинала болеть голова, на переводчика кричали и велели заткнуться. Его жалели бы, как жалеют убогих и юродивых, но он вдобавок имел злобный гнусный характер, и поэтому с негодованием всеми отвергалось даже теоретическое предположение о возможности какого – то контакта с беднягой, кроме служебного, да и то по острой необходимости. Правду сказать, он и сам не стремился ни к какому общению и избегал людей, как только мог.